Когда зазвенит капель

– Так, слушаем все! Отэц родной нам будет бухтеть, какой тяжелый был год! – сказал Сашка, откупоривая пробку у бутылки шампанского и протягивая ее вперед требовательным движением. Пробка не выстрелила, а лишь негромко хлопнула, выпуская белый дымок. Все подставили бокалы, один за другим, под тугую пенную струю, льющуюся из горлышка. Разливал он с размахом, расплескивая капли на скатерть.

– Денег нет, но вы держитесь! – хохотнул Димидрол, вторя речам президента.

– Ну! С новым годом! – произнесла Люба и оглядела гостей. В этот момент комната наполнилась чарующими, волшебными звуками курантов, от которых у Даши всегда замирало сердце. Когда часы пробили последний, двенадцатый раз, она закричала вместе со всеми «С новым годом!», заглянула внутрь своего бокала, потом зажмурилась и выпила его залпом. Подняв глаза на Любу, она увидела, что та до сих пор даже не пригубила.

– А ты что же не пьешь? – спросила Даша и едва выдержала внезапно серьезный пристальный взгляд.

– Не люблю шампанское. Даже запах не переношу, – скривилась Люба и отставила бокал.

В ушах у Даши моментально зашумело, щеки сделались красными и она не рискнула больше пить. Три часа пролетели незаметно. Звук на телевизоре снова выключили. Оказалось, что девчонки приготовили «культурную программу», как они выразились, сплошь состоящую из пошловатых, но смешных конкурсов, и Даше пришлось танцевать с шариком между ног, потом с тем же шариком между двумя партнерами, попадать карандашом, висящем между ног на ниточке, в бутылку. Насмеявшись, все устали, уселись за стол, снова разлили пива.

– Ой! Окорочка же! – внезапно воскликнула Люба, подскочила и убежала на кухню, Олеся встала и пошла следом. Где-то в коридоре хлопнула дверь. Юлька и Димедрол, обнимаясь и уже слегка пошатываясь, ввалились в комнату и плюхнулись на стулья. Жанна с Катей принялись обсуждать предстоящую поездку за границу. И только Сашка не принимал участия в разговорах. А потом его нога прикоснулось к Дашиному бедру. Глаза его не отрывались от телефона, палец скользил по экрану, а колено льнуло к Даше. Помертвев, она оцепенела. За столом четверо ребят весело смеялись, громко разговаривали, перебивая друг друга, бубнил телевизор. Поначалу она решила, что это случайность, что Сашка принимает ее ногу за ножку стола, ждала, что он вот-вот заметит, отодвинется и пробормочет «Извини», но его колено по прежнему прижималось к Даше.

Заслоненный столом, Сашка опустил руку и мягко, опасливо погладил ее колено – так гладят собаку, которая может взбеситься и укусить. Она не кусалась. Не шевелилась. Даже не дышала. Он продолжать читать что-то в смартфоне, поглаживая ногу свободной рукой, и ее разум ускользнул. Он парил под потолком, и она видела себя сверху: сутулые плечи, отрешенный взгляд, давно не крашенные волосы.

А потом в комнату вошли Любава и Олеся, неся на вытянутых руках тарелки с дымящимися картошкой и окорочками. Сашка отодвинулся. Кожа на колене – там, откуда он убрал свою руку, – похолодела, в комнате все пришло в движение и еще больший шум: девочки поднялись, чтобы помочь втиснуть тарелки на и без того заставленный стол, Димедрол уже приготовился накладывать. И никто не знал, что случилось прямо перед ними.

– О, горячее подоспело! – воскликнул Сашка и поднялся.

Люба ушла спать первая. Она за всю ночь так и не выпила ни грамма и со стороны казалось, что ей в тягость все это веселье, только она тщательно это скрывает. Спустя еще час Димидрол завалился прямо на диване, как был, в джинсах и футболке, по-детски подложив под щеку обе ладони. Рядом с ним, кое-как уместившись с краю, на автопилоте пристроилась Юлька и внезапно зычно и громко захрапела.

