Домик на дереве

Он привел меня в свой дом и на «славу» накормил. Свежеиспеченный домашний хлеб с яичницей после долгих недель голода показались едой Богов. Мне в мгновение ока стало лучше, тело налилось утраченной силой и энергией. Да и окружающий мир расцвел в более радужных цветах.

В фермерском доме царствовали простота и скромность, но в тоже время тепло и уют. Было явно как день, что фермер, которого, кстати, звали Федор, тут жил не один. И действительно не успел я подумать об этом, как в дом зашла его жена славянской внешности с русыми волосами, заплетенными в широкую косу, и большими голубыми глазами, которые строго впились на меня, а потом на Федора.

– Кто это? – спросила она, уперев руки в бока. Как сейчас помню, на ее лице застыла жуткая гримаса. Она была готова убить мужа, который притащил в их дома незнакомца, да еще с такой запретной физиономией.

– Это мой новый друг, – спокойно ответил он. – Его зовут Гриша.

– Друг? – Ее правый глаз дернулся. – Можно тебя на минуту?

– Я слушаю.

– Наедине!

– Не надо кричать, дорогая. Зачем мне вставать из-за стола, если я знаю, что ты хочешь сказать? Он – армяхин. Ты не ошиблась. Гриша сбежал от солдат, которые хотели его увести в концлагерь. Я нашел его в двух ста метрах от фермы. Точнее Лейла его нашла. Я накормил его, потому что не мог поступить иначе. Уж прости.

– Ну и дурак! – выругалась она и вышла из кухни. Потом где-то хлопнула дверью.

– Не обращай внимания, дружок. С женщинами такое бывает. Пройдет.

– Я могу уйти, если…

– Куда? – Я задумался и пожал плечами. Я впервые осознал, что теперь мне некуда идти и не к кому. Я был сиротой и бездомным. – Поживешь пока здесь.

– Но…

– Это не обсуждается. Я так решил. Поможешь мне по хозяйству. Что умеешь? Хотя не отвечай, не надо. Всему научу, если придется.

Таким вот чудесным образом я нашел для себя новый дом, в котором сначала мне были не рады (жена фермера, Людмила, избегала меня, не разговаривала), но со временем все изменилось, причем в лучшую сторону; мы нашли друг с другом контакт и создали что-то общее и цельное, связывающее только нас троих, живущих под одной крышей. Прижились да попритерлись, как сказал Федор. Я считаю, что Людмила изменила свое мнение по отношению ко мне по трем причинам. Первая причина – я героически затушил внезапно воспламенившуюся баню, вторая – я не дал фермеру убить кота Ваську, который напрудил в его домашние тапочки, третья – я работал с утра до позднего вечера на фермерских участках, не требуя ничего взамен. Возможно, были и другие причины, я не знаю и не могу знать. Главное ведь, что она потеплела ко мне и даже полюбила меня. Да-да, друг, полюбила. Часто обнимала, иногда целовала, готовила то, что я хотел, заботилась обо мне, как мама.

Я прожил у них год. Спокойный и по-хорошему размеренный. Лишь однажды приходил патруль, чтобы осмотреть дом (благо, что их дом был построен отдельно от других ферм, вдалеке от посторонних любопытных глаз). Мы были готовы к проверке, так как ждали ее почти целую неделю. Меня спрятали в мешок из-под картошки. Чтобы не бросалось в глаза, мой мешок обложили другими мешками, заполненными картошкой. Всю проверку я просидел в подвале и молился, чтобы меня не нашли. Мои молитвы были услышаны, солдаты ЦЦ ушли ни с чем.

Я уверен, что если бы не сглупил, то так бы и жил себе, не зная проблем и одиночества. Но я в очередной раз потерял то, что было дорого для моего сердца. И сколько мне еще придется потерять в этой жизни? Ты никогда не задавал себе таких вопросов? Наверное, нет. А я вот постоянно об этом думают. Думаю, что произойдет завтра, через неделю, месяц. Смогу ли я приходить в ваш домик или же нет? Станете вы моими друзьями или нет? И сколько продлится наша дружба: день или два года? И что будет потом? А будет ли это «потом»? Или уже ничего не будет впереди?

Такие мысли угнетают. Лучше не думать и не загадывать. Порой себя осаживаю, говорю, мол, не грузись по поводу будущего, думай о настоящем, живи моментом и используй его на полную катушку. Но говорить-то одно, а вот делать… хочется какой-то, знаешь ли, постоянности, уверенности в том, что завтра ничего не рухнет, что тебя не поймают и не казнят.

Прости, я отвлекся.

