Ярослав Мудрый. Князь Ростовский, Новгородский и Киевский

Евнух, его брат, тем временем становится правителем Восточной Римской империи, а Зоя становится его пленницей. Он дает ей в любовники своего племянника, тоже Михаила, прозванного Калафатом, сына обыкновенного корабельного мастера. Он принуждает её усыновить это ничтожество и с благословения сената и духовенства наградить титулом Цезаря.

Понятно, что усыновлением прежнему Михаилу выносится приговор. Он так и не успевает вкусить хотя бы тень счастья супруга и императора, когда его отправляют в мир иной. Императором великой империи становится Михаил V, ещё большее ничтожество, чем предыдущий. Обливаясь слезами, он публично клянется несчастной, но безжалостной Зое, что станет самым покорным, самым преданным подданным, и, разумеется, едва обжившись на императорском троне, не держит своего бесчестного слова.

2

Братья используют по-разному это во всех отношениях благоприятное время.

Мстислав благодушествует в Чернигове. Кажется, овладев левобережьем Днепра, он достигает предела мечтаний. Ничего иного он не желает. Забыты брани и поединки. Меч ржавеет, ненужные доспехи пылятся и ржавеют в чулане. Витязь превращается в захудалого прожигателя жизни и растрачивает свои богатырские силы на схватки с медведями, волками и кабанами да на пиры с любимой дружиной, которая жиреет, спивается и теряет свой боевой дух.

Ярослава обступают заботы. Всюду видит он неурядицы, но не ведает, с какой стороны на них наступить.

Землепашцы, звероловы и рыбари, укрытые от княжеской власти болотами и лесами, как жили веками, так и живут, то есть возделывают землю в поте лица, добывают зверя и мед, повинуются власти отцов, поклоняются древним богам, широко празднуют рождение солнца, масленицу, Купалу и прощание с летом, пируют с соседями, пьют брагу и мед, дерутся на кулачки, иногда ссорятся в пьяном угаре до кровных обид, иногда убивают друг друга, но, протрезвев, примиряются, покорные древним обычаям, и не видят никакой надобности поклонятся Христу, да и какой проповедник, какая церковь заберется в их непроходимые дебри, чтобы разъяснить, чем Христос выше и лучше, чем понятный и привычный Род, Рожаницы и Велес, да и где они – церкви и проповедники.

Зато город нельзя не сравнить с осиным гнездом. В городе все друг другу враги. Его населяют пришлые люди. Кто-то не поладил с отцом, кто-то не поладил с родней, кому-то от избытка энергии не сидится на месте. Город принимает их в свои стены. Все находят занятие, всем находится место. Одни нанимаются к князю в дружину, другие торгуют, третьи тачают сапоги, шьют кафтаны и полушубки, выделывают подковы и куют лошадей, богатые ставят хоромы и обносят его высоким забором, кто победней обзаводится домом, совсем бедные ютятся в землянках. Между ними ни родственных, ни дружеских связей. Между всеми то замирает за высоким забором или хлипкой оградой, то выходит наружу вражда.

Больше всех не любят друг друга дружина и город. В дни мира воины князя, набранные с бору да с сосенки, из разных племен и народов, сходят с ума от безделья, бесчинствуют, пьянствуют, бродят по городу, задирают мастеровых и торговых людей, пристают к мужним женам, как в Великом Новгороде приставали варяги, и, как в Великом Новгороде, горожане время от времени не выдерживают бесчестья, тоже сходят с ума, бьют воинов князя чем ни попало или устраивают резню, как устроили резню новгородце во дворе Парамона.

И ладно, если бы враждовали только дружина и город. В самом городе идет вечная свара. Капитал преступен по природе своей. Немцы обманывают русских, подсовывая им гнилое сукно, русские обманывают немцев, подбрасывая булыжники в бочки с солониной и медом. Одни дерут немыслимые проценты, другие не возвращают долгов. Одни составляют компании и разоряют несговорчивых или зазевавшихся одиночек. Другие тоже составляют компании и грабят торговых людей. Кузнец перебивает заказчика у кузнеца. Сосед сживает соседа в торговом ряду. Владелец усадьбы бьются с другим владельцем усадьбы за аршин земли на меже. Холоп точит нож на хозяина или спасается бегством. Бедняк норовит подсыпать соли под хвост богачу или спалить, когда терпению приходит конец.

