Домик на дереве

– Здорово! Ты молодец, Саша, – похвалила меня Настя. – Гриша, ты с нами?

– С вами. Но я буду подпевать.

– Я, пожалуй, воздержусь. – Степан сам петь не умел и другим не давал.

– Кто бы сомневался.

– Может, все-таки в картижки?

– Нет!

– На счет три. Три. Два. Один. Поехали…

Одной песней мы не ограничились; как говорится, вошли в раж. После лодочки вспомнили гимн всех туристов – «Пора в дорогу, Старина»; потом перешли к более веселым – «Кто же мне в палатке на морду наступил» и «Ты, да я, и мы с тобой»; а закончили совсем уже пахабными песенками. От нашего искреннего и энергичного пения, перемешенного со смехом, не удержался даже Степан и стал подпевать нам. Но это еще что! Цветочки! С третьей песни он вообще схватил в руки воображаемую гитару и начал играть на ней, как самый настоящий профессионал, под наши овации и рукоплескания.

Мы так возбудились от пения, что в последствие не могли удержать в уздах прорывающий наружу смех. Мы смеялись и смеялись, ослепленные счастьем, неуловимым и таким коротким. Кто бы что ни сказал, любую ерунду, самую обычную фразу, все казалось невероятно смешным и остроумным, до слез, до колкой боли в животе, до нервного дрыганья на полу плота. В воздухе витали невидимые пылинки, которые щекотали нас – и мы смеялись…

Когда летнее солнце, не обрамленное пеленой облаков, зашло за зенит, не спасала ни вода, ни тенек от палатки – жара стояла невыносимая, пот лился рекой, поэтому нам (под этим словом я подразумеваю себя, Гришу и Степку) пришлось раздеться по пояс, обнажив свои худощавые и загорелые тела. Я всегда считал, что худее меня может быть только сучок… оказалось, что я был не прав. Мой миф развеял Гриша, у которого ребра торчали так сильно из-под кожи, что я невольно вспомнил о стиральной доске.

– Да, приятель, довела тебя лесная жизнь, – сказал Степан, тело которого не страдало от дистрофии в отличие от наших; наоборот – обросло мышцами и небольшой складкой жирка на талии. Нам до него было как до луны; если не дальше.

– Ничего, отъемся, когда придет время, – шутливо ответил Гриша.

– Думаешь, поможет? Вот Сашка, например, что-то да постоянно жует – Насте не даст мне соврать – но от этого мало проку. Как он был дрищом, так и остался дрищом.

– Никакой я тебе не дрищ!

– Дрищ-дрищ, – повторил Степка и гоготнул.

От его гоготанья я еще больше разозлился, сжал кулак и пригрозил ему им.

– Я может быть не такой мясистый, как ты, но это вряд ли меня остановит, когда я захочу начистить твою нахальную морду.

– Чего? – Я добился того, чего добивался: разозлил Степку. – Иди – попробуй! И не удивляйся, если твое лицо будет разукрашенным!

– Я…

Еще бы какое-то мгновение и я набросился бы на Степку с кулаками, чтобы проучить его, но меня остановил восторженный голос Гриши, оповестивший, что мы подплываем к тому самому месту, к которому так долго плыли – к сосновому бору, обласканному лучами солнца.

Причалив к берегу, Гриша первым же делом вбил в землю заранее приготовленный колышек и привязал к нему плот. Мы тоже зря время не теряли и нашли оптимальное место для ночлега – на лесной опушке, подле двух страх сосен. Побросав тяжелые рюкзаки и другую поклажу прямо на землю, усеянную сухим серым лишайником, мы дружно и весело установили палатку.

– Кто со мной за дровами? – спросил Гриша.

– Я с тобой, дружище. – Степан подбежал к Грише и положил руку на его плечо. – Но – чур! – пока мы собираем дрова, ты расскажешь мне про свои крылья.

– Что именно тебя интересует?

– Как ты их сделал? И почему крылья? Почему, например, не шесть рук?

– Я выбрал крылья, потому что люблю птиц. И завидую им…

– Прости, что перебиваю. – Они уже поспешили в лес, когда я их остановил и прервал Гришу. – Но нам-то что делать?

– То-то ты не знаешь, что делать. – Степан вытянул губки трубочкой и давай чмокать.

– Я щас тебе…

– Как страшно!

– Не обращай внимания на этого обалдуя, – посоветовал мне Гриша. И добавил. – Соберите пока с Настей камни для костра. И подумайте, что бы приготовить из наших съестных запасов. Хорошо?

– Хорошо. Займемся.

– И если останется время, – продолжил Гриша, – послушай совет Степана и поцелуй Настю.

– Да ну вас! – Я махнул на них рукой и побрел к Насте, которая сидела в палатке и ничего не подозревала, что за ее спиной болтают мальчишки.

– Ха-ха, – смеялся Степан. – Здорово ты его! Ну, так начнем мы остановились? Ты любишь птиц, это я понял. Что дальше?

– А дальше…

Их разговор утонул в лесной цикаде кузнецов.

***

Вместо ухи мы предпочли запеченную на костре картошку, хлеб и сосиски; к поджаристому блюду нарезали помидор, огурцов, редиски и даже сладкую репу, вкус которой мне напомнил вкус капустной кочерыжки (очень вкусно!). Не обошлось и без напитков; я, как послушный мальчик, припас термос с горячим чаем, Гриша фляжку с родниковой водой, Настя морс в бутылке, а вот Степан приготовил кое-что получше – домашнюю бражку, которую он черпанул из отцовской пятидесятилитровой бочки. Когда он выложил сие добро на импровизационный стол, я чуть не поперхнулся от картошки.

– Это что?

– А вот! – Степан обнажил свою широкую улыбку, глядя на наши ошарашенные лица; он явно получал удовольствия от представления, в котором он был главным героем, а мы его помощниками. – Вы что, правда думали, что я не возьму с собой в поход напиток покрепче?

– Я вообще не думала об этом, – заметила Настя.

– Так ты у нас девочка-паинька.

– А ты тогда кто? Малолетний алкаш?

– Ого! – Степан хохотнул. – Так меня еще никто называл.

– Все бывает в первый раз, – добавил Гриша.

– Ты наверно пить-то не пила? Да? – поинтересовался Степка у Насти.

– Да. И горжусь этим.

– А чему тут гордиться? Надо плакать от такой тоски зеленой. В двенадцать-то лет и не попробовать невинной бражки – это, знаете ли, преступление. Тут стыдиться надо!

– Вот еще!