Олеся с Катей были не такие пьяные и предложили убрать за собой. Даша встала у раковины и привычными, быстрыми движениями соскребала объедки в ведро, мыла посуду, которую девочки приносили из комнаты, а Сашка убирал по местам стулья. Когда с уборкой было покончено, девчонки хихикая, удалились в пустую родительскую спальню

Даша упустила момент, когда Сашка скрылся в комнате Любавы и дверь за ним закрылась. Она подумала, что это даже хорошо, что она так устала: мысли текли медленно и лениво, и то, что любимый ушел спать с лучшей подругой, вдруг перестало ее беспокоить, и несмотря на странное его поведение сегодня вечером, она вдруг отчетливо поняла: ей нужно оставить этот любовный треугольник.

Даша взяла свою сумку и потихоньку прошла в ванную. Даже когда мама была жива, они не запирали двери на защелки, а уж одна Даша и вовсе не имела такой привычки, поэтому дверь просто прикрыла. Там она с облегчением стянула надоевшие за день джинсы, тесную рубашку и бюстгальтер, натянула просторную домашнюю футболку и долго и тщательно мылом и холодной водой смывала макияж. А когда она подняла глаза, то увидела в зеркале Сашку.

Даша вздрогнула и резко обернулась. Кровь хлестнула ей в лицо. От страха она не могла ничего сказать и только глубоко дышала.

– Извини, не хотел пугать.

Он подошел, положил ладони на талию. Его глаза – медленный, нежный, теплый, все обволакивающий яд.

– Сашка, ты что, дурак? Ты что?!

– Я ведь вижу, как ты на меня смотришь. Думаешь, не понимаю?

Даша хотела что-то сказать и не могла. Не могла солгать этим глазам. Она молчала, тонула…

– Но… Любава?

– Не увидит. Спит она. Крепким сном беспробудным спит.

– Но как же так… это не правильно…

– Тссс, – приложил палец к ее губам, заставляя молчать, – К черту все! Думаю, тебе понравится, что сейчас будет, – шепнул ей в самое ухо Сашка. Он медленно, медленно, все глубже вонзая в сердце острую, сладкую иглу – прижался плечом, рукою, весь. Она отодвинулась и уперлась спиной в стиральную машинку – больше путей к отступлению не было. Даша не двигалась. Сашка поднял руку и накрыл шею ладонью. Спустился ниже к предплечью, к рукам, к линиям жизни, рассматривая их, проводя подушечками пальцев. Дашка обжигалась об эти прикосновения, страшась мысли, что все это ненастоящее. Что все пройдет, развеется как горький дым, станет чужим. Хотя оно и было чужим…

Она подняла руку и пробежала подушечками пальцев по его лицу. Ее коробило, просто разрывало на части. Она вторглась на территорию, которая ей не принадлежит. Она отнимала у подруги самое ценное, хотя та об этом даже не подозревала. Она крала. Через мучительное мгновение нерешительности они переступили границу. Рубеж дозволенного, после которого назад никак. Только с поднятым белым флагом в душе.

Дашка целовала его так, будто хотела выпить до дна. Она обнимала его, словно собиралась запечатлеть в памяти каждый сантиметр кожи, каждый атом заполучить в единоличное пользование. Он, плененный этой неожиданной близостью, шел навстречу, трогая губами каждый сантиметр ее кожи.

Звякнула пряжка его ремня, потом его руки оказались под футболкой.

– Подожди, подожди, – зашептала Даша. Слышно было как за стенкой соседи фальшиво орут «Ой, мороз, мороз», – Нас услышат, обязательно услышат.

– Плевать, малыш, я хочу тебя, – и он закрыл Даше рот рукой.

Рассудок отключился. И больше ни одного слова. Только дыхание, и то, что даже вспоминать больно. Закрутило – не выплывешь…

А потом все закончилось. Он оторвался от нее, на цыпочках перелез в ванную, зашумел водой.

