Но она ошиблась.
Тетя Лена приходила к ней каждый день и подолгу сидела на постели, поглаживая обессилевшую руку. Даша выглядела как доходяга: осунулась, похудела, кожа покрылась багровыми синяками. Немытые волосы свисали тонкими сосульками. Через неделю ей разрешили вставать. Она шаркала резиновыми тапочкам по коридору и гремела капельницей на стыках плитки как Кентервильское привидение ядром.
Тетя Лена носила в больницу куриный бульон, печенье, фрукты и соки в тетрапаках и с каждым днем боль понемногу отступала, возвращался аппетит и Даша чувствовала себя немного лучше.
А через пару дней дверь палаты открылась и вошла санитарка, которая обычно носила передачи больным. Она остановилась в дверях, широко расставив толстые ноги, подняла кверху объемный пакет-майку, прочитала надпись на приколотой к нему степлером бумажке.
– Орлова?
– Я.., – удивленно ответила со своего места Даша, не ожидая передачи ни от кого.
– Это тоже тебе, – произнесла санитарка, бухая пакет на пол рядом с тумбочкой, и протянула в другой руке маленький букетик из трех розовых розочек. – Так, а как же нам его…
Женщина оглядела палату.
– У кого-нибудь есть пустая бутылка?
– Вот, возьмите, – ответила Дашина соседка, протягивая пустую полторашку из-под минеральной воды, – хорошо не выбросила!
– Подожди, девонька, сейчас сделаем! – улыбнулась санитарка и лицо ее потеплело и стало по-матерински добрым. Она положила розы на тумбочку, взяла у женщины бутылку и вышла в коридор. Спустя пару минут вернулась, торжествующе неся в руках обрезанную наполовину бутылку. Подошла к раковине, наполнила ее водой и погрузила розы в импровизированную вазу.
– Ну вот, гляди, красота какая! Поклонники! Эх, молодежь…
– Спасибо! – улыбнулась в ответ Даша, потянулась к пакету, надеясь хотя бы по почерку на бумаге определить, от кого пакет. Но фамилия была распечатана на принтере. Даша заглянула внутрь и увидела мешочки с мандаринами, яблоками, гранатами, упаковки сока, снежка и печенья.
Сначала Даша подумала, что это от Любавы, но подруга передавала ей наборы поскромнее и без цветов, да к тому же каждый день писала ей, спрашивала, что принести, рассказывала новости и всячески старалась подбодрить. Тогда Даша разрешила себе думать, что это Сашка позаботился о ней. Таких передачи было еще три, и каждый раз она недоумевала.
Даша провела в больнице уже две недели. Четырнадцать дней пелены боли от сломанных ребер, тошноты от сотрясения мозга, ничегонеделания, разглядывания потолочной плитки, бессчётных уколов и манипуляций, сна и желания, чтобы время шло быстрее.
В один из дней тетя аккуратно присела на краешек кровати, отчего та длинно и жалобно заскрипела.
– Я чувствую себя Алисой, падающей в кроличью нору, – сказала Даша, – со мной что-то происходит, но я не понимаю, что.
– Я думаю, ты что-то поняла. – Сказала тетя, помолчав. – Ты не можешь выразить это, но ощущаешь. Ты всю жизнь ощущала, что наш мир не в порядке, странная мысль, но её не отогнать. Она – как заноза в мозгу. Она сводит с ума. Не даёт покоя. Понимаешь, о чём я говорю?
– О той женщине? Ты тоже ее видишь? Тетя, умоляю, скажи, что я не схожу с ума!
– Ты действительно хочешь узнать, что это?
– Я думала, что у меня галлюцинации от переживаний. Думала, мне пора к психиатру…
– Нет, Даша, не пора. Это проклятие нашего рода. Оно повсюду. Оно окружает нас. Даже сейчас оно с нами рядом. Ты ощущаешь ее, когда работаешь, учишься, встречаешься с друзьями. Проклятие, которое мы несем всю жизнь, чтобы искупить ошибку, – тетя Лена взяла Дашу за руку и лицо у нее было скорее печальное, чем встревоженное.
– Какую?
– Огромную, чудовищную ошибку твоей бабушки. Из-за этого ты только жертва, Даша. Как и я, как и твои мать и отец, и твой брат, Царствие им небесное, ты с рождения в цепях. С рождения под прицелом, и спуск курка не почуешь и не осознаешь. Этакая темница для разума. Увы, я не знаю, как от него избавиться… Но ты можешь попробовать сделать это сама. Но потом пути назад не будет, – тетя вдруг замолчала, словно слишком перед ней раскрылась.
Еще через неделю Дашу выписали. Теперь ее спина была неестественно прямая от стягивающего корсета, а на кухонном столе поселились упаковки ноотропных препаратов.
