Человэльф

– Мы должны знать, в чем нас обвиняют наши враги, – возразил Фергюс. – Тогда мы будем неуязвимы. Постой, кажется, я понял. Тебя смущает, что один из обвиняемых – человек?

– Именно так, – подтвердил Роналд. – Но не только это. Эльфийка и человек… Они подали плохой пример всем духам своей плотской любовью.

– Это случается.

– Но не афишируется. А то, о чем молчат – того не существует. Разве не так, Фергюс?

Эльф понимал, что хотел сказать эльбст, который знал все и обо всех членах Совета ХIII. Он намекал на него, Фергюса. Но эльф продолжал настаивать на своем.

– Люди говорят, что тайное всегда становится явным. Может быть, это единственное из того, в чем я с ними согласен. Все равно все духи узнают об этом. Но тогда это будет иметь сладкий вкус запретного плода и может вызвать у кого-то желание отведать его. Нет, мы должны судить человека и эльфийку и сурово наказать их. И все будут думать, что их наказали не только за измену, но и за прелюбодеяние. Это будет хороший урок и грозное предостережение неразумным сластолюбцам.

Эльбст Роналд поморщился, будто упрек, как перчатка, был брошен ему в лицо, но сдержался. Фергюс всегда раздражал его своим непререкаемым тоном и непримиримым отношением к слабостям плоти. Он был словно живой укор эльбсту. Разговаривая с ним, Роналд часто чувствовал себя виноватым. Как глава Совета ХIII, он всей своей жизнью должен был подавать пример нравственности, самоотверженности и приверженности духовным идеалам. Так было записано в Уставе Совета. Но Устав был вечен, а жизнь духов так коротка! Пока еще эльбст Роналд не мог себе позволить подобного самоотречения. Его плоть восставала против его же разума и неизменно побеждала. Самым честным было бы уйти с поста главы Совета ХIII. Но и этого эльбст не мог себе позволить. Это значило бы лишить себя многих удовольствий, которые были ему сейчас доступны только из-за его высокого положения в мире духов. Самого высокого, говоря откровенно. Выше его была только мать-земля, некогда породившая духов по велению Творца. И не при его ли деятельном участии, кстати? Эльбст Роналд резко тряхнул головой и отогнал от себя прочь кощунственные мысли. А все этот проклятый эльф! Только Фергюс виноват в том, что эта ересь проникла в его, Роналда, голову…

Мысленно послав эльфа к Сатанатосу, вслух эльбст Роналд сказал:

– Пусть будет по-твоему, Фергюс. На какой день ты предлагаешь назначить суд?

– В день весеннего равноденствия, – ничем не выдав, что доволен своей победой над эльбстом, сказал Фергюс. – Это великий день для всех эльфов. И это будет символично.

– Да будет так, – ответил эльбст. – Кстати, где они сейчас?

– В подземной темнице под зданием посольства Эльфландии. Грайогэйр не спускает с них глаз. Можно не беспокоиться, что им снова удастся сбежать.

– Я не задерживаю тебя, Фергюс.

Эльбст Роналд с раздражением отметил, что эльф вышел с таким видом, будто он воплощал саму Немезиду, богиню возмездия из мира людей.

Не успела дверь за эльфом затвориться, как в конференц-зал из соседней комнаты проскользнул кобольд Джеррик. Его большая нижняя губа отвисла от ярости до самого подбородка, обнажая почерневшие клыки.

– Напрасно ты пошел у него на поводу, – брызгая слюной, прошипел он с ненавистью. – Он может подумать, что ты слаб.

– Молчать, тварь! – рявкнул эльбст. – Не забывайся! Кто ты такой, чтобы поучать меня?

– Я пыль у твоих ног, повелитель Роналд, – смиренно поклонился кобольд. Из-за малого роста его голова почти коснулась пола. – Но что ты скажешь Алве? Ты обещал ей…

– Я обещал?! Да ты с ума сошел! Я ничего не мог обещать этой эльфийской шлюшке, – с презрением заявил эльбст. – И я больше не желаю ее видеть. Ты понял меня, Джеррик?

– Да, повелитель Роналд, – скривил губы в плотоядной усмешке кобольд. – Но если тебе она уже не нужна…

– Можешь забирать ее себе, – понимающе ухмыльнулся эльбст в ответ. – И можешь обещать ей все, что тебе заблагорассудится. Но меня в это не впутывай.

– А что будет с ее ничтожеством муженьком?

– Мне безразлично.

– Я могу обещать Алве, что он сохранит свой пост?

– А у тебя губа не дура, – сказал эльбст. Настроение у него улучшилось, как только он узнал, что кобольд готов взять на себя его головную боль – Алву и Лахлана.

– И даже очень не дура, – подтвердил кобольд, еще сильнее оттопыривая свою губу и изображая, что он играет на ней, как на дудке.

Роналд рассмеялся. Кобольд умел развеселить его своими ужимками. Поэтому эльбст и взял его себе в услужение, за это ему многое и прощалось. Джеррик знал об этом и иногда злоупотреблял своим влиянием на эльбста. Но осторожно, словно прощупывая, как сапер, минное поле, чтобы понять, насколько далеко можно зайти в следующий раз.

