Третья планета от солнца

– Не перебивай. Подумав, Велес обратился в цветок, который, гуляя по лугу, сорвала Дива. Вдохнув аромат цветка, зачала от Велеса Ярилу. Возмужав, тот стал пахать и сеять, обучив этому людей.

– Лишь бы самому ничего не делать, – осудил Велеса, совратившего жену Перуна, Богучар. – В цветок обратился…

– Помолчи, ненаглядный, но безмудрый муж мой, – рассердилась Благана под смешки мужчин. – Нет в вас понятия красоты… Только бы головы друг другу расшибать.

На капище селяне стояли в несколько рядов полумесяцем, лицами к идолу Велеса, по соседству с которым, на низком широком помосте, был уложен на холсте огромный медовый пирог, а на нём и рядом, в навалку – малые пироги и разная выпечка, укрытая веточками рябины.

Волхв – молодой и красивый мужик из местных селян, одетый в серый холщовый балахон чуть ниже колен, серую рубаху и короткие смурые[7 - Смурые порты – тёмно-серые.] порты, был бос, лохмат, бородат и обладал оглушительным басом.

– Славьте бога Рода, подарившего урожай, и Даждьбога, который становится в этот день мудрым стариком Световитом. Уже не так высок в небе… – задрал нечесаную голову, услышав в высокой дали гортанный клик, то лебединая стая, удаляясь, прощалась с Русью, … – дед Световит, и лучи его не согревают землю, но мы поможем ему возжиганием костров, – переступив босыми ногами, протянул к сельчанам руки, – от огня бога Велеса, – указал на сверкающие угли обширного кострища по другую сторону идола и помоста с пирогами. – Но прежде возблагодарим Богов за новый урожай, – скрылся за огромным пирогом, басовито вопросив: – Зрите ли мя, детушки?

– Не-е-т! – весело возопил народ, и довольный ведун вышел к кострищу, забасив: – Да будет и в будущем году обильный урожай, – бесстрашно шагнул босыми ногами на угли, и стал плясать, закатив глаза и без конца повторяя: – Боги, будьте добры к нам. Владыка Велес, Бог-Покровитель, – гремел волхв, – Прославляем Тя, ибо Ты заступа и опора наша! Не остави нас без призора, – убыстряя ритм, топтал угли, выбивая искры, – огради от мора стада тучные наши, и наполни добром житницы наши. Да буди мы с тобою воедине, ныне и присно, и от Круга до Круга!

– Тако бысть, тако еси, – хором повторяли за ним селяне.

– Тако буди, – ступил на землю волхв, и поклонился Велесу, показав затем селянам ступни ног, на которых не было ожогов. – А теперь, детушки мои, набирайте угли в глиняные горшки, ступайте по домам и гасите старый огонь, возжигая принесённый. Не забудьте взять по ветке рябины, которая защитит дом ваш от тёмных сил. Прикрепите её над окошком, и пусть там будет всю зиму. Потом приходите сюда, разбирайте пироги, возжигайте костры, пойте, пейте и водите хороводы, веселя себя и Богов.

Княгиня Ольга не отмечала языческий праздник, проведя день в молитвах: «А ведь когда-то, живя у родителей в селище Выбуты, что на реке Великой в Псковской земле, любила этот праздник, – тоскливо вздохнула, вспомнив юность, маменьку с папенькой, и то, как впервые увидела будущего мужа своего, князя Игоря, который охотился в тех местах, и, переправляясь через реку на лодке, удивился, обратив внимание на юную красавицу – я красива тогда была, – снова вздохнула она, – что ловко гребла веслом: «Какая прекрасная перевозчица, – улыбнулась, вспомнив князя и его слова, – хочу поцеловать тебя, девица», – обхватил меня бесстыжими руками, – задохнулась от пережитого счастья, – а я чуть не огрела охальника веслом… Видимо, была первой, кто оказал ему сопротивление, хотя он часто снился потом по ночам. И когда пришло время искать невесту, вспомнил обо мне, не желая никакой другой жены. Надо монаха Тихона навестить, – перенеслась мыслями в повседневность, – поручить ему с внуками заниматься грамотой и о Законе Божием речь с несмышлёнышами вести, показывая красоту Христианства и смрад язычества. А ведь когда была язычницей, веселее жилось, – с изумлением подумала она. – Прости Господи мне все прегрешения», – направилась в покои книжника, монаха Тихона, коего совсем молодым послушником уговорила поехать с нею из Царьграда в Киев, обращать диких язычников в христианство.