Они живут вместе, окруженные одним тыном и рвом. Им необходимо уладиться между собой. Они и улаживаются. В городе царит кровная месть, как в дремучем лесу. Тут и зуб за зуб и око за око, а порядка все-таки нет. Собранные в одно место варяги и русичи, древляне и кривичи, радимичи и словене, вятичи, меря и чудь, они чаще всего не имеют родни, за них некому мстить, и дружинник обращается за правосудием к князю, а мастеровой и купец идет к посаднику и старшине, которые правят город и улицу.

В городе два суда и два правосудия. Князь правит суд в сенях терема, посадник и старшина правят суд в сенях больших или малых хором.

Процедура суда везде одинакова.

Перед князем, посадником и старшиной предстают истец и ответчик, у каждого рассказчик из соседей или родни. Истец излагает суть дела, ответчик, как водится, отпирается и клянется всеми богами, что брать не брал и видеть не видел и дома сидел. Рассказчики, предки адвокатов нового времени, пытаются их обелить и примирить.

Князь, посадник и старшина судят по совести, поскольку законов нет никаких, но у каждого совесть своя, и толку из такого суда выходит немного, к тому же совесть и князя и посадника и старшины и рассказчика можно купить, поскольку в городе царит капитал.

И суд поневоле идет вкривь и вкось.

Иногда примирение удается, но редко. Тогда дело решатся полем. Полем именуется поединок. Выбирается подходящее место. Истец и ответчик облекаются в воинские доспехи. В случае мелкого дела дерутся на палках, в делах покрупней используются мечи. За ходом поединка следят рассказчики и представители власти. Для подтверждения своей правоты достаточно сбить противника с ног или пустить ему кровь. Убивать запрещается, но случается, что в жару страстей убивают. Тогда кто-нибудь из соседей или родни может начать новый суд.

Ярослав воспитан на трудах Константина Багрянородного и Льва Мудрого. Суд по совести он не может не считать вернейшим признаком варварства. На его место он находит нужным поставить закон.

Только вопрос: каким должен быть этот закон?

Будь он глупцом, он перевел бы на русский язык греческие законы, собранные в трактатах Константина Багрянородного и Льва Мудрого или прямо обратился бы к законам Юстиниана, а там Русская земля от чужих законов хоть стоном стони, он свое дело сделал, он в стороне.

Только Ярослав не глупец. Он книжник, конечно. Он всё свое свободное время проводит за книгой. Но он умеет видеть, что творится вокруг.

А вокруг не приживается чужая религия, даже огнем и мечом, как действовали отец и Добрыня, ни в Киеве, ни в Великом Новгороде, ни в Ростове Великом, ни в Суздале, нечего и говорить о прочих местах. Епископов убивают, храмы пустуют. Русской церкви пока ещё нет.

Начинать надо с церкви, в расчете на то, что церковь примером жизни и проповедью распространит новую веру по всей Русской земле, а вместе с новой верой Русская земля примет закон, а как начинать?

Церкви нужен глава. Сам Ярослав не может поставить главу русской церкви. Главу русской церкви может поставить только глава существующей церкви. Лучше всего, разумеется, обратиться к патриарху в Царьград: и вера одна, и авторитет у патриарха велик, не меньше, чем у римского папы.

Но именно к патриарху в Царьград обращаться нельзя. Всем известно, что прими он поставление из Царьграда, Русская земля попадет в рабскую зависимость от Восточной Римской империи, а ему, русскому великому князю, при царьградском дворе отведут место стольника, то есть прислужника во время обеда царя, причем его желания на это даже не спросят, а как поступают с такого рода прислужниками в Царьграде, широко известно из походов Василия Болгаробойцы в Болгарию.

Можно, конечно, в ожидании снисхождения напомнить тамошнему Роману и Михаилу, что этому самому Болгаробойце он приходит, по сестре его Анне, близкой родней, да об этом лучше молчать, того гляди отравят или убьют.

