Человэльф

– Требуешь? – рыкнул эльбст. – От меня? Ты забылся, эльф! Est modus in rebus. Всему есть мера. Ты превысил ее.

– Повелитель Роналд! – вмешался в спор кобольд Джеррик, льстиво улыбаясь, чтобы еще больше не разозлить эльбста. – Lupus non mordet lupum. Волк не кусает волка. Направьте свой гнев против того, кто его более достоин.

– Ты прав, – зло выдохнул эльбст. Его когти вонзились в твердое дерево подлокотника стула, на котором он сидел, прочертив глубокие борозды. Но он сумел совладать с собой. Откинулся на высокую спинку стула, чтобы не видеть эльфа, неустрашимо не отводившего от него глаз. – Сейчас не время. Фергюс! Спрашивай, если тебе есть что спросить!

Но Фергюс еще какое-то время молчал, не отводя взгляда от Катрионы. Было в этой девушке что-то, помимо ее поразительного внешнего сходства с матерью, что сдерживало его. Он не мог бы поднять руку на ребенка. А Катриона смотрела на него глазами маленькой девочки, которую незаслуженно обидели, и она ждет слов утешения. Причем не от кого-то, а именно от него, Фергюса. Быть может потому, что он тоже эльф. Но в глазах Фергюса именно это и было отягчающим ее вину обстоятельством. Подумав об этом, он встряхнул головой, будто отгоняя наваждение, и спросил:

– Как ты могла спутаться с человеком? Тебя вдохновил пример твоей матери?

Катриона с упреком взглянула на него. После того, как она закричала, испугавшись за жизнь Бориса, внутри у нее словно что-то оборвалось, и теперь ей было больно, хотелось прилечь. Мысли путались. Беременность все эти месяцы протекала тяжело, ее мучили страхи за будущего ребенка. Но до этого дня она верила, что все закончится благополучно. Сейчас она уже не была так уверена в этом. Обвинительный настрой судей, как бы они ни пытались казаться непредвзятыми, был очевиден. От нее зависело, чтобы переломить его. Борис был человек, и духи его просто не слушали или не слышали, как будто они говорили на разных с ним языках и не понимали друг друга. Да так оно и было, в сущности. И Катриона нашла в себе силы ответить.

– Я полюбила его, повелитель Фергюс. Любовь не разбирает, кто есть кто. Мне всегда казалось, что именно ты должен это понимать. Моя мать виновата перед тобой. Но это не ее вина. И ты должен простить ее. Столько лет прошло!

Казалось, Фергюс пришел в замешательство от слов девушки. Он то краснел, то бледнел, открывал рот, как будто хотел что-то сказать, и тут же закрывал его, словно задыхался от недостатка воздуха. Остальные духи с удивлением смотрели на этого всегда невозмутимого и непроницаемого эльфа. Кобольд Джеррик скривил свои толстые губы в презрительной усмешке и подмигивал гному Вигману. На помощь эльфу пришел леший Афанасий. Он отвлек от него общее внимание своим вопросом.

– Зачем тебе это было надо? Вступать в связь с человеком, помогать ему бежать? Ведь ты же знала, что возмездие неизбежно.

– Я любила его, – просто ответила Катриона. – Все остальное было не важно.

– Но чем человек в любви лучше духа? – спросила юда Бильяна, тяжело дыша от возбуждавших ее мыслей.

– Ничем, если ты любишь духа, а не человека. Ведь главное то, что ты любишь, а не то, кого ты любишь.

– Как вы собирались поделить алмазы? – поинтересовался гном Вигман.

– Я ничего не знала об алмазах, – ответила Катриона. – Борис тоже. Это были алмазы домового Крега. Спросите его, от кого и за что он их получил.

– Ты лжешь! – подскочил на стуле Джеррик. Домовые приходились кобольдам дальними родичами. И он, не сдержавшись, болезненно отреагировал на обвинение в адрес одного из них. – Вы, эльфы, всегда наговариваете на домовых. Вы их ненавидите!

– Это твой вопрос? – Катриона была невозмутима, и это еще сильнее разъярило кобольда.

– Я задам тебе тот же вопрос, что и твоему любовнику, – визгливо прокричал он. – Готова ли ты к смерти, эльфийская шлюшка?

– А ты, кобольд?

– Я буду жить долго, в отличие от тебя!

Катриона нашла в себе силы презрительно улыбнуться.

– Это несомненно. Quem di diligunt, adolescens moritur, – сказала она. – Любимцы богов умирают молодыми.

Кобольд не нашелся, что ответить. Он вдруг увидел, что почти все члены Совета ХIII усмехаются, стараясь, чтобы он этого не заметил. Прикусив свою оттопыренную губу, Джеррик откинулся на спинку стула, подобно эльбсту, и жестом показал, что у него больше нет вопросов.

Эта маленькая победа над всеми презираемым кобольдом принесла Катрионе симпатии судей. Они смотрели на нее уже не с таким пренебрежением и ненавистью, как до этого.

– Кто из вас, человек или ты, эльфийка, убил рарогов Сэмюэля, Лероя и Джозефа? – спросил рарог Мичура. – Или ты думала, об этом никто не узнает?

