Домик на дереве

Мы не могли не повиноваться и одарили нашу подругу, – от которой я не ожидал чего-то подобного, героического и смелого – горой комплиментов, отчего вогнали ее в смущение.

– Ладно, товарищи, пора отсюда рвать когти, – сказал Степан и крикнул. – Побежали!

***

К нашему счастью, по пути к домику на дереве мы никого не встретили. Каждому не терпелось как можно быстрее вскрыть конверт и прочитать послание, оставленное «Дитем тьмы», поэтому, когда уже не осталось сил бежать, мы все равно шли быстрым шагом, не давая себе расслабиться даже на короткое время, хотя дневное солнце немилостиво нагревало наши тела. Естественно, что в дом мы зашли изученные, уставшие и ко всему прочему потные. С меня пот бежал градом и я первым же делом схватил бутыль с холодного водой, сделал пару глотков, а потом облил себя; друзья, насмотревшись на меня, сделали то же самое. Облить себе холодной водой в летнюю солнцепеку – истинное наслаждение!

– И кто будет читать послание? – спросил Степан.

– Кто нашел конверт, тот и должен читать, – сказал я. И спросил у Насти. – Ты ведь не против?

– Конечно, нет!

– Тогда открывай уже, – не терпелось Степану.

Настя торопливыми движениями вскрыла конверт и извлекла оттуда листок пожелтевшей бумаги, исписанный крупным и далеким от красоты почерком. Она уставилась в листок, нахмурилась, соединив брови в одну дугу, пытаясь разобраться в том, что написало «Дитя».

– Что, ни черта непонятно? – поинтересовался взволнованный Степан. – Давай, я попробую.

– Не надо. Я справлюсь. – Ее глаза бегали по листку, но губы молчали.

– А можно вслух? – попросил я, потому что больше не мог ждать; я даже сесть не мог нормально, как вошка крутился на скамье.

– Сейчас. – Молчание. – Я начинаю…

– Давно пора! – прикрикнул Степка, у которого нервны были натянуты как тетива; я страдал таким же симптомом.

– «Привет тем, кто за мной следил, следит и как мне кажется, продолжат следить!».

– Ха! неплохое приветствие.

– Тише! – шикнул я и Настя продолжила.

– «Я хотел написать это письмо уже давно, еще в тот день, когда я вас напугал чуть ли не до смерти. Извините меня, признаю, я перестарался, но это были меры предосторожности, чтобы вы не узнали того, чего не должны были знать. Но вы все равно узнали, раскрыв мою тайну, которую я оберегал. И зачем вам только это понадобилось? Когда вы считали меня инопланетянином, я мог спокойной себе жить, не тужить, не задумываться, что мне пора искать новый дом, потому что вам никто не поверил бы, что в лесу живет некто из другой – нечеловеческой – расы. Все посчитали бы, что это бредни мальчишек, у которых разыгралась фантазия. Теперь, к сожалению, вы знаете, что я не тот, за кого себя выдавал, и мне стало неспокойно, теперь я, по всей видимости, в опасности и все потому, что теперь я – человек, который почему-то скрывается в лесу, от людей. Теперь, если вы расскажите, вам уже поверят и обязательно проверят, кто прячется в лесу, не враг ли он для нацистского общества. И они найдут врага, потому что я и есть враг – враг, который никогда не нарушал ни один закон и который никогда никому не причинял вреда. В это тяжело поверить и вы можете мне не верить. Да и кто я такой, чтобы мне верили? Я обычный человек, далекий от высших разумов, прячущихся за небесами, в неизведанном космосе, в пучине черной бездны, обрамленной блекнущими звездами и планетами. Но я честно, хотел бы стать другим, тем, кто ближе к небу, подальше от земли, где правят люди, собственными руками создавая ад, в котором больше не осталось ничего настоящего и сокровенного. Простите, я заболтался. Я написал не для того, чтобы высказаться, поплакаться, а чтобы понять, что мне делать дальше, как дальше жить – и стоит ли мне жить, вообще? Это дурные вопросы, очень дурные, которые приходит мне в голову, потому что я живу в дурное время. Я задаю их вам, ибо теперь вам решать мою судьбу: либо вы спасете меня, либо убьете! Тяжелый выбор, но вы должны его сделать. Расскажите обо мне – мне смерть; промолчите – подарите вторую жизнь. Только вам решать. Только вам…».

– Все?

– Нет, еще одно предложение, – сказала Настя. – Читаю: «От вашего выбора будет зависеть, познакомитесь ли вы со мной или нет. Я верю в вас. Хочу верить».

Настя, закончив читать письмо, сложила его и вложила в конверт. После этого положила его на стол и сказала, что не собирается его убивать.

– Я тоже, – поддержал я Настю.

– Он написал, что враг, поэтому и прячется в лесу, – напомнил нам Степка, потирая кулаки.

– И что?

– А то, что наш долг рассказать о нем!

– Ты убьешь его.

– Так обычно поступают с врагами! – Степан разозлился не меньше моего; мы то и дело готовы были вгрызться друг другу в глотки.

– Но он не враг!

– Он сам написал, что…

– Мало ли что он там написал! – Я каким-то чудом сдержался, чтобы не швырнуть в него бутылку с водой. – Если бы он был врагом, Степка, он давно бы нас убил. Как ты не можешь этого понять? Враги – падкие люди, готовые сделать любую мерзость ради своих интересов!

– Я… – Степан не договорил, смол и задумался, сморщив лоб; я видел, что мои слова подействовали на него – он поверил мне, что «Дитя» ни какой нам не враг, что это заблуждение, или какая-то ошибка.

– Мой отец каждый день разоблачает врагов, – продолжил убеждать я Степку, чтобы у него не осталось ни единого сомнения в правоте моих слов, – и рассказывает мне о них. Я знаю, о чем говорю. Он – не враг. Не враг!

– Может быть…

– И тем более, кто мы такие, чтобы решать: кому жить, а кому умирать?

Мой вопрос повис в воздухе, как туман над гладкой поверхностью озера. Никто не знал правильного ответа.

После короткого молчания Настя предложила:

– Давайте поклянемся, что никому не расскажем о «Дитя»?

– Давайте. – Я приложил правую ладонь к сердцу и отчеканил. – Я клянусь своим здоровьем, что никому не расскажу о «Дитя тьмы».

– Я тоже клянусь свои здоровьем, что никому не расскажу о «Дитя», – повторила за мной Настя.

Мы посмотрели на Степку, тот молчал, не смотрел на нас, словно обижался.

– Давай, Степка! Мы же одна команда, без тебя никак.

– Ох, надеюсь я не пожалею об этом! Я клянусь, что ни словом не обмолвлюсь о «Дитя тьмы». Клянусь. Клянусь. Клянусь – и к черту!

Глава 8

Пока мы коллективно давали клятвы друг другу, что не раскроем врага для общества, в котором жили, это самое общество не на шутку всполошилось, взревело и разгневалось на двух десятков человек, посмевших посягнуть на святое, что у них было – на национал-социалистическую партию. Они, меньшество, осудили партию за культ жестокости, за расизм, за неуважения к тем, кто слаб и болен – и принародно объявили, что такая политика приведет к погибели Романдского народа. Понятно, что от таких резких и антиполитичных высказываний общество, то есть большинство, всецело и покорно служащее партии, взбунтовалось и отвергло от себя этих людей, у которых появилась иное мнение, сделав их изгоями, низшими существами, жизнь которых превратились в пустой звук, в видение, в ничто.

Когда я писал предыдущий абзац, я ненавидел и себя, и тех, кто меня окружал – обычных людей, живущих вместе со мной и способных растоптать своей массой и мощью любого, кто пойдет против устоявшейся или зарождающейся системы, против ее постулатов и законов, против того, что им дорого и ценно. Любого! И неважно, кем ты был до этого, до презрения, видным политиком, уважающим в широких кругах юристом, доктором, поэтом, инженером, простым рабочим с завода – общество любого столкнет в пропасть, в бездну отчаянья, и поминай, как звали. В тот злополучный день, в день, когда солнце скрылось за серую пелену неба, я стал свидетелем страшной расправы над несчастными людьми, возомнившими, что они сильнее большинства, что они могут говорить то, что думают и то, что считает нужным. Зря они разгневали несокрушимую силу всех правителей – народ, сплоченный одной эфемерной идей и идущий, без остановок, к тому, чтобы воплотить эту идею в жизнь, несмотря на миллионные человеческие потери.

Зря!

Отец вернулся с работы и, ничего не объяснив, приказал мне одеваться и ждать его. Он надел новехонькую, чинно выглаженную военную форму, увешанную медалями, фуражку с нацистским значком, и потащил меня на центральную площадь города, где собралась приличная толпа, такая же как на дне независимости. Я спросил у него, зачем мы тут, праздник что ли. Он ответил, четко и коротко: «Сам увидишь!». Я думал, мы будем стоять в самой ревущей толпе, в ее конце, но не тут-то было, отец воспользовался служебным положением и мы мигом прошли сквозь толпу и «заняли» vip-места в первом ряду, с которых открывался замечательный вид на постамент, выложенный из гранитных плит, на котором стояла статуя Силина. Но не она была центром всеобщего внимания, все смотрели на людей, стоявших рядом друг с другом, уставших, связанных, побитых и казалось не верующих, что это происходит с ними, сейчас, на самом деле.

– Папа, кто это люди? – шепотом спросил я.

– Предатели, – сухо ответил он, вытащил дубинку и крепко сжал ее в руке.

– Почему они здесь, а не в тюрьме?