Стало быть, от Царьграда следует держаться подальше, как находил нужным держаться расчетливый и умный политик отец. Владимир твердо отстаивал свою независимость, а вместе с ней независимость Русской земли. Не к грекам обратился он за поставлением первых архиепископов, а к болгарскому патриарху, и болгарский патриарх поставил архиепископов в Киев, в Великий Новгород и Белгород, дав им всю возможную самостоятельность, как сам он победами Болгарии над алчной Восточной Римской империей обрел всю возможную самостоятельность от патриарха константинопольского.

Киевский архиепископ, грек из Корсуни, легко предал Русскую землю, во время нашествия выдал польскому великому князю казну Ярослава, бежал вместе с ним и там сгинул бесследно, как и полагается бесследно сгинуть предателю. Новгородский архиепископ, кажется, умер. Белгородский архиепископ исчез неизвестно куда.

Ярославу очень хочется самому поставлять русских архиепископов, лучше митрополитов, независимых, ясное дело, от Восточной Римской империи, независимых и от Болгарии, ныне разгромленной греками, обезлюдевшей, обращенной завоевателями в одну из провинций.

Он к этому пока не готов. Сначала надо почвы вспахать и засеять зерном.

Он давно размышляет над тем, почему русские люди сопротивляются, почему так туго идут на крещение, почему убивают епископов и продолжают поклоняться своим деревянным богам.

А кому могут они поклоняться, став христианами? Какое им дело до жития какого-то святого Варфоломея или святого Пафнутия? Никакого. Русскому человеку свои святые нужны, родные, понятные, близкие. С этого и надо начать.

И вдруг открываются мощи блаженных мучеников Бориса и Глеба, павших невинной жертвой братоубийства.

Этого мало. Чтобы поклонение стало возможно, мощи необходимо признать, освятить, Бориса и Глеба причислить к лику святых. Трое архиепископов имеют право произвести освящение, однако их уже нет, а другие взамен не поставлены.

Победоносные греки не только разрушают Болгарское государство. Они сводят с патриаршества Иоанна и оставляют его на кафедре в звании архиепископа, что для начала болгарской церкви дает автономию. Архиепископ Иоанн уже не имеет права поставлять архиепископов в Русскую землю, но всё ещё имеет право причислять великомучеников к лику святых.

Ярослав призывает его, не желая хоть в чем-нибудь зависеть от греков. Бесстрашный Иоанн покидает униженную, полуразрушенную бывшую столицу бывшего Болгарского царства и, рискуя жизнью от руки печенега или поляка, перекрывших пути, добирается до южной столицы Русской земли, совершает богослужение, освящает мощи Бориса и Глеба, а заодно поставляет попов и дьяконов в церковь, которую Ярослав закладывает в Вышгороде во имя первых русских святых.

Монах-летописец не может не прийти в умиление:

«И соединились они телами, а сверх того и душами, пребывая у Владыки, Царя всех, в радости бесконечной, в свете неизреченном и подавая дары исцеления Русской земле и всех приходящих с верою из иных стран исцеляя: хромым давая ходить, слепым давая прозрение, болящим выздоровление, закованным освобождение, темницам отверзение, печальным утешение, гонимым избавление. Заступники они за Русскую землю, светильники сияющие и вечно молящиеся владыке Богу о своих людях. Вот почему и мы должны достойно восхвалять страстотерпцев этих Христовых, прилежно молясь им…»

И Ярослав, предпринимая причисление Бориса и Глеба к лику святых, помышляет об исцелении Русской земли, помышляет по-своему, как великий правитель, как мудрый государственный муж.

Греки покончили с богомильским движением, возвратили в болгарские церкви иконы, переменили богослужение. Отныне в болгарских церквях служат по греческому канону. По греческому канону архиепископ Иоанн служит и в Вышгороде и в Киеве, в сопровождении хора, облаченный в золоченые ризы.

Он возвращает в обесчещенный Охрид, а Ярослав, пораженный невиданным зрелищем, размышляет о том, что именно греческие формы богослужения не могут не захватить такое чуткое, такое подвижное воображение русского человека, который поклоняется своим богам так красиво, так празднично, с хороводами и песнопениями. Иконы, ризы и хор ближе его простодушному сердцу, чем голые стены и аскетическая простота литургий, установленные отцом, который видел суть христианства не в богослужениях и молитвах, а в добрых делах.

