Химера

– Ты это о ком? – озадаченно посмотрел на нее рарог.

– Об этой голой бронзовой бабе, у ног которой лежит Лахлан, – пояснила Алва. – А я еще дала ей добрый совет и даже оставила меч, чтобы она могла этим советом воспользоваться.

– Алва, не сходи с ума, – сказал рарог. – Какая бронзовая баба? Парк полон людей. Удивительно, что вокруг тебя не собралась толпа зрителей, когда ты убивала своего мужа. Кстати, сними перчатки, они все в крови.

Алва с отвращением стянула со своих рук изменившие цвет влажные замшевые перчатки и выбросила их в окно.

– Куда мы едем? – спросила она. – Сомневаюсь, что эту ночь мы сможем провести в Plaza Athenee.

– Разумеется, – буркнул Филипп. – Ты проведешь эту ночь в аэропорту Шарля де Голля. А я улечу в Берлин.

– Почему в Берлин? – спросила Алва разочарованно. – И почему я должна спать в аэропорту? Я думала…

– Ты думала только о том, чтобы поскорее покончить со своим мужем, – ответил Филипп. – Поэтому все испортила. В аэропорту ты купишь два билета до Лондона, себе и Лахлану. А когда он опоздает на рейс и даже не позвонит тебе, ты начнешь тревожиться и звонить сама – в гостиницу, полицию, службу спасения. Главная твоя задача – привлечь к себе внимание, чтобы все служащие тебя запомнили. Потом они подтвердят полиции, что в ту ночь, когда твоего мужа убили в Саду Тюильри, ты провела в аэропорту. Это называется алиби, детка. Ведь ты все еще хочешь стать богатой вдовой, не так ли? Сыграй хорошо свою роль этой ночью – и через несколько месяцев вступишь в права наследования.

– Но зачем тебе лететь в Берлин? – снова спросила Алва о том, что ее сейчас интересовала больше всего. – Я так надеялась, что мы с тобой…

– И напрасно, – ответил, ухмыляясь, Филипп. – Я не хочу, чтобы меня гильотинировали в Париже, если ты окажешься бездарной актрисой. Лучше я посмотрю этот спектакль из Берлина.

– Трус, – презрительно заявила Алва. – Ех ungua leonem cognoscimus, ех auribus asinum. Льва узнаем по когтям, а осла – по ушам.

– Как говорят люди, лучше быть живой собакой, чем мертвым львом, – не обиделся рарог.

– Но мы еще встретимся? – с робкой надеждой спросила эльфийка.

– Может быть, – хмыкнул Филипп. – Все будет зависеть от того, какое состояние тебе оставил твой муж. И будет ли тебе по карману оплачивать мои прихоти.

Алва в бессильной ярости кусала губы. Рарог предавал ее, бросая в ту самую минуту, когда она больше всего в нем нуждалась. Эльфийка допускала, что позднее он даже начнет шантажировать ее, вымогая деньги, которые ей оставил Лахлан. Рароги способны и не на такую подлость. Алва пожалела, что бросила самурайский меч в парке. Сейчас бы она, не задумываясь, снесла голову и Филиппу. И, быть может, даже с одного удара. Настолько он был ей ненавистен, даже больше, чем до этого Лахлан. Бешенство клокотало в ней. Но Алва попыталась скрыть это и, положив руку на бедро рарога, нежно погладила его.

– Филипп, милый, – проворковала она. – Но ведь мы можем на прощание…

– Брось свои штучки, Алва, – ухмыльнулся он. – Когда речь идет о моей голове, все остальные части моего тела безропотно подчиняются ей. Так что у тебя не выйдет затащить меня в постель и получить то, что ты хочешь, к чему ты привыкла.

– Favete linguis! – мгновенно пришла в бешенство Алва. – Придержи язык! Не забывай, кто тебя послал ко мне и с каким приказом. Да стоит мне только встретиться с Джерриком…

– И потерять все только ради того, чтобы отомстить мне? – с преувеличенным удивлением посмотрел на нее Филипп. – Вот уж не думаю!

От ярости, которой она не могла дать выхода, Алва прокусила губу до крови, и та струйкой потекла на ее подбородок. Филипп был неуязвим. Он слишком хорошо узнал ее за то время, которое они провели вдвоем. Оставалось смириться. Было бы глупо с ним ссориться. Ведь даже перестав быть любовниками, они оставались сообщниками. И жизнь Алвы была в его руках. Что терять рарогу? Нечего. А ей, Алве, очень даже есть что. После того, как сегодня ночью она стал вдовой. Богатой вдовой. Эта мысль утешила эльфийку.

