– А про то знать нельзя! – приложив руку к губам, ответил Гиппа. На лицах сидящих отразился испуг.
– Как же тогда наш Усть-Птичевск? – осведомился Заяц.
– А что Усть-Птичевск? – переспросил Гиппа. – Бочка она и есть бочка. Катится себе куда кривая выведет! И нет ей удержу!
– То ли дело наша Потеряевка! – добавила Прасковья.
– Значит, я не увижу Наталью Юрьевну? – загрустил Заяц.
– А на кой она тебе, если есть я? – удивилась Белая деваха и вновь ущипнула Зайца. Но тот успел увернуться, поэтому щипок получился не сильным.
– Она яблочная, спелая, запашистая, краснощёкая!
В ответ Заяц получил такую оплеуху, что свалился с лавки и потерял сознание.
А вокруг плыли, искрясь и радуясь, большие оранжевые тугие, как кокон бабочек, не вылупившиеся, не проклюнувшиеся планеты, населённые духами и сверхсуществами, невидимые человечьему слепому глазу. На Марсе цвели, пьянили ароматом, пчелиным жужжанием, последней грешной белой радугой, огромные яблони. До Разговения осталось девять дней…
Белая деваха оказалась, очень сочной и почти безвкусной при близком рассмотрении. Запах чеснока словно испарился, словно исчез. Заяц подсел к ней, чтобы немного поболтать о странном письме, «дойти до сути», как сказал знаменитый поэт двадцатого века.
– Вы хорошо танцуете! – начал Заяц, подластиваясь к девахе.
– А вот и нет! Врёшь, ё-моё! – глаза у девахи сузились в маленькие окошечки, в жёлтые огни настольной лампы. – Все вы такие! Сначала ласковые слова говорите, а жениться не хотите!
– Разве вы не замужем? – Заяц был хитёр, как лиса.
– Я не помню… – призналась деваха и принялась вытирать глаза платочком.
– А вы в паспорт посмотрите, может, там что написано?
– Что вы! – затрепетала деваха. – Нам это нельзя, нам запрещено…
– Кто запретил?
– Зевс! – деваха приложила палец к губам.
– А вы поглядите тайно. Никто не узнает. Так сказать, в целях безопасности.
– Нет… я жить хочу!
– Разве это жизнь?
– Разве нет?
– Конечно, нет! Если вы не замужем, то вам пора искать мужа. А если замужем, то пора ему изменить! – кивнул Заяц и сочувственно взял деваху за руку. Ладошка была слегка влажной, но белой и тёплой, как у кошки.
– Что мне делать с вами? – деваха прильнула к Зайцу полной, мягкой грудёшкой.
– Ничего! – Заяц пожал плечами.
– Так нельзя! Я должна вас либо обольстить, либо забыть навсегда.
– Разве вы меня помните? – Заяц был ещё хитрей, чем думала деваха.
– Смутно… кажется, вы приходили в нашу Харчевню. Да, точно. Вы приносили рукопись! – вспомнила деваха.
– Что с этой рукописью стало? – Заяц подпрыгнул от радости.
– Кажется. Мы ей растопили камин. Знаете, было холодно. Так зябли руки, особенно пальцы, – деваха поднесла к глазам свои пушистые ладошки. – Мы такие беззащитные, такие грустные. Эти длинные, беспросветные вечера. И маленькие снежинки на стёклах. А утром! Рано вставать. Идти в Харчевню. Зачем. Для чего?
– Для общества! – Заяц решил идти до конца.
– О! Разве это настоящее светское, утонченное, интеллигентное сборище? Вандалы! – Лицо девахи вытянулось в гримаску.
– Ладно! – Заяц встал. – Рукопись я могу восстановить. Даже обновить, переработать, так сказать, бриллиант поместить в другую оправу. Но мне нужна ваша помощь!
– Я к вашим услугам! – деваха была отзывчивой на ласку.
– Замолвите словно о ней. Скажите Альбине, – Заяц запнулся на полуслове, – чтобы рассмотрела к печати.
– Вы думаете, это поможет? – глаза девахи сузились ещё больше. – Вам нужно нечто другое!
– Что именно?
– Раскрутка! Имя! Положение в обществе!
– Но вы же сказали, что общества нет!
– Да, – деваха согласно кивнула, – поэтому ничего не выйдет!
– Попытайтесь, я вас умоляю! – Заяц готов был броситься ей под ноги.
– Бесполезно! Тупик! Безысходность! – деваха отстранилась от Зайца и осушила стакан до дна.
– Что будем делать?
– Переходите на прозу!
– Значит, если я вас правильно понял, то я всего лишь на всего – прозаик!
– Да! Напишите повесть и мы вас опубликуем! Во имя Зевса!
Деваха выкрикнула последнюю фразу так громко, что соседний иллюминатор дрогнул. Но никто не проснулся, видимо, каша имела двойной эффект: она действовала, как снотворное. Зайца тоже окутала дрёма. Он сполз на лавку, накрывшись фуфайкой, вздохнул и погрузился во тьму сна. Деваха примостилась рядом, сложив свои белые, пушистые пальчики в узел жанклодвандама.
Зайцу многое не нравилось. В первую очередь он был недоволен собой. Своей белой пушистой причёской, морщинами на низком лбу. Кожа щёк со временем стала дряблой, улыбаться не хотелось. Заяц смотрел на звёзды, которые, как дети на прогулке, высыпали из своих тёплых гнёзд. Вокруг разливался запах первого Яблочного цветения. Время было ограничено. Карьера Зайца продвигалась медленно, словно нехотя. Экая ленивая особа, эта карьера!
Заяц стал тормошить Белую деваху за плечо, чтобы та проснулась и помогла ему. Пусть замолвит слово, одарит обещаниями, даст взятку, улыбнётся кому надо, обругает нерадивого, потормошит влиятельного, в конце концов займётся спортом, фигурным катанием или игрой в шашки!
А вокруг разливалось, благоухало, подёрнувшись маревом яблочное раздолье. Вылуплялись, проклёвывались первые птенцы, жёлтые, пухлые, но не злые. Это приносило радость и покаяние…