Домик на дереве

Мы поднялись к ней в комнату, обклеенную однотонными бледно-розовыми обоями и обставленную красивой белой мебелью, хорошо гармонирующей со светлыми тюлями и деревянным полом, окрашенным в цвет «молочного дуба».

Мы сели на ее заправленную пледом кровать, с одной стороны которой стояла прикроватная тумбочка, к ней примыкал невысокий шкаф, загроможденный сверху мягкими игрушками, с другой – письменный стол, на котором был идеальный порядок. В комнате играла музыка, льющаяся из старенького магнитофона.

– Красиво у тебя в комнате, – сделал я комплимент Насте, но та его не оценила и даже не удосужилась мне что-то сказать в ответ; промолчала.

– Ты начнешь рассказывать или так и будешь рассматривать мою комнату?

– Пожалуй, начну. Не буду лишний раз тебя нервировать.

Я не успел рассказать до девяти, потому что на меня нескончаемым потоком лились Настины вопросы, невесть откуда появляющиеся в ее голове; она была мастером составлять, рождать вопросы, буквально из воздуха, из ничего. Если бы Гриши, предположим, исповедался не мне, а Насте, то их разговор затянулся бы на несколько дней и столько же ночей. Не меньше.

– Почему мы сразу не догадалась, что он армяхин? – Настя теребила рукой косу, которая лежала на ее груди.

– Тише, – предупредил ее я. – Вдруг услышат твои родители?

– Не услышат.

– В таком гриме, который он наносит на лицо, шышь догадаешься, – изрек я. И добавил. – Он, Гришка, славный, несмотря на то, что он армяхин. Он такой же, как мы: не лучше и не хуже нас, это точно. Только вот его судьбе не позавидуешь. Ему тяжело пришлось.

– Но… он армяхин – враг Империи.

– Для меня он не враг.

– Снова ты начал.

– Меня не исправить.

– Ты не боишься, что тебя поймают, когда ты будешь с ним общаться?

– Боюсь.

– И все равно хочешь с ним дружить?

– Да, – утвердительно ответил я. – Мне его жаль. У него никого нет. Совсем никого. Почему я должен отказываться от дружбы из-за каких-то там непонятных законов, придуманных взрослыми?

– У меня есть такое чувство. Не знаю… что все это плохо кончится.

– Настя, ты мне лучше скажи, ты сохранишь наш сегодняшний разговор в тайне?

– Сохраню.

– Обещаешь.

– Обещаю.

– Спасибо. – Я взглянул на часы и мне в разы поплохело. Уже пятнадцать минут десятого! Уже опоздал. – Надо бежать домой.

– Подожди.

Настя взяла меня за руку и притянула к себе, да так близко, что наши губы на мгновение ока сомкнулись в поцелуе. Я закрыл глаза и открыл их только тогда, когда она отстранилась от меня и сказала, смущаясь и краснея, чтобы я топал домой.

Я, окрыленный и немного сбитый с толку, кивнул головой и прыгучей походкой пошел домой, не веря, что впервые в жизни поцеловался с девчонкой; это оказалось не так плохо, как я думал; даже приятно; ее губы были сладкими, как ваниль и нежными, как лепестки роз.

Часть 2

Глава 1

С событий, описанных ранее в моей рукописи, минуло немного-немало три недели, в течение которых произошло то, что должно было произойти; по крайней мере, я был уверен, что мы подружимся с Гришей – так и случилось, мы подружились. Все опасения и сомнения, буйствующие в наших юных душах, ушли прочь, когда мы поближе узнали Гришу; он действительно обладал природной скромностью и добротой – тем самым невидимым светом, сиянием, которым притягивал к себе людей, хороших и, к сожалению, плохих. Мы поддались его колдовским чарам и позволили себе перейти за дозволенные границы, за тонкую красную линию, и оказались на запрещенной и очень опасной территории, где один неверный шаг мог стать роковым. Но мы старались не думать об этом, просто вычеркнули злой рок из дружбы с Гришей, с всенародным предателем и врагом, коим он не являлся, ни при каких обстоятельствах; решили, что ничего страшного не произойдет, если проявлять осторожность и в нужные минуты хладнокровие.