Алва откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Ее рот был перепачкан в крови, но она даже не подумала ее вытереть. Филипп, который искоса глянул на нее, невольно содрогнулся. Ему на миг показалось, что Алва не перерубила своему мужу шею мечом, а перегрызла ее зубами. Рарог был рад, что она заснула. Иначе он всю дорогу до аэропорта беспокоился бы за свою жизнь.

Но эльфийка не спала. Она о чем не думала. Ничего не боялась. Ее не терзало раскаяние или угрызения совести. Она даже не вспоминала о недавнем ужасном убийстве. Ее внутренний взор застилал непроницаемый мрак, в котором гасли любые мысли и желания. И, закрыв глаза, она погрузилась в эту кромешную тьму, напоминающую безумие.

Глава 10

Порыв ветра распахнул алюминиевую раму, и комнату заполнили североамериканские бабочки данаид-монархи. Миллионы гигантских ярко-оранжевых бабочек с черными полосками на крыльях, по краю которых шла черная кайма, украшенная белыми пятнами. Фергюс как будто погрузился в оранжевое облако. А затем бабочки так же внезапно исчезли, все до единой, и он увидел Евгению. Она стояла у окна и с неземной, отстраненной от будничной суеты улыбкой, тронувшей уголки губ, смотрела на него.

– Я рада тебя видеть, Фергюс, – сказала она.

– Ты все еще на Земле? – спросил он.

– Помнишь, я загадала желание на вершине пирамиды Кукулькан?

– Да. Ты хотела стать эльфийкой.

– То, что моя душа все еще на Земле, каким-то образом связано с этим. Но я точно не знаю. Все решится через сорок дней…. Нет, уже раньше.

– Я могу как-то повлиять на это? – спросил Фергюс, сам понимая, что сказал глупость.

– Если бы ты меня любил, то, возможно, да, – улыбка сошла с губ Евгении. Черты ее лица стали строже и одновременно одухотвореннее, словно бы озарились изнутри неведомым светом. – Но, может быть, в следующей моей жизни. Если я все-таки стану эльфийкой.

– Но я люблю тебя!

– Да. Но не так.

Они помолчали.

– Прости меня, – сказал Фергюс.

– За что? – спросила она. – За то, что ты меня любишь недостаточно сильно для того, чтобы моя душа осталась на Земле?

– И за это тоже. А еще за то, что я отказал тебе, когда ты просила научить тебя телепортации. Если бы ты умела перемещаться в пространстве… Ты осталась бы живой!

– Нет. Ведь мой сын не смог бы. А я не оставила бы его. Так что не вини себя. И, кроме того, ты опасался за мою жизнь. Это оправдывает тебя.

– Это не совсем так, – Фергюс глубоко вздохнул, словно набираясь решимости. – Да, я опасался. Но не только за твою жизнь. Нам, духам, запрещено учить телепортации людей. Тот, кто нарушит этот запрет, станет отщепенцем. От него отвернутся все ныне живущие духи природы и потомки проклянут его.

Евгения помолчала, словно обдумывая сказанное Фергюсом.

– И все-таки ты боялся не только за себя, но и за меня, – сказала она не совсем уверенно. – Ты сам признался в этом.

– Но я не сказал тебе главного, – возразил Фергюс. – Помнишь, я рассказывал тебе о договоре, который заключили пришельцы и земные духи? Так вот, когда духи согласились предоставить людям кров на планете, они учли и то, что люди предлагали им взамен. В качестве своеобразной платы.

– Но ты говорил, что только жалость…

– Я лукавил, – признался Фергюс. – Духи разрешили пришельцам остаться на планете только после того, как люди пообещали научить их телепортации, при помощи которой они могли странствовать по Вселенной. Это было записано в том договоре. И люди… выполнили взятое на себя обязательство. Духи овладели способностью перемещаться в пространстве.

– А что случилось потом?

– Потом… Люди забыли о многих своих способностях, включая и телепортацию. На долю тех, кто остался на этой планете, пришлось много испытаний – войны, эпидемии, всемирный потоп. Всего не перечислить. Они пытались элементарно выжить, и им было не до того, чтобы хранить древние знания. А мы, духи, сохранили их.

– То есть для людей телепортация не настолько опасна, как ты пытался меня убедить?

– Не знаю, – признался Фергюс. – Может быть, да. А, может быть, нет. Чтобы узнать, надо испытать. Но…

– Но вам запрещено. Круг замкнулся.

– Circulus vitiosus. Порочный круг. Теперь я признаю это. Как жаль, что я не понял этого раньше. Ты была бы жива.