Домик на дереве

– Я больше не хочу играть, – сказала она.

– Знаешь, я тоже. – Степан был не в меру веселым, что меня раздражало. – Мне сегодня точно достаточно.

Настя, победительница игры, взяла из тарелки последнюю шоколадную конфету, целиком положила ее в рот, медленно разжевывала, наслаждаясь ее приторно-сладким и дурманящим вкусом, а потом обратилась ко мне с дурацким вопросом:

– Зачем ты хочешь познакомиться с «Дитем» поближе?

– Как зачем? Мне любопытно! – Я злился; меня ведь можно было понять? – Разве тебе нелюбопытно?

– Мне было любопытно.

– Было? А что изменилось?

– Я узнала, почему он жил в лесу и притворялся тем, кем не являлся.

– И из-за этого ты не хочешь узнать его поближе?

– Да. – Не знаю, заметила она или нет, в моих глазах разочарование, но мне было все равно; она должна была знать, что я впервые в ней, как в человеке, разочаровался.

– Я по этой же причине не хочу знаться с «Дитем Тьмы», – сказал Степка. Я и в нем разочаровался, во рту почувствовав горечь обиды, даже предательства.

– Но вы ничего не знаете. Ничего. Может, его осудили несправедливо?

– Как могут обвинить несправедливо?

– А вот так! Легко! Думаешь в нашей стране все по справедливости?

– Да!

– А вот и неправда. Я сам видел, как вершилась несправедливость!

– Когда это?

– Неделю назад. Когда на площади Силина забили до смерти ни в чем неповинных людей!

– Это ты сейчас говоришь о тех предателях, которые получили по заслугам?

– Кто сказал, что они предатели?

– Мой отец. Моя мать. Мой дед. Все говорят, что они предатели.

– И ты им веришь?

– Да, знаешь ли, верю. А кому, если не родным верить?

– А ты знаешь, что они сделали?

– Ну да… они вроде бы нарушали наше романдское единение… что-то типа того. Я особо не вникал.

– А я видел, как их убивают романдцы. Мой отец! – И из глубин души вырвался отчаянный крик, раненный и больной. – И я хорошо вник, почему их так жестко, на глазах миллионов романдцев, убили.

– И почему, умный ты наш?

– Они говорили не те слова.

– И как тебя понимать?

– Они высказали свое мнение, которое не совпадало с мнение большинства людей – и их убили. Убили! И ты считаешь, это справедливо?

Степан не отвечал, задумался; я спросил у Насти:

– А ты как считаешь? Разве правильно, справедливо убивать, когда мыслишь по-другому, никак все?

– Я не знаю. Наверное, нет.

– Несправедливо! – ответил я за них. – Может, наш друг тоже мыслит по-другому?

– Может, это и так, – согласился Степан, – но откуда тебе знать, что он не убил кого-нибудь, например?

– Я хочу верить, что он не такой.

– И к чему все эти вопросы, Саша? – Настя поймала мой взгляд, далекий от ревностной влюбленности. – Что толку знать о том, кто сам не хочет о себе рассказывать? Где он, твой несправедливо осужденный друг?

– Он скрывается, – ответил за меня Степан. – А если человек скрывается, значит, ему есть что скрывать.

– Да ну вас, вы мне противны! – обозлился я. Оказалось, что не только я.

– Раз мы тебе противны, мы уходим, – не на шутку рассердилась Настя и взяла за руку Степана, и они пошли к выходу. – Иди к своему новому другу!

– Забудь уже о нем, – посоветовал мне Степка.

– Предатели!

– Это ты предатель! – не унималась Настя. – Променял нас на не понять кого!

На такой славной ноте мы и расстались; они ушли домой, а я остался в домике на дереве, в гордом одиночестве.

***

Выкурив три папироски, я, все еще сгорающий от злости (злился я больше на себя), достал из-под груды газет потрепанную тетрадь – и начал строчить одно предложение за другим. Высказаться в письменной форме, было отличным подспорьем излечить неприкаянную душу от терзаемых мыслей, блуждающих, наслаивающихся друг на друга и мешающих вздохнуть полной грудью. Откладывая в сторону тетрадь с ручкой, я чувствовал себя намного лучше, можно сказать исцеленным. Очередная сигарета показалась ароматной и сладкой, да и жизнь, окружающая меня, наполнилась буйством красок, вакханалией звуков и магией запахов, перемещенных от розы ветров. Прогнав из остова чувств злобу, всегда смотришь на мир, на его невидимые границы по-другому, с волевой надеждой на то, что все будет так, как ты этого захочет.

– Надо извиниться перед друзьями, – вслух сказал я, и собрался было идти домой, как вдруг постучали в дверь; я вздрогнул. – Входите, открыто.

Снова постучали, так же скромно, неуверенно, с сомнением.

– Входите! – крикнул я и напряженно посмотрел на дверь. Тишина. – Ну, Степка, твои шуточки!

Я бросился к двери, открыл ее нараспашку и увидел перед собой далеко не Степана. Это был он, «Дитя тьмы» собственной персоны! Он стоял неподвижно и смотрел на мое взволнованное и ошарашенное лицо, спрятав руки за спину. Я тоже замер, не веря собственным глазам и не зная, что сказать; ни словечка не мог из себя вытянуть.