Теперь он вёл службу в деревянной Ильинской церкви, что выстроила она на Подоле, беседовал о вере Христовой, и читал ей книги, переводя с греческого на русский. Помимо славянской грамоты – кириллицы, Тихон разумел греческую грамоту и ненужную на Руси латынь.

Монах и книжник, сидя на скамье у небольшого стола с тусклой свечой, книгой и какой-то склянкой, высунув от усердия кончик языка, чем напомнил младшего внука Владимира, сосредоточенно острил разложенные перед собой гусиные перья небольшим метательным ножом.

Увидев вошедшую княгиню, резво вскочил, чуть не перевернув лавку, и поклонился.

– Здрав будь, Тихон, – улыбнулась ему Ольга, усаживаясь напротив. – Стул, что ли бы, принёс, а то сидеть не на чем. Ну да я сама распоряжусь. Это что у тебя на столе, вино? – с улыбкой указала на стеклянную ёмкость с чернилами, кои, как она знала, монах готовит сам, перемешивая черничный сок с льняным маслом, и добавляя для цвета, сажу из печи.

– Нет, матушка княгиня, хотя и вино, иногда, пити не возбраняется.

– Что читаешь? Похождения Одиссея, поди, вместо богоугодных книг? – она любила подшутить над молодым монахом, хотя в душе уважала его за ум, и за то, что славянин из города Пскова, и звали его в то время – Тихомир. По его рассказам, отец был купцом и христианином. Как-то, взяв малого сына и жену, надумал переехать на жительство в Царьград, но был схвачен печенегами и продан со всей семьёй в рабство своим единоверцам, которые поступили с ним совсем не по-божески – жену перепродали какому-то хазарину из Итиля, а сына отправили служкой в монастырь. Занедужив от таких невзгод и мытарств, бывший купец отдал Богу душу, оставив сына сиротой.

– Нет, матушка, – покраснел монах. – Мысли учёных ромеев о язычестве.

– И что пишут учёные ромеи?

– С неизбывной душевной тоской вспоминают то время, когда эллины были язычниками и пасли на склонах зелёных холмов под сенью дерев кудрявеньких беленьких овечек, – с иронией произнёс книгочей. – Язычество в представлении греческих мудрецов, это «розовое вино и дебелые ляжки грудастых нимф среди цветов», – прости матушка, – вскочил, чуть не перевернув склянку с чернилами и склонил повинную голову, – бес за язык потянул.

– Прощён, – сумев справиться со смехом, постаралась строго произнести княгиня. – Ты прям смутил меня, старуху, дебелыми ляжками порочных нимф, – всё же не удержалась от усмешки, поручив монаху с завтрашнего дня обучать детей, в том числе и маленького Владимира: гиштории княжения предков, письму, счёту и чтению.

Расставшись с княгиней, не откладывая в долгий ящик, как было велено, мысленно стал готовиться обучать княжичей уму-разуму.

Начать решил с недалёкого времени княжения Игоря и его дядьки – Олега вещего.

Князя Олега Тихомир, он же в крещении Тихон, весьма уважал, и не за то, что, отбив пальцы, приколотил щит к вратам Царьграда, для напоминания, что по соседству есть русичи и воевать с ними – лишний почечуй[8 - Почечуй – старинное название геморроя. Упоминание о нём встречается в Библии, как одно из Божьих наказаний за грехи.] наживать… Книжникам отродясь свойственны ирония, зубоскальство и не почитание власть предержащих. А уважал за то, что во время его княжения солунские братья Кирилл и Мефодий, хотя и, как все книголюбы-грамотеи, активно поклонялись языческому богу Бахусу, создали славянскую азбуку – глаголицу, заменив ею архаичные славянские буквицы, черты и резы: «В житии Кирилла говорится, – вспомнил Тихон, – что монах и письменник нашёл в Корсуни Евангелие и Псалтырь, написанные русскими письменами, и человека нашёл, говорящего той речью, и беседовал с ним, и понял смысл языка, соотнося отличия гласных и согласных букв со своим языком, научился русской речи и вскоре стал читать и объяснять русские книги. Известно, что новая азбука начала утверждаться на Руси с 898 года от рождества Христова или 6406 года от Сотворения Мира. Шёл 12-й год правления князя Олега, который княжил 33 года, заключив в 911 году известный договор с греками, именовавшими его «великим князем русским», а о том, что в годы его правления на Руси повсеместно стала укореняться письменность, нигде не полслова, будто это совершенно неважно».

После празднеств, Клён с Доброславом, пройдя ворота детинца с отсутствующим стражником, вошли в пустой двор, если не считать задумчиво бродившего здоровенного кобеля, размышляющего о чём-то своём, собачьем, и потому не обратившего на них внимания.