Ярослав не сомневается: без добрых дел истинная вера мертва, оттого не огнем и мечом, а добрым словом, увещеванием призывается языческую Русь обратиться к кресту, но видит теперь, что в русской церкви должен быть праздник, иначе русский человек туда не пойдет.

С того дня не оскудевает попечение Ярослава о православии. Первым делом он учреждает и строит в Киеве монастырь святого Георгия, в честь имени, данном ему при крещении, а в Великом Новгороде монастырь святой Ирины, в честь покровительницы его жены Ингигерды. Инокам и инокиням этих монастырей, которых отбирает, кажется, сам среди добрых и благочестивых людей, он не дает населенных земель, чтобы не взращивать чужими трудами из иноков и инокинь бездельников и тунеядцев, но дает им содержание из казны, чтобы они, просветив словом Божиим сначала себя, принялись просвещать тем же словом Русскую землю.

При монастырях он собирает писцов. Писцы переписывают и множат переводы Евангелия и Апостола, которые читаются во время богослужения, и книги Библии, переведенные Мефодием и Кириллом на славянский язык, тогда понятный каждому русскому. Отсюда манускрипты распространяются по городам и весям Русской земли, где уже действуют первые деревянные часовни и церкви. При них открываются книжные школы. Главным предметом обучения в них становятся эти книги. Неизвестно, сколько таких учеников заводится в Киеве. Известно, что в Великом Новгороде сам Ярослав отбирает в такую школу три сотни учеников. Известно также, что такая школа заводится даже в Курске, недавно заложенном на берегах Кура и Тускори при впадении Тускори в Сейм: сюда повелением Ярослава из Василева под Киевом переселяются родители Феодосия, известного впоследствии как Феодосий Печерский, и помешают его там в книжную школу, в которой получает он первые знания о Священном Писании.

«И написали они книг множество, ими же поучаются верующие люди и наслаждаются учением Божественным. Как если бы один землю вспашет, другой же засеет, а иные жнут и едят пищу неоскудевающую, – так и этот. Отец ведь его Владимир землю вспахал и размягчил, то есть крещением просветил. Этот же засеял книжными словами сердца верующих людей, а мы пожинаем, учение принимая книжное. Велика ведь бывает польза от учения книжного; книгами наставляемы и поучаемы на путь покаяния, ибо от слов книжных обретаем мудрость и воздержание. Это ведь – реки, напояющие Вселенную, это источники мудрости; в книгах ведь неизмеримая глубина…»

3

Едва успевает он размахнуться, как приходится оставить ему сеянье учения книжного в самом начале, в надежде, что отныне оно приживется и станет плодиться само собой по русской земле. Его зовут неотступные заботы правления.

И монастыри, и писцовые мастерские, и книжные школы требуют от него громадных затрат, а казна его пополняется скудно. Червенские города всё ещё в польских руках, стало быть, в польских руках и торговля между Киевом и городами южной Германии. Ещё Владимиру давала дань вся Ливония, а ныне, пользуясь тем, что в Русской земле идет брат на брата, латыши и эстонцы дань не дают и ставят преграды торговле Пскова и Великого Новгорода с северными городами Германии через старинные русские торговые пристани Нарву и Колывань.

Вновь призывает Ярослав новгородцев, варягов и киевлян. Вновь ведет свое войско на Буг и берет город Бельз, но не имеет силы вернуть Перемышль. Тогда погружает он свое войско в ладьи, Бугом сплавляется до Берестья, отсюда вдет его к Чудскому озеру, поражая разрозненные племена латышей, занятых охотой и рыболовством, возвращает сбор дани, о которой они будто бы позабыли, и на берегу его, как опору новгородской и псковской торговли, ставит город, который называет своим христианским именем – Юрьев.

И здесь он отказывается насаждать среди латышей православие огнем и мечом. Он оставляет им свободу вероисповедания и оставляет им управление своими вождями, которые сами, согласно преданию, судили по своему усмотрению и сами приводили приговор в исполнение, а приговором, согласно тому же преданию, была большей частью смертная казнь.