Дашка села прямо на пол, не зная, что дальше сказать. Что делать? Как жить теперь? Как дышать, если без него даже дышать невозможно? И как смотреть в глаза подруге? Подруге ли?

Время тянулось бесконечно. Наконец Сашка вылез из ванной и наспех вытерся и натянул джинсы. Какой-то злой, виноватый. Тихо, с кривой ухмылкой произнес:

– Ну-с, падший ангел. Мы ведь теперь погибли. Нет, не боишься? Хотя все еще можно исправить. Оставить все как было. Я думаю, что это было ошибкой. Тебе стоит сейчас пойти домой… Уходи, ну!

Медленно, словно в немом кино, Дашка поднялась с пола.

– Хорошо. Я уйду. Я больше не буду вам мешать, – хрипло прошептала она. Так же медленно оделась, покидала в сумку вещи. На работу. Ей надо на работу. Забыться там, отвлечься. Глядишь, и боль отступит.

Уже в пороге, одетая, она обернулась на Сашку и прошептала:

– Саш, а ты знаешь, что такое смерть?

Сашка молча подошел к ней и вскинул удивленно брови. Даша обожглась об этот странный взгляд, но все же сказала:

– Смерть, Саша, это когда я смотрю вокруг и не вижу тебя. Вот такая она, смерть. Страшная. Без твоих глаз.

И она не стала слушать, ответит ли пораженный Сашка что-нибудь, повернулась и вышла. Она медленно шла по высоким ступенькам вниз. Третий этаж, без лифта. То, что вчера осталось незамеченным, сегодня бросалось в глаза, кричало, просило о помощи, как и ее раненое сердце: облупившаяся краска крутых, натертых до бурого блеска множеством рук перил, грязные надписи на стенах в кружевах трещинок, жестяная банка из-под кофе на подоконнике, а в ней месиво из бычков и пепла.

Даша покидала дом, где восемь человек, тех, кого она считала друзьями и просто приятелями, остались спать, чтобы потом продолжить жить своей жизнью. Их ждали каникулы, любящие родные, встречи с друзьями и потом снова пары, домашки, коллоквиумы. Они остались прежними, но Даша изменилась. Она теперь не была человеком. Она стала беспредельна. Пока они, обычные и приземленные, спали после литров выпивки, она парила, оставляя позади удушливо-тяжелый шлейф предательства. Она больше не была собой, она была никем. Абсолютной пустотой.

Она вышла из подъезда и зашагала по усыпанным обрывками золотой бумаги и конфетти тропинкам. Кое-где еще горланила песни изрядно напившаяся молодежь, время от времени слышались выстрелы дешевых фейерверков, а потом небо над крышами озарялось яркими цветными вспышками. Даша шла домой, где ее никто не ждал.

На одном из поворотов парковых дорожек в тонкой, не по погоде, и грязной одежде стояла уже знакомая Даше старуха. На ее безобразном лице застыла кривая ухмылка и она махнула, подзывая, Даше рукой, похожей на птичью лапку.

У Даши потемнело в глазах, она огляделась по сторонам и не заметила и тени страха или удивления на лицах гуляющих людей. «Значит, они не видят ее, а я схожу с ума», – в который раз подумала Даша.

Она не помнила, как добралась до дома, как переходила с шага на бег, как кололо в боку и сбивалось дыхание, как заходила в подъезд и поднималась на третий этаж. В себя она пришла уже дома, сидя в большом плюшевом кресле. Ее еще трясло, но мысли становились уже более отчетливыми. С трудом убедив себя, что ей показалось, разделась, закуталась в одело и уснула.

Глава 16

Впервые за долгое время Даша проснулась от того, что выспалась. Она лежала на спине и смотрела, как в незашторенном окне машет голыми ветвями старая береза.

Нащупала телефон под подушкой. Шесть! Шесть пропущенных вызовов! Пять от Антона и один от Любавы. И ни одного от Сашки. Сердце противно ухнуло куда-то вниз, в желудок, вязким киселем стекая по ребрам.

Люба узнала? Или не узнала? Сашка сказал? Или сама догадалась?