Запах дождя

Так вот, тут были и башенки, и ступеньки у входа, и охраняемая парковка для родительских машин. И дубовая, кажется, дверь на пружине, которую лейтенант Влад за собой не придержал, благодаря чему идущий следом стажёр Пелевин чуть не выбыл из строя с черепно-мозговой травмой.

– Тут, наверно, не всегда гимназия была, – сказал Пелевин, оглядываясь в гулком вестибюле. Он заранее ждал, что вестибюль в таком заведении должен быть гулкий и просторный. Малиновопиджачный Влад вполне тянул тут на богатого родителя, каковому любая гимназия должна быть радёшенька.

– Ты чего этот плащ нацепил? – спросил он, смерив Пелевина пустым взглядом.

Чтоб не выглядеть при тебе непутёвым сыночком, хотел огрызнуться Денис. Но вслух сказал:

– Сегодня дождь, деревья мокрые. Я думал, может в парк поедем всё-таки.

– Платформа Садки?

– Ну да…

День на дворе стоял субботний, майский. К этому времени учебный год не то чтобы кончается, но переходит в ту особую расслабленную фазу, когда и учителя, и учащиеся думают о чём угодно, кроме учёбы. Зубрилы с трепетом ждут экзаменов. Парочки жарко целуются. Учителя, коим ещё месяц торчать в кабинетах, с завистью поглядывают на учеников.

Как вчера со мною было, сентиментально подумал Пелевин. И ощутил себя стариком в плаще.

– К празднику готовятся! – с омерзением отметил Влад, проходя мимо рукописного транспаранта «Нам десять лет!». За открытыми окнами было слышно, как на школьном стадионе малыши-шестиклассники дудят в трубу.

Влад сегодня с утра не поел. Примерно раз в неделю он утром не ест, отчего у него весь день болит голова и портится настроение.

Лейтенант Стукалов мечтает похудеть, и совершенно напрасно. Пока он толстый, его никто на свете не примет за сотрудника отