Домик на дереве

– Ты… – только и мог вымолвить я.

– Я. – Его лицо было все в саже, а тощее тело скрывали черный плащ, черные брюки и черная футболка, на голове – потрепанный парик с длинными черными волосами. – Можно войти? У меня к тебе разговор.

– Да, – ответил я, отругав себя за не гостеприимство. – Входи. Будь как дома.

Он вошел, скинул дырявые туфли, под которыми оказались босые ноги, потом снял плащ, пропахший костром, лесом и потом, повесил его на гвоздик, прибитый к доске – и спросил:

– А где твои друзья?

Я не ответил, так как прибывал в другой прострации; я все еще не верил глазам, думал, что это мое бурное воображение; что такого не могло быть, чтобы сам экс-инопланетянин, пришел в этот дом поговорить со мной один на один – тет-а-тет! Нет!

– Саша, очнись!

Он коснулся моего плеча, отчего я вздрогнул, вернувшись в этот бренный мир, в домик на дереве.

– Что? – встрепыхнулся я и машинально одернул руку.

– Не бойся, я не кусаюсь. – Он улыбнулся мне; пожелтевшие зубы на фоне черноты сажи напомнили мне о лучах солнца, пробивающихся через иссиня-черные облака, сковавшие небеса. – Где твои друзья?

– Ушли домой.

– Без тебя? – Сказать, что он не удивился – значит, ничего не сказать.

– Да.

– Странно.

– Почему?

– Обычно вы, ребята, не разлей вода.

– Обычно мы не ссоримся, – признался я.

– Ссора – это полбеды, – он тяжело вздохнул, – беда приходит, когда люди не пытаются помириться, простить друг друга. – Он взглянул на меня; шевелил губами, но слов не произносил. Я понял, что он хочет меня о чем-то спросить, но сомневался. – Не хочу показаться невеждой, но нет ли у тебя чего-нибудь съестного? Со вчерашнего дня ничего не ел. Тяжело.

– Сейчас гляну.

Из запасов, оставленных на «черный» день, нашлись шоколадный батончик, просроченный и помятый, и мешок сухарей, нетронутый еще с этой весны. Батончика в первые же секунды не стало – я даже не заметил, как он его съел! – а еще через десять минут мешок с сухарями опустел ровно наполовину. Ел он быстро, жадно, дико, забыв обо всех мерах этикета; я не судил его, да и в праве ли я был судить того, кто нормально не ел неизвестно сколько времени.

– Сколько ты не ел? – спросил я.

– В каком смысле? Каждый день ем. По крайней мере, стараюсь не пропускать завтраки с ужинами. – Его смех был грубым, но доброжелательным. – Когда я начал жить в лесу, я понял очевидное: главное, несколько раз в день ты ешь, а что ты ешь! Ох, что я только не ел: недожаренную живность, сырую рыбу, червяков, объедки, которые находил на мусорках, горькие корни горечавки, траву, грибы и прочую ерунду. Я еще удивляюсь, как я все еще стою на ногах, а не лежу в могиле, не кормлю червяков.

– Сколько лет ты живешь в лесу?

– Долго. Не считал – и не хочу. Не хочу знать ничего о времени. Для меня его нет, не существует.

– Почему?

– Так проще жить, когда не отмеряешь дни на часы. Если бы я считал каждую минуту, то, скорее всего, сошел бы с ума. – Он попросил меня наклониться к его лицу и перешел на шепот. – Хочешь еще раскрою тебе один секрет? Ты же любишь разгадывать секреты? – Я кивнул. – Люди бояться одиночества сильнее, чем думают. Они постоянно в поисках тех, кто разделил их мир. Мы рождаемся и умираем в одиночестве, но не хотим жить одни, нам нужна поддержка, общество. Понял?

– Ага.

– Я вот боюсь одиночества. Очень боюсь. Сильнее тебя, твоих друзей, всех вместе взятых людей на планете.

– Но ты и так одинок…

– Ты ошибаешься. У меня есть верный друг. Отличный товарищ! Правда, у него четыре лапы и хвост, но это ничего не значит. Его верности, преданности и любви мне достаточно, чтобы знать, что я не одинок. Ты ведь видел мою собаку?

– Да.

– Его зовут Питер. Ну в честь того мальчика, который не желал стареть. Помнишь?

– Я читал книгу, – ответил я, налив ему в стакан холодной воды.

– Я тоже. – Он залпом выпил стакан воды и поблагодарил за сухари и батончик.

– На здоровье. – Я рискнул спросить. – Сколько тебе лет?

– У тебя все вопросы будут начинаться на «сколько»?

– Не знаю…

– Мне шестнадцать, но тяну на тринадцать из-за мелкого роста и худобы. А тебе? Тринадцать?

– Двенадцать.

– Я так понимаю, что твоим друзьям столько же.

– Ага, мы одногодки. В одну школу ходим.

– О, я уже забыл, что такое школа! – с горечью в голосе сказал он.

– Ты ходил в школу?

– А чего ты так удивился? Конечно, я ходил в школу. Я, знаешь ли, не всегда жил в лесу.

– А как тебя зовут?

– Я не представился? – встрепыхнулся он.

– Нет.

– Совсем забыл, как знакомиться с людьми. Озверел напрочь! Мое имя – Георгий. Или просто Гриша. Только не Гоги!

– Гриша…

– Что, «Дитя тьмы» было лучше? – спросил он и засмеялся.