Виктория

Через десять минут Константин стал нагонять Антона, да и то, потому что Антон запнулся о камень, упал на сухой асфальт и долго не мог встать.

Антон уже выбежал на дорогу, навстречу высокоскоростным машинам. Ему повезло. Водители успевали затормозить, не сбив обезумевшего от горя мужчину. Он перелез через ограждения на встречную полосу. Дождался пока автобус подъедет достаточно близко, чтобы водитель не успел затормозить, приготовился, но так и не успел сделать шаг, так как Константин вовремя его остановил, схватив за шею своей могучей рукой и повалив на землю.

Оттащив в сторону от дороги, Константин закричал:

– Ты что делаешь, совсем рехнулся!

– Она умерла. Умерла, – сквозь рыдания говорил Антон.

– Я знаю. – Константин прижал его к своей груди. По его лицу струились слезы. – Но это не повод совершать самоубийство. Не повод. Мы переживем это. Переживем. Теперь ты, мы должны заботиться об Алисе. Ты меня понял? Понял?

– Да, отец, – ответил Антон.

Когда к ним подбежали Василий с Марией, они увидели, как двое сильных мужчин, рыдали, обняв друг друга в теплые, спасительные сети, молясь за Вику и за ее новую жизнь. Молясь за здравия Алисы.

Мария и Василий прильнули в их объятья и тоже зарыдали.

В день скорби, после невыносимых в эмоциональном плане похорон, Антон все еще не верил, что его жена погребена под землей, что теперь он больше никогда ее не увидит. Не увидит не только ее красивых глаз, губ, носа, подбородка, нагого грациозного тела. Он не увидит выражения ее лица, когда она радуется или наоборот, когда огорчается. Не увидит, как Виктория, смотрит на него с теплотой и лаской, любовью и злобой. Как хмурит бровки, когда злиться. Как розовеют ее щечки, когда она обманывает, или стыдится. Как она смеется над его шутками тихими беззаботными вечерами. Ох уж этот живительный смех, который всегда поднимал ему настроение! Сладкий, мелодичный, певучий! Он разжижал его черствое сердце, и на душе в одно мгновение становилось теплее и уютнее. Теперь он был лишен ее смеха, как и мерного сопения по ночам, бесшумного плача темной ночью, прерывистого дыхания после физических нагрузок. Он больше не почувствует запах ее волос, запах ее ароматной кожи. Он лишился всего, чем дорожил. В один короткий миг.

Антон смотрел на сладко спящую Алису в кроватке и тихо плакал, чтобы не разбудить ее. К нему подошел Василий, одетый в черный фрак и шепотом сказал:

– Моя племянница самая красивая.

– Да. Она красавица.

Они сели на диван, глядя в пустоту, погрузившись в молчание. Василий держал в руках запечатанный конверт; он не плакал, вобрав всю боль внутри себя.

– Я не верю, что ее нет, – признался Вася.

– Я тоже.

– Странно. Кажется, что она сейчас зайдет в комнату и развеселит нас. – Молчание. – Словно в том гробу была не она, а другая Виктория… какая-то бутафорская кукла. А настоящая, наша Виктория, где-то спряталась и ждет подходящего момента, чтобы появиться и всех нас удивить.

– Я тебя понимаю. Мне кажется, что она ушла в магазин и вечером вернется…

– Зачем мы обманывают друг друга?

– Наверное, чтобы пережить потерю родного человека. Мы создаем выдуманный мир, чтобы забыть и не думать…

– Я не хочу ее забывать.

– Я знаю. Мы ее не забудем.

– И что же нам делать без нее? Как быть?

– Ничего. Просто надо жить дальше и любить, – мудро ответил Антон.

– Любить больно, – ответил Вася, вытерев слезы рукой. Потом спросил. – Почему Бог забрал именно ее?

– …

– Она ведь была самой лучшей. Самой доброй.

– Я не знаю, Вася, почему случилось то, что случилось. Банально, наверное, сказать, что такова жизнь. Жизнь, у которой финал один – смерть.

В комнате воцарилось молчание.

– Зачем тебе конверт? – поинтересовался Антон.

– Я написал ей рассказ. Я обещал еще давно Вике. Но… не успел… А вчера мысли в голове кружились-кружились и вот… – Василий протянул конверт Антону и сказал:

– Пусть этот рассказ будет храниться у тебя. Прочти его, если захочешь. Прочти его, когда подрастет Алиса, если захочешь. Там всего страница.

