Химера

Пораженная спокойствием рарога сильнее, чем его словами, Алва почти упала на стул. Ее глаза сверкали от бешенства. Но в самой их глубине виднелась растерянность. Эльфийка не ожидала, что Филипп раскусит ее. Он оказался умнее, чем она предполагала. А, следовательно, намного опаснее. Это требовалось обдумать. А вдруг он вздумает ее шантажировать? Мысли Алвы беспокойно бегали в ее голове, как растревоженные крысы.

– Ты хочешь понять, как я узнал? – улыбнулся Филипп. – Все очень просто. Ты разговариваешь во сне, Алва, а я иногда мучаюсь бессонницей.

– Ты мерзавец, – заявила Алва, но в ее голосе не было уверенности.

– Почему? – искренне удивился Филипп.

– Ты подслушивал, вынюхивал, выжидал по ночам, когда я засну – и это после того, что между нами было! Подонок! Шантажист!

– Может быть, но, несмотря на все это, я твой друг, Алва, – возразил Филипп, не обидевшись. – Поэтому и начал этот разговор. Разве я не прав, говоря, что Лахлан может заиметь еще одного ребенка? И ты даже не узнаешь о нем на этот раз. А когда узнаешь, то будет поздно. И тебе так и не удастся стать богатой вдовой.

Филипп рассмеялся. Алва побледнела от ярости. Ее пальцы невольно сжали нож, которым она резала торт. Рарог заметил это.

– Только не вздумай, – предупредил он весело. – Я ведь не безобидный мальчишка. Со мной этот фокус не пройдет. Лучше выслушай меня.

– Валяй, – неохотно буркнула она, поняв, что рарог прав. Ярость лишь на мгновение лишила ее привычного здравомыслия.

– Есть такие понятия – причина и следствие, – забрав из рук Алвы нож, сказал Филипп. – И причина – это все равно, что ящерица, а следствие – ее хвост. Сколько ни отрывай у ящерицы хвост, неизменно будет вырастать новый. Ты меня понимаешь?

– Не дурнее тебя, – огрызнулась она.

– Тогда ты должна понимать, что бастарды Лахлана – это всего лишь следствие. А причина, порождающая их – сам Лахлан. И какой отсюда логический вывод?

Алва насторожилась. Она уже начала понимать, к чему клонит Филипп, но пока еще не решалась в это поверить.

– Вывод простой – надо убить ящерицу, а не отрывать у нее один хвост за другим, – ответила она, хитро улыбнувшись. – Если ты уж так невзлюбил хвосты ящериц.

– Умница, – похвалил ее Филипп. – Если, конечно, ты не откармливаешь ящерицу именно для того, чтобы варить из ее хвостов суп. Тогда это было бы глупо – лишать себя источника своего существования.

– То есть ты предлагаешь мне…, – Алва не договорила, предоставив это рарогу.

– Я ничего не предлагаю, – сказал тот. – Просто я думаю, что тебе было бы разумнее устранить причину всех своих бед. Раз и навсегда.

Алва задумалась. Рарог с веселым и беспечным, по обыкновению, видом сидел напротив нее, насвистывая La Marseillaise. То, что он предлагал, было ужасно. Но чем больше Алва думала над этим, тем меньше ужасалась. Со свойственным ей природным здравомыслием она признавала, что смерть Лахлана действительно решит ее проблему. И она, Алва, обретет уверенность в завтрашнем дне. Филипп абсолютно прав.

Прийти к этому выводу было не так просто. Но зато потом все начало казаться даже проще, чем, возможно, было в действительности.

Кроме одного – как осуществить задуманное преступление. Убийство члена Совета ХIII не может остаться безнаказанным. Духи будут искать и непременно найдут убийцу. И какой ей, Алве, тогда будет прок от того, что Лахлан убит? Да, она станет богатой вдовой, как мечтала. Но очень ненадолго.

Если только…

Подумав об этом, Алва едва не вскрикнула от радости. Мысль, которая к ней пришла, была проста и разумна – Лахлана надо убить чужими руками, а самой остаться в стороне.

Поразмыслив, она поняла, что лучшей кандидатуры на роль убийцы, чем Филипп, не может быть. Жаль, конечно, что ему вскоре придется умереть самому – он был таким милым и сексуальным, Алва даже привязалась к нему за время их путешествия. Но если выбирать между своей и его жизнью, то выбор очевиден.