– И последнее, насчет человека и эльфийки, – сказал кобольд, внезапно обрывая свою пантомиму. – Их надо разъединить до суда, чтобы они не сумели сговориться.

– А вот это правильно, – одобрительно кивнул эльбст. – Разделяй и властвуй! Верно сказано, ты не находишь?

– Как все, что высказано тобой, повелитель Роналд, – снова раболепно поклонился Джеррик. Он знал, что мысль принадлежит не эльбсту, но, по обыкновению, льстил ему. – Думаю, пусть человек остается у Лахлана, а эльфийку надо перевести в нашу темницу. И мы будем иметь возможность общаться с ней, как только того пожелаем.

Джеррик скабрезно захихикал.

– Даже и не думай об этом, тварь, – рявкнул Роналд, снова мгновенно раздражаясь. – Не марай меня своими грязными мыслишками! Это слишком опасно в сложившейся ситуации. Чревато непредсказуемыми последствиями. Довольствуйся Алвой. Решено – Катриона останется в темнице Лахлана, человека – к нам. На нижний этаж, в самую дальнюю камеру, чтобы его никто не видел и не слышал до самого дня суда. Сдохнет – так сдохнет, Сатанатос с ним!

– А надо? – кобольд жадно облизнул шершавым языком свои губы.

– Нет, – с сожалением ответил эльбст. – Пусть доживет до суда. А то Фергюс спустит на меня всех своих эльфийских собак. И они покусают меня за пятки!

Роналд, громогласно смеясь, поднялся и вышел в соседнюю комнату, захлопнув дверь перед самым носом кобольда, который хотел войти следом.

Борис очнулся первым. Он лежал на ледяном влажном полу мрачного, без единого окна, помещения, по стенам которого сочились струи воды, а с потолка гулко падали крупные капли. Двери он тоже не увидел. Только камни – выщербленные, разной формы, неровные, словно их клали второпях, но без единой щели. Комната напоминала каменный мешок с накрепко завязанной горловиной. Когда глаза Бориса привыкли к темноте, он разглядел Катриону. Она лежала неподалеку и прерывисто дышала, изредка вздрагивая, как будто спала и видела кошмарный сон. Ее голова неловко запрокинулась. Борис придвинулся к ней, не вставая, положил ее голову себе на колени. Дыхание Катрионы немного выровнялось. Но неожиданно тяжелая капля упала ей на лицо, и она открыла глаза. Увидела Бориса и улыбнулась. Вдруг зрачки ее глаз расширились, в них плеснулась темная волна страха. Она поняла, где они находятся. Но Катриона ничего не успела сказать. Внезапно в стене образовался просвет, как будто камни расступились. Вошел Фергюс, из-за его спины выглядывал Грайогэйр, державший в руке яркий факел.

– Вот мы и встретились снова, Катриона, – ничего не выражающим голосом произнес Фргюс вместо приветствия.

– С каких пор ты стал тюремщиком, повелитель Фергюс? – с удивлением спросила она, вставая. – Ты мне всегда казался порядочным эльфом.

Борис встал рядом с ней, готовый защитить от возможной опасности. Но он помнил, что случилось в клинике, и уже не лез на рожон, выжидая действий противника.

– А ты казалась мне порядочной эльфийкой, – угрюмо ответил Фергюс. – Видимо, мы оба ошибались. Я не учитывал, кто твоя мать.

– А я не принимала во внимание, кому ты служишь.

– Я служу только своему народу, – в голосе эльфа впервые прозвучали отголоски эмоций, которые он всегда сдерживал. – Тому народу, который ты и твоя мать предали, спутавшись с людьми!

– Шлюхи, – явственно пробормотал Грайогэйр из-за спины эльфа. – Грязные эльфийские шлюхи!

– Молчи, Грайогэйр, – вздрогнув, как от удара кнутом, потребовал Фергюс. – Не вмешивайся, когда я разговариваю.

– Вы не имеете права так говорить, – закричал разъяренный Борис. Он сжал кулаки и, несмотря на сильную боль в сердце, которая все еще не отпускала его, готов был снова броситься на духов. – Катриона – моя жена! И вы не имеете права держать беременную женщину в таких условиях. Эта камера хуже концлагеря. Фашисты!

– Беременную? – побледнел Фергюс. Он даже пошатнулся, как будто Борис и в самом деле нанес ему внезапный удар. – Это осложняет дело.

– Мне кажется, наоборот, упрощает, – заметил Грайогэйр. – Их вина многократно возрастает.

– Я уже говорил тебе, чтобы ты не мешал мне своими глупыми высказываниями, – резко бросил ему эльф. – Здесь и в самом деле невыносимо. Немедленно перевести их в другую камеру.

– Хорошо, повелитель Фергюс, – покорно ответил Грайогэйр. Но в глазах его блеснула ненависть. – Будет исполнено.

– Мы поговорим позже, – сказал эльф. – Мне надо обдумать новую информацию.