– Хорошо. – Антон взял в руки конверт. Потом обнял Василия, поцеловав его в лоб. – Ты ведь знаешь, что я тебя люблю.

– Да. – Василий сухо улыбнулся. – Я пошел. Надо маме помочь.

– Конечно, иди.

Когда Вася ушел, Антон вскрыл письмо и начал читать:

«Это был тихий осенний день, когда только-только листва на деревьях окрасилась в золотистый цвет, озаряя мир теплотой и счастьем. Мы шли с тобой по парку. Ты рассказывала мне о холодной Ирландии, в которую ты хотела уехать на пару недель, чтобы погулять по тихим, одиноким улочкам, глядя на возвышающиеся холмы, увитые яркой зеленью; пробежаться по лугам, усеянным цветами, вдыхая их ароматные запахи; побывать в каменном замке, построенном на горе, ощутив себя Герцеговиной. Ты хотела почувствовать забытый запах сказки и волшебства. «Ирландия – это чудо, вымощенное руками человека и природы». Так ты сказала. Я сказал тебе, что хочу там побывать, хочу прикоснуться к сказке. На что ты ответила, что мы обязательно поедем в Ирландию, когда накопим нужную сумму денег и отправимся в незабываемое путешествие всей нашей жизни. Именно после этих слов я стал откладывать деньги на поездку в сказку.

Потом мы шли молча, всматриваясь в ветки сосен и берез, чтобы обнаружить белочек и покормить их. Когда ты увидела белочку, прыгающую с ветки на ветку, ты засмеялась так мелодично и мило, что я тоже засмеялся, захлопав в ладоши. Ты кричала: «Смотри, смотри, Вась. Видишь ее! Пошли за мной!». Ты взяла меня за руки и потянула в дебри леса. Мы остановились возле высокой сосны, на которой вальяжно и беззаботно сидела белка. Она посмотрела на нас. Ты сказала ей: «Белочка, матушка, хочешь орешек? Возьми орешек, ведь он не просто орешек, а волшебный орешек!». Я спросил у тебя, почему он волшебный? Ты ответила: «Он волшебный, потому что наша белочка волшебница! Она хранительница леса!».

Я удивился, глядя, как зверек ловко спустился по стволу дереву и взял с твоих рук орех. Я сказал тебе, что ты сама волшебница, раз накормила белку! Я помню, ты засмеялась и сказала мне, чтобы я протянул ладонь. Я послушалась. Ты положила в нее орех и позвала белочку. Та покосилась на нас, увидела второй орех, спустилась, заползла в мою ладонь (никогда мне не забыть ее мягких лапок!), взяла орех и упорхнула, словно ее здесь и не было.

Как я был счастлив. Я смотрел на тебя, как на королеву этого безмятежного леса.

Мы вышли на тропку, по которой туда-сюда снова голуби. Ты запела. И кто бы что ни говорил, ты пела замечательно. Так нежно, так сладко, так искренне, что я не мог не петь вместе с тобой. Дуэтом.

Так мы шли до самого дома, распевая детские песенки (помнишь, нашу любимую про «Домовенка»?), взявшись за руки.

Когда ты уложила меня спать, а до этого искупав в горячей ванне, где я играл в морской бой, ты прочла мне собственное стихотворение, посвященное мне. Помню, что я покрылся румянцем и засмеялся. Сейчас, когда я вспоминаю тот волшебный стишок, у меня наворачиваются слезы, сам не знаю почему.

После этого ты поцеловала меня в щечку, пожелала спокойной ночи и ушла в свою комнату. Я смотрел тебе вслед… и думал, как здорово, что у меня есть старшая сестра. Потом ложился спать и видел сладкие сны, где я и ты гуляем по сказочной Ирландии.

Мне было тогда семь или восемь. Я уже не помню. Это и неважно. Главное, ты навсегда останешься в моем сердце, как добрый ангел, который любил меня и защищал, учил и ругал, воспитывал и понимал.

Я никогда этого не забуду.

Как и не забуду того, как ты однажды сказала мне: «Василий то, что братья с сестрами ругаются друг с другом – это нормально. Главное, что бы они уважали и любили друг друга».

Я люблю тебя, сестрица… ты навеки моя старшая сестра…

С любовь, Василий».

Антон закрыл письмо, вложил его во внутренний карман пиджака и заплакал.