Алва просиявшими от радости глазами посмотрела на рарога.

– Эй, попридержи коней, – погрозил ей пальцем Филипп, увидев этот взгляд. – Я на убийство твоего мужа не подписываюсь. Да это было бы и глупо. Ведь у нас есть Фергюс.

– При чем здесь Фергюс? – во взгляде Алвы появилось недоумение.

– При том, что он убьет твоего мужа, – ухмыльнулся Филипп.

– Не понимаю, – искренне сказала Алва. – Вынуждена признать, что я чувствую себя полной дурой.

– И это первая твоя умная мысль за сегодняшний вечер, – нахально заявил Филипп. И на всякий случай отодвинул подальше от Алвы лежавший на столе нож.

– Не ерничай, – сказала она. – Это ты у нас прирожденный убийца. А я только ученик. И не забывай, что говорили наши предки. Docendo discimus. Когда учим других, мы сами учимся.

– Да ведь ты сама мне об этом рассказывала, – напомнил Филипп. – О том, что несколько лет назад Фергюс снес самурайским мечом голову какому-то гному.

– Грайогэйру, – кивнула Алва. – Начальнику охраны посольства государства Эльфландия. Джеррик послал его арестовать Фергюса. Но Фергюс убил гнома, а сам скрылся, подстроив свою мнимую гибель в автокатастрофе. Именно тогда Лахлан и занял его место в Совете тринадцати.

– Следовательно, никто не удивится, узнав, что Фергюс отрубил голову Лахлану. Причина есть – за то, что Лахлан подсидел его. Как говорится, семь бед – один ответ. Мы инсценируем убийство твоего мужа так, что все улики укажут на Фергюса. После того, как ты отрубишь самурайским мечом голову Лахлану…

– Я? – Алва невольно содрогнулась, представив, как она перерубает тонкую цыплячью шейку своему мужу, а из раны фонтаном хлещет кровь. – А это не мог бы быть ты, например?

– Нет, – отрезал Филипп. – Я рарог, но не дурак. Рубишь голову Лахлана ты. А потом оставляешь на месте преступления орудие убийства. Его находят, вспоминают о подобном убийстве, которое произошло несколько лет назад – и Фергюсу конец. Совет тринадцати объявляет его вне закона и открывает на него охоту. Одно дело – убить начальника охраны какого-то посольства, и совсем другое – члена Совета тринадцати. На этот раз Фергюсу не уйти от возмездия. А ты убиваешь сразу двух зайцев – становишься, как мечтала, богатой вдовой и избавляешь себя от необходимости разыскивать Фергюса по всему миру, чтобы отомстить ему. Кстати, за что? Признаться, я так и не понял.

– Тебе и не надо, – грубо сказала Алва. Ее обидело откровенно высказанное нежелание Филиппа избавить ее от необходимости лишить Лахлана головы. Но она сделала еще одну попытку, спросив: – А если я тебе заплачу?

– За что? – не понял ее Филипп. Но тут же сообразил, о чем речь. – Я же сказал, что нет. Это ваше с Лахланом семейное дело. А вот когда ты станешь богатой вдовой…

– И что тогда? – с презрением спросила Алва.

– Тогда это будет наше с тобой семейное дело.

– Даже так? – в глазах Алвы появился интерес. – А меня ты спросил?

– Спрошу, когда придет время, – ответил Филипп.

Это значило – когда ты убьешь своего мужа. Алва снова вздрогнула. Ей стало зябко.

– Филипп, – тихо произнесла она. – Ты можешь меня обнять?

– Зачем? – удивился он.

– Мне холодно. И одиноко. Да просто потому, что я прошу тебя.

Филипп увидел ее глаза. Они были не такими, как обычно. Могло показаться, что Алва нуждается в его защите.

Не говоря ни слова, рарог поднялся, подошел к Алве и присел рядом с ней на стул. Потом посадил ее себе на колени. Эльфийка прижалась своей рыжеволосой головой к его груди. И замерла, слушая, как ровно стучит его сердце.

– Ты меня совсем не любишь, Филипп, – прошептала она.

– А ты меня? – спросил он.

– Я… Кажется, я начинаю тебя любить, – призналась эльфийка. – Поэтому мне и страшно. Я боюсь обмануться. Один раз это уже произошло. И вот к чему привело.