– Вот и славненько. – Он посмотрел на Викторию пустыми и властными глазами. Потом сказал, вытащив из черной рясы чрезмерно длинные и костлявые кисти руки. – Тебе, наверное, интересно, где ты и что ты тут делаешь?
– Как вы догадались?
– Довольно сарказма! – пригрозил он. – Ты ведь знаешь, девочка, что со мной шутки плохи. И если ты не будешь уважать меня, то не сомневайся: я не дам тебе ни единого шанса, чтобы выжить. Ты меня поняла?
– Поняла, – ответила она, перестав с ним спорить, прежде всего, чтобы выяснить какую игру он затеял. – Так, где я?
– Ты в мире, в котором вырос Домовой и в котором ты не раз была.
– Это я и без вас поняла. Только вот есть одна маленькая загвоздка – я сплю. И мне снится сон. А вы лишь мое видение.
– Ты уверена в этом?
– Более чем.
– Тогда вынужден тебя разочаровать, ибо то, что ты видишь – это не сон.
– Это даже смешно. Вам не удастся меня обдурить. Не удастся. Я знаю, что я не могу путешествовать во сне, вне телесной оболочки. Это физически невозможно. И вы об этом знаете.
– Знаю. И не спорю, что ты раньше не могла путешествовать во сне, как твоя подруга Элизабет. Но теперь ты можешь. И знаешь почему?
– Почему же? – поинтересовался она.
– Твоя душа на мгновение оторвалась от тела, ибо ты умираешь.
– Что? Это полная чушь!
– Виктория, вспомни, Домовой хоть раз называл меня обманщиком? Я знаю, он величал меня по-разному: и тираном, и деспотом, и моральным деградированным уродом общества, и так далее и тому подобному, но ни разу обманщиком. Думаешь, почему ты потеряла сознание, когда рожала? В данный момент твоя жизнь на волоске, на тонкой грани. Врачи делают все возможно, чтобы остановить кровь, но, увы, их тщетные попытки увенчиваются пока крахом, неудачами. Еще несколько минут и ты умрешь.
– Хорошо, я, возможно, поверила вам. Пускай, я умираю. Тогда зачем я нужна вам здесь и сейчас?
– Хороший вопрос. Ну, во-первых, чтобы насладиться твоей красивой смертью. А, во-вторых, чтобы помочь тебе умереть, убив твою подлую, двуличную душонку, которая виновна в том, что мой сын умер от рук отца! – Он замолк.
– Что вы сказали? Домовой, мертв? Вы его убили?
– Да, убил, – хладнокровно ответила он. – Но у меня не было выбора. Либо он, либо я.
От этих слов Виктория застыла на месте; из глаз бежали слезы, губы дрожали. Он ревела, но пыталась не показывать ему свою слабость. Ей было больно, но он не видел ее истинной боли. Да и смог бы он ее увидеть?
– Вы убили собственного сына? Вы? – дрожащим голосом спрашивала она. Ее глаза выражали боль и скорбь, гнев и злость. – И теперь, когда преступления совершено, вы оправдывайте себя, что выбора не было.
– Именно.
– Выбор всегда есть. – Виктория еле сдерживалась, чтобы не зареветь. Встала с кресла, сделала шаг вперед и рухнула на пол. – Если хотите меня убить, то убейте сейчас. Я не буду сопротивляться. И не потому что я не хочу, а потому что я так слаба, что даже не могу встать с пола, не говоря уже о том, чтобы сопротивляться вашей силе. Это глупо. Пронзите меня мечом. И дело с концом. Я больше не намерена слушать вас, ибо вы мне противны. Вы – ничтожество, с которым зазорно вести диалог. Вы – сыноубийца! Вы проиграете войну! Именно из-за вас падет ваша Великая армия! Вы совершили непростительный поступок, поэтому ждите немедленной расплаты за ваши грехи.
Отец Домового рассмеялся и спросил:
– От кого?
– От того, кто выше всех нас.
– От Бога, что ли?
– Кто знает. Кто знает.
– Ты глупа! – сказал он и опустился на колени.
Отец Домового обхватил левой рукой Викину шею, а правой – вытащил из ножей меч. Меч сверкнул в свете луны. Он поднес меч к ее лицу и стал водить по нему.
– Боишься? – спросил он.
– Нет, – обманула она.
– А как же твоя семья? Твоя дочь? Твой муж?
– Они справятся без меня.
– Ты врешь, ты боишься умирать. Боишься. Только ты не хочешь в этом признаться.
– И никогда не признаюсь.
– Ты глупа! – воскликнул и всадил меч в ее живот.
Виктория не воскликнула, не закричала, а просто опустила затуманенные глаза на меч, воткнутый в ее живот, из которого хлестала алая кровь. Потом посмотрела в глаза тирана. И улыбнулась. Только она улыбалась не ему, а Домовому, который хромая шел к отцу, подняв вверх меч. Его руки, лицо, доспехи обрамляла запекшаяся кровь; он был бледный, словно мертвец, восставший из мертвых.
– Чему ты улыбаешься? Смерти?
– Да. Твоей. – Когда она говорила, из-за ее рта бежала кровь, капая на пол.
– Что? – спросил он и обернулся.
Последнее, что он увидел, как Домовой наносит смертельный удар.
Меч рассек воздух, снес его голову.
– Домовой, ты жив! – сказала она, глядя на него с любовью.
– Да. Я жив. – Он опустился на колени, обнял ее и увидел мяч, воткнутый в ее юное тело. – Ты ранена. Нет…
– Пустяки. Я родила дочь, – похвасталась Виктория, закрывая глаза.
– Я так рад. – Он поцеловал ее, придерживая, чтобы она не упала. – И ты, должна выжить ради нее.
– Я умираю.
– Нет. Ты не умрешь. Рана пустяковая.
– Мне холодно, Домовой. Я вижу то, что ранее не видела.