В общем, я потерял на некоторое время бдительность и был за это наказан. После тяжелого трудового дня в поле, заранее отпросившись у Федора, я рванул к реке, чтобы освежиться в прохладной воде. Голый по торс, в рваных шортах, босиком, я бежал навстречу гаснувшему солнцу по лесной тропке, которую обступила высоченная трава, в которой бурлила своя неведомая для глаз человека жизнь. Спустившись с довольно-таки крутого склона, я судорожно разделся догола, бросив шорты с трусами на притоптанную траву, и издавая восторженные крики, окунулся в чистейшую реку. Вынырнув на поверхность воды, прибывая в неописуемом блаженстве, я услышал звонкий девичий смех. Я посмотрел в ту сторону, откуда лился смех, и к своему вещему стеснению увидел двух девчушек, которые сидели на бережку реки, ласкались в лучах вечернего солнца. Скинутые мной шорты с трусами были всего в нескольких метрах от них. Вот позор-то, подумал я, разделся прямо при девчонках и даже не заметил их. Я снова ушел под воду, как рыбацкий поплавок при наживе, пытаясь смыть стыд.

Мне ничего не оставалось другого, как только плавать и плавать, в надежде, что они в скором времени уйдут. Но они, как назло, не уходили, даже не собирались. Я тебе, Саша, больше скажу: они поджидали, когда я выйду. А я, знаешь ли, не собирался снова сверкать наготой при девчонках, поэтому продолжать наматывать круги. Если бы я был рыбой, то, наверное, выиграл бы это сражение. Но я был обычным теплокровным человеком, и проиграл. Не став больше издеваться над и так переохладившимся организмом, я подплыл ближе к берегу и попросил девчонок уйти или хотя бы отвернуться. Они не согласились и захихикали.

– Я уже продрог, черт бы вас побрал! – выругался я. – Имейте совесть.

– Кто тебе мешает выйти из воды и согреться на солнце? – дерзила одна из девчонок.

– Вы.

– Раньше мы тебе не мешали, а сейчас что изменилось?

– Раньше я вас не видел.

– А ты закрой глаза, – через смех посоветовала мне вторая девчонка.

– Очень смешно! – Я злился. Это и понятно. Кто бы на моем месте не злился бы? – Сейчас лопну от смеха! Валите отсюда!

– Ишь какой командир тут нашелся! – фыркнула одна.

– Даже не мечтай, – вторила ей подруга.

– Ааа! – вскрикнул я, чтобы выпустить скопившийся внутри пар. – Почему вы такие трудные? Нравятся, когда другие мучаются? Так?

– Свое мнение оставить при себя.

– Да, оставь при себе.

– Откуда вы вообще тут взялись?

– Не твое дело, – синхронно ответили они.

Что мне еще оставалось? Пришлось перебороть стеснение, стыд, уязвимость. Когда я начал выходить из воды, я прикрывал руками свое достоинство. Подойдя к сухой одежде, хитрые девчонки поднялись с земли и приготовились бежать, с удивлением глядя на меня.

– Все увидели? – спросил я. – Понравилось?

– Ты армяхин что ли?

– А что невидно?

На их лицах застыла маска страха.

– Побежали Светка, он опасен!

– Очень опасен… и очень зол! – крикнул я им вдогонку, отчего они завизжали.

От их визга я сначала засмеялся, но потом смех перешел в горький стон подбитой охотником птицы. Я был пойман, снова в сетях. Я снова потерял то, что обрел.

***

– Ты что, больше не вернулся к тем людям, которые тебя приютили? – спросил я у Гриши, который печально кивнул головой. – Но почему?

– Я не хотел навлекать на этих добрых людей беду.

– Беду?

– Девчонки ведь не умеют держать язык за зубами. Тебе ли не знать? Я знал, что они растрезвонят по секрету всему свету, что видели купающегося в речке армяхина. Об этом узнают горожане. А если узнают горожане, значит, узнает и вездесущая партия. Цепная реакция, знаешь ли, произойдет. Дело дойдет до проверок. Причем проверки, как пить дать, станут дотошными и вероломными. Ни один мешок и ящик не останется без внимания. Так что спрятаться в мешок, как прошлый раз, мне бы не удалось. Нет, спрятаться-то я мог в мешок, но меня нашли бы. И что тогда? Либо повешенье, либо трудовая каторга. Моя судьба, в общем-то, была ясна. А что бы сделали с теми, кто скрывал в доме армяхина? Я нисколько не сомневался, что это означало лишь одно – расстрел. И если бы я вернулся в тот вечер в дом, где скрывали «врага» больше года, я бы вынес Федору и Людмиле смертный приговор. Это была бы моя плата за их доброту и милосердие? Нет, решил я, не пойду я на это… они сохранили мне жизнь, почему тогда я должен забрать жизнь у них?

– Ты принял это решение сразу же, после того, когда тебя поймали девчонки?

– Да.