Домик на дереве

– Хочешь сказать, что ты сначала разобрал сарай, а потом тащил доски на своем горбе хренову сотню километров до реки?

– Ты преувеличил, Степка, насчет сотни километров.

– Но все равно путь не близок?

– Это да! Притащить сюда доски было тем еще трудом.

Спустив плот на воду, мы без лишних слов поднялись на борт – и отплыли от густо поросшего травой и клевером берега, нацелившись на пленительный и манящий юг.

Плот медленно и вальяжно плыл по тихому речному течению, оставляя линии, расползающиеся по водной глади и добирающиеся до самых лип и плакучих ив, растущих подле берегов; по бортам плота минорно хлюпала вода. В небе щебетали чайки; с берегов доносился стрекот стрекоз; в воде, унизанной стеблями водяных лилий, плескались мальки. А где-то рядом шептал ветер, приятно ласкающий нас, юных путешественников, с восторгом и любовью наблюдающих за открывающимся видом: лесистые холмы далеко на востоке; зеленые луга, отделенные рекой и изборожденные тенями плывущих по небу облаков – на западе; впереди – река, необузданная и величественная, ускользающая в дымке летнего утра за горизонт.

Мы не теряли понапрасну драгоценное время; немного полюбовались, помечтали – и сразу к делу: приступили к ловле рыбы. Как не порыбачить на плоту, плывущем в сердце реки? Это было как минимум странно и глупо. Благо, что каждый, кроме Насти, взял по удочке; удивительно, что никто не забыл о наживке, крючках, леске и прочих рыбацких снастях; в обычные дни все было иначе, и рыбалка кончалась быстрее, чем мы этого желали.

– Что у тебя? – спросил у меня Степан, глядя на мою деревянную коробочку, где я хранил наживку; в тот миг она была закрыта.

– Малинка, – отрапортовал я. – У тебя?

– Я обойдусь сегодня перловкой.

– Не ахти.

– Думаешь? – Степан вытащил из рюкзака полиэтиленовый мешок, наполовину наполненный разбухшей перловкой. – Посмотри, кто больше наловит. Ты на малинку или я – на перловку.

– Посмотрим.

– А у тебя что, друг? – поинтересовался Степан у Гриши, сидевшего к нам спиной, на другом конце плота; рядом с ним лежал Питер, положив голову на лапы.

– Опарыши, – обернувшись, ответил Гриша и засмеялся от наших гримас. – Не хотите? Я поделюсь, у меня их полно.

– Фу!

– Нет, спасибо, не надо, Гриш.

– Как хотите. Милое дело рыбачить на опарышей.

– Очень милое!

Мы дружно засмеялись.

– А вы про меня не забыли, мальчики? – спросила растерянная Настя.

– Нет. Садись ко мне, – предложил я. – Будем вместе рыбачить. По переменке. Ты одну рыбку, я – другую.

– Размечтался! – усмехнулся Степан.

– Бе-бе-бе, размечтался, – передразнил я друга и сказал Насте снять кроссовки, чтобы она окунула босые ноги в теплую водицу.

Когда Насте подсела ко мне, она призналась, что полный профан в рыболовных делах. Я успокоил ее, сказав, что нам пойдет это обстоятельство на пользу, и мы наловил больше всех рыбы. Конечно, она смекнула, что к чему: всем известно, что новичкам везет.

Так оно и вышло: первого – и, к сожалению, последнего – подлещика Настя вытащила быстрее всех. Ох, сколько же было радостных визгов, охов, вздохов и прочих сопутствующих девичьих звуков – у нас чуть уши не завернулись в трубочки, зато Питер вдоволь порадовался, гавкая, как сумасшедший, особенно когда Настя захлопала в ладоши. Правда, радость была не долгой. Почему? Насте вдруг стало жалко рыбку, которая жадно глотала воздух, задыхалась, чертыхаясь в железной тарелке.

– Надо выпустить ее, – сказала она.

– На хрена? – не понимал Степан.

– Она умрет!

– И че?

– Мне ее жалко.

– Боже мой! – Степан схватился за голову. – Если это девчонка еще что-нибудь скажет, мой мозг взорвется.

– Саша, я хочу отпустить ее. – Она жалостливо посмотрела в мои глаза, словно я запрещал ей это сделать. – На волю.

– Ты поймала рыбу – тебе и решать, – ответил я.

Настя, обрадованная моим одобрением, схватила рыбу в руки и отпустила.

– Плохая примета ловить, а потом отпускать рыбу, – сказал Гриша, не отрывая взгляда от поплавка, покачивающего на мелких волнах.

– Вот именно! – поддакивал недовольный Степка. – Всю рыбалку нам запороли!

– Да брехня это все, – не поверил я, – ща наловим рыбу на уху.

– Наловим-наловим. – Степан фыркнул и сказал Насте. – И не рассчитывай, что я выпущу пойманную мной рыбу.

– И не рассчитывала. Ты все равно ничего не поймаешь на свою перловку?

И снова на плот обрушилась волна хохота. Смеялись все, без исключения, даже Степан. Но смех быстро сошел на «нет», потому что на этом лов прекратился. То ли наш дикий и гогочущий смех распугал всю рыбу; то ли примета доказала свою состоятельность; то ли жара вступила в свои права. Причин было достаточно, чтобы рыба не ловилась; каждый выбрал для себя – свою причину.

– Что-то ты там говорил об ухе? – напомнил мне Степан.

– Не сыпь мне соль на рану, – ответил я, сосредоточившись на том, чтобы поймать леща на кило, а то и на два. По трем причинам. Первая: покорить Настю. Вторая: утереть нос Степке. Третья: сварить эту чертову уху.

– Сыпь не сыпь, а дела хуже некуда.

– Не паникуй, – сказал немногословный Гриша.

– Ага, лучше дай мне удочку, – попросила Настя, – я быстро наловлю тебе рыбин!

– Так я тебе и отдал свою удочку! Ща! – фыркнул Степка. И добавил после недолгого молчания. – Да и что толку? Даже если поймаешь, все равно отпустишь!

Как бы мы не старались поймать хоть что-нибудь (я был уже согласен даже на крохотного и костлявого чебака или на головастого ротанчика), ничего у нас не вышло; клев умер – сворачивай удочки.

– Печаль, однако, – прошептал Степан, убрав удочку в палатку.

– Я знаю, как побороть печаль, – радостно сообщил Гриша.