Если Настя быстро сдалась и перешла на мою сторону, на сторону «Гришиной невиновности» – не исключаю, что всему виной стал наш робкий и единственный поцелуй. То вот Степана пришлось убеждать, всеми правдами и неправдами, что Гриша такой же человек, как и мы, из плоти и крови, с таким же числом конечностей и такими же личными переживаниями, стремлениями и надеждами. Что он у него столько же прав, как и у нас; что он не изгой, не какое-то там загнанное животное, зараженное бешенством и бездомное, которое нужно немедленно истребить и закопать под землю; что он имеет на толику сочувствия, сострадания, дружеской поддержки. Я ни в коем случаем его не упрекаю. Нет. С моей стороны это было бы неправильно, дабы я понимал, что не Степан был испорчен, извергая немыслимую жестокость, даже пускай на мысленном уровне, по отношению к человеку из другого мира, расы, а наша Великая Страна, пропагандирующая и зомбирующая своими лживыми, уродливыми по своей сути догматами, вобравшими в себя тотальный расизм. Мы все были больны, скажем так, заражены, и несли для других опасность. Разве можно строить мир на расизме, на неприятии других культур, вероисповеданий и языков?

Как же нам удалось переломить, убедить в обратном убеждении Степана, который был неприступней скалы? В это нам помог случай и сам Гриша, отважившись встретиться лицом к лицу с тем, кто его за глаза презирал и ненавидел только потому, что армях ненавидели его семья и его друзья.

Как сейчас помню, стояла невыносимая жара и мы – я, Настя и Гриша – скрылись в домике на дереве, пили холодный чай (Настя притащила из дома новомодный термо-графин, в котором любая жидкость не нагревалась и оставалась холодной) и несколько часов к ряду болтали о том, о сем. Сказать по правде, в основном болтал Гриша; точнее сказать он отвечал на Настины вопросы, которые, казались, не знали ни конца, ни края. Я же в это время прилег на скамью и слушал Гришины и грустные, и веселые, и печальные, и жестокие истории, берущие за «живое» своей правдивостью и искренностью. Я верил каждому ему слову; и ни капельки не сомневался, что он говорил только правду и ничего кроме правды.

Вдруг – постучали в дверь. Мы не ждали гостей; тем более Степку, который знал от меня, что сегодня мы встречаемся в штабе с врагом.

– Кто это? – встревожено спросил Гриша, посмотрев на запертую дверь. Он не на шутку взволновался; нынче его грим был не таким сильным, как он сам выразился, щадящим для его кожи.

– Не знаю. Щас проверю. – Я подошел к двери. Обхватил рукой дверную ручку и прежде чем приоткрыть дверь, подождал какие-то доли секунды, словно задумавшись о чем-то важном. К нашему облегчению за дверью оказался хмурый и явно недовольный Степан. – Привет. А ты чего стучишься?

– А какого хера вы закрылись? – выругался он, продолжая стоять на месте.

– Ты знаешь, почему.

– Он все еще здесь?

– Да.

– Здорово. И долго вы еще будите грешить с этим хреновым предателем?

– Столько, сколько нужно.

– Я не уйди отсюда, пока не прогоню его! – сказал он и вошел в домик.

– Что ты сделаешь?

– Это и мой дом – тоже! – крикнул Степан. И добавил пренебрежительным тоном. – И я больше не хочу, чтобы в моем доме обитал этот… ему здесь не место.

– А где мое место? – спросил у него Гриша.

– Я не собираюсь отвечать на твои вопросы. Не заслуживаешь этого.

– А чего я заслуживаю, по твоему мнению?

– Он что, тупой? Я же сказал тебе, что не собираюсь с тобой разговаривать. Я выше этого! Я – не враг для своего народа! Так что проваливай из моего дома подобру-поздорову!

– Степа, хватит! – не выдержала Настя, возмущенная таким поведением Степана. – Как ты смеешь!