– Может волхв Богомил стража в пса превратил? – смешливо фыркнул Доброслав, но тут же погасил смех, увидев медленно бредущего от надворных построек к терему волхва.

– Чего побледнел, Клёник, я же пошутил, – не очень уверенно произнёс он, чуть взбодрившись, когда, леший знает, откуда, появился с огромной метлой дворовый холоп Тишка и принялся, чего-то недовольно бормоча, сметать в кучу накопившийся мусор.

А тут, зевая, стали подтягиваться отроки, зябко передёргивая плечами от утренней прохлады.

– Ничё-ё! Сейчас согреетесь, – обнадёжил их тоже зевающий сотник Велерад, велев встать супротив друг друга и помахать мечами.

Перед дневной трапезой во двор въехали полторы дюжины конных дружинников во главе с князем, тут же направившись к конюшне.

– Тьфу, Тишкина мать. Вот тока вот начисто подмёл, теперя опять кони репок своих накидали. Не могли где-нибудь на Подоле опростаться, пропасть их побери, – разозлился Тишка, яростно орудуя метлой.

– Кто хочет с князем сразиться? – высвободил из ножен меч Святослав.

И десяток отроков, среди которых были Клён, Доброслав и подошедший лопоухий Бажен, весело гогоча, ринулись в бой, с удивлением раскрывая рты, когда каким-то неизвестным им приёмом, Святослав по очереди выбивал из их рук мечи.

– Крепче оружие надо держать, молодь, – веселился князь, поглядывая на крыльцо, где, чего-то жуя, сидели на ступеньке Ярополк и Олег.

Младший сын, упоённо ковыряя в носу, с удовольствием таращился на бой отца с отроками.

– Владимир, палец сломаешь, – сделал ему замечание отец. – Бери деревянный меч и сразимся, – увлечённо стал биться с сыном деревянным мечом, стараясь поддаваться и не выбить деревяшку из его рук, а тем более, не попасть по пальцам: «Ишь, сердится, сопит и пыхтит, лицом раскрасневшись, как Доброслав, – с любовью наблюдал за отпрыском, и позволил тому поразить его в живот, чуть выше причинного места. – Так и сделает отца сивым мерином», – иноходцем ржанул Святослав. – Старшенькие, хватит брюкву грызть, идите биться, – позвал Ярополка с Олегом.

– Мы не брюкву грызём, а мёд сотовый, – выкрикнул с крыльца Ярополк, с неохотой отрывая зад от ступеньки.

Олег, не долго думая, оседлал палку и стал лихо скакать по двору, храбро размахивая деревянным мечом.

Отроки с серьёзным видом разглядывали кто облако, кто крашеного петуха на коньке крыши терема, кто чесавшего лапой за ухом у конюшни, пса, ибо грех смеяться над княжичем.

Святослав, нахмурив чело, недовольно оглядел появившегося на крыльце монаха в чёрном одеянии, независимо поклонившегося ему и дерзостно направившегося к старшему сыну.

– Ярополк, бабушка велела заняться с тобой и братьями науками, – громко произнёс монах, безбоязненно бросив взгляд в сторону князя.

– Да мы же давно занимаемся, – удивился княжич.

– Так теперь и братья будут учиться вместе с тобой. А ты, как старший, своим примером станешь воодушевлять их, вразумляя крепким словцом, ежели начнут отлынивать.

– И меньшой тоже учиться будет? – капризно, сквозь губы, процедил Ярополк. – Не хочу с робичечем за одним столом сидеть, – пробормотал, чтобы не услышал отец.

– Чего вы там шепчетесь? – откинул деревянный меч князь. – Чего матушка велела?

– Княжат грамоте, счёту и письму обучать, – безбоязненно ответил монах, глядя в глаза князя.

– Ох, и дерзновенен ты, паря, так и срубил бы тебе башку, коли б не маменька. А ты что, и по царьградски калякать можешь? – поинтересовался он у монаха.

– Свободно. Я жил у ромеев.

– Ну, так пусть наравне с тобой и волхв Богомил детей уму-разуму обучает, а то после твоих уроков княжата, как их бабушка, христианство удумают принять, – резко повернувшись, направился в конюшню, от нервов выдернув до половины и опять вогнав меч в ножны.

– Чего ты, Тихомир, вновь на Русь от ромеев прибыл, имя славянское на греческое переменив? – поинтересовался у монаха Богомил.

– Княгиня Ольга призвала меня нести правду христовой веры язычникам.