– Рарога Сэмюэля убила я, потому что он пытался убить Бориса, – сказала Катриона, решив ничего не скрывать. Малейшее подозрение, что она лжет, зародись оно у судей, могло пагубно отразиться на будущем приговоре. – Лероя и Джозефа, скорее всего, схватил и казнил адмирал Сибатор, которого они собирались убить сами, передавая ему похищенный у меня контракт с гланым смотрителем маяка.

Среди судей пронесся шепоток удивления и возмущения. Рарог Мичура недовольно поморщился. Он уже пожалел, что спросил. Зная нрав своих соплеменников, он ничуть не усомнился в правдивости слов эльфийки.

– Кто замыслил заговор против адмирала Сибатора? – спросил пэн-хоу Янлин.

– И кто вел переговоры с пиратами? – дополнил его вопрос туди Вейж.

– Я ничего не знаю об этом, – ответила Катриона. – И Борис тоже. Еще когда он только пытался добраться до острова Эйлин Мор, на его жизнь дважды кто-то покушался. Видимо, кому-то очень не хотелось, чтобы на маяке появился новый главный смотритель и помешал осуществлению плана, жертвой которого стал адмирал Сибатор.

– Однако новый главный смотритель не сумел помешать ничему, – вмешался очокочи Бесарион. – Может быть, он и был главным заговорщиком? Кто, кроме него, мог заменить светофильтры?

– Это мог сделать и сделал, по приказу сержанта Дерека, домовой Крег, который служил на маяке техником, – сказала Катриона.

– Поэтому ты и убила сержанта Дерека? – спросил тэнгу Тэтсуя. – А заодно всех его морских пехотинцев?

– Это была ошибка, – опустив голову, ответила Катриона. – Слишком большая доза дурман-травы. Дерек и его моряки должны были только заснуть. В худшем случае, проспать два-три дня.

– Но они умерли, – ундина Адалинда с осуждением взглянула на эльфийку. – Тебе их не жаль?

– Очень жаль, – призналась Катриона. – Это единственное, что мучает мою совесть. Но дурман-траву в котел с ромовым пуншем бросала не я и не человек, а домовая Скотти. Возможно, она хотела спасти своего сына Крега, которого сержант Дерек тоже собирался казнить. Но я предоставила ей эту возможность. Поэтому и не снимаю с себя вины.

Судьи переглянусь между собой. Подробности, которые они узнавали от Катрионы, проливали несколько иной свет на дело, которое раньше казалось им простым и ясным. Но эльфийка могла и лгать, пытаясь выгородить себя и своего любовника-человека. Однако зерно сомнения было посеяно.

– Ты понесла в своем лоне от человека, – гамадриада Дапн смотрела на эльфийку почти с сочувствием. – Почему ты не избавилась от этого плода запретной любви?

– Никогда, – побледнев, ответила Катриона. – Слышишь, никогда! Если так хочешь, то убивай своих детей. Если сможешь забеременеть.

Гамадриада Дапн, вскрикнув от обиды, откинулась на спинку кресла. Судьи глухо заворчали. Симпатию, которую они начали было испытывать к Катрионе, разом уничтожили ее резкие слова, обращенные к безобидной гамадриаде. Дапн все члены Совета ХIII считали ничтожеством именно из-за мягкости и незлобивости ее характера.

Эльбст Роналд произнес, перекрывая своим голосом поднявшийся шум:

– Varium et mutabile femina. Женщина существо непостоянное и изменчивое. Ты раскаиваешься в том, что совершила?

– Раскаиваюсь ли я в том, что полюбила человека? – повторила Катриона, словно раздумывая. Улыбнулась и ответила: – Нет, я не раскаиваюсь в этом. И, что бы ни случилось, никогда не буду раскаиваться. Ты удовлетворен моим ответом, повелитель Роналд?

– O tempora, o mores! – зарычал взбешенный эльбст. – О времена, о нравы! Истинно было сказано: исторгните зло из среды вашей. Auferte malum ех vobis.

– За любовь не судят, – возразила Катриона. – Nec sutor ultra crepidam. Не суди о том, чего не знаешь. Вы можете и должны судить нас только за те преступления, которые нам вменяют в вину.

– Ты сказала, – рыкнул эльбст. – Suum cuique. Каждому свое.

И он обратился к духам.

– Высокочтимые судьи! Вы выслушали суть дела, задали свои вопросы, сделали выводы. Теперь вы обязаны высказать свой приговор. Оправдать подсудимых или признать их виновными. Tertium nоn datur. Третьего не дано. Вам нужно время на раздумье? Мне – нет! Я говорю – виновны! Proditor pro hoste habendum. Предателя нужно считать врагом.

– Виновны! – взвился со своего стула кобольд Джеррик. – Canis mortuus non mordet. Мертвая собака не кусается. А что ты молчишь, Вигман? Подсчитываешь, во сколько обойдется казнь этих предателей?

– Виновны, – сказал гном, вставая. – Unum castigabis, centum emendabis. Одного накажешь, сотню исправишь.

Под нетерпеливым взглядом эльбста Роналда один за другим духи начали вставать и произносить свой приговор, комментируя его, как это предписывала традиция.