Даша ходила по квартире медленно, словно в немом кино. Чтобы хоть как-то переключиться с невеселых мыслей, она перестирывала одежду, которую в больницу приносила ей тетя, вытирала пыль с открытых полок. Подошла к подоконнику и осторожно потрогала пальцем засохший за три недели цветок. От прикосновения листок с сухим шорохом отломился и упал. Цветы умирают молча. Что же, наверное так даже лучше, все равно у нее не будет времени на уход за ними. Взяла горшок в руки и без сожаления вытряхнула цветок вместе с землей в мусорное ведро.
От неестественно громкой, пронзительной трели домофона она вздрогнула. Кто? Она никого не ждала сегодня. Она сняла трубку и услышала до боли знакомые голоса и смех:
– Открывай, медведь пришел! Это мы, болезная! – сказала на том конце Люба, подражая голосу Винни Пуха.
Через какое-то время дверь распахнулась и на пороге освещенного коридора стояли Любава и Сашка с немыслимым количеством сумок в руках, щурясь в полумрак коридора. От них пахло морозной свежестью и еще чем-то сладким. Сашка сделал было движение навстречу, но они как-то неловко застыли в шаге друг от друга. И тогда Даша встала между ними и обняла их обоих.
– Как хорошо, что вы здесь. Мне было так одиноко, – сказала она, уткнувшись в воротник Сашкиной куртки.
– Мы тебе продуктов купили. На первое время. Не стоит тебе сейчас по магазинам шарахаться и тяжести таскать.
Люба поставила покупки на пол и взяла ее за плечи и внимательно посмотрела в лицо.
– Дааа, подруга… тебе в кино можно сниматься.
– В фильме ужасов без грима, – засмеялась Даша.
Они понесли покупки на кухню – большие пластиковые пакеты, белые и хрустящие, словно накануне домашнего праздника. Сашка внес картонную коробку и там что-то звякнуло.
– Вы с ума сошли, ребят. Зачем столько?
– Тебе есть надо хорошо, восстанавливать силы. Что стоишь, даже чаю не предложишь?
Даша спохватилась, щелкнула кнопкой электрического чайника, и та отпрыгнула вверх – пусто. Тогда она налила воды и принялась шарить по шкафам в поисках чая. Но в шкафах были только пыль и крошки – после смерти мамы она провела месяц, свернувшись калачиком на диване, не готовила, не убиралась, не ходила в магазин, питалась остатками продуктов, которые сохранились еще с тех, хороших времен. А потом у нее не было ни времени, ни желания заниматься наведением порядка и закупками.
Люба и Сашка принялись выгружать провизию на стол, а Любава при этом оживленно, с горящими глазами говорила без остановки:
– Смотри. Тут картошка, я купила мытую, в вашей «Пятерочке» вся какая-то гнилая, крупы всякой полно, тебе обязательно надо каши есть, на молоке, вот молока пару литров взяли, чай вот с травами, ты же любишь такой, да? На вот курицу убери в холодильник, а мяса не было, я завтра докуплю, прямо с утра съезжу и докуплю, зато хлеб свежий, хрустящий, горячий еще!
Даша насыпала в заварник чай, залила булькающей водой, и по кухне разлился густой аромат чабреца и мяты. Разложила по тарелкам из хрустящего коррекса пирожные, политые густым шоколадным сиропом и протянула один Сашке, который немедленно схватил его, как будто все это время неотрывно следил за Дашей.
Их взгляды встретились. В его глазах она прочитала затаенную тревогу и смятение.
– Ну, – сказала Любава, когда все наконец разобрали и Даша принесла из спальни третий стул, чтобы они смогли усесться вокруг крошечного стола, упираясь друг в друга коленками, – теперь тост, – и притворно-торжественно подняла вверх кружку с чаем. – Я тебе еще в новый год рассказать хотела, но ты загремела в больницу, слава Богу, жива осталась, так что я решила отложить до лучших времен.
– И вот лучшие времена настали, – подал голос Сашка, не обращаясь ни к кому конкретно.
– Ты представляешь, Даша! – Любава сделала паузу и, притворно хлопая ресницами, взглянула на Сашу, – Саш, скажи ты!
Он неопределенно мотнул головой, ковырнул ложечкой пирожное и опустил взгляд в тарелку:
– Не.
– Короче, Дашка! Мы поженимся! Ты наверное и сама догадывалась, что рано или поздно это случится, – она глупо хихикнула и ткнула Сашку локтем в бок, – Только блин.., – тут у Любавы рот скривился от досады, – оказывается в ЗАГСе очередь как перед концом света и нас записали аж на апрель… Но самое главное.., – тут она перевела дух, словно собираясь с силами, а потом выпалила, – у нас будет ребенок! Я беременна, прикинь!
Кровь хлестнула Даше в лицо. Что внутри нее обрушилось. Грудь теснило, душило, не было сил дышать.
Даша стиснула зубы, посмотрела в потолок, говоря себе: «Если они увидят твои слезы, то все поймут, им будет больно, и ты станешь для них проблемой.» Поэтому она не заплакала, а проглотила комок, хотя горло не желало смыкаться, посмотрела на друзей, когда-то самых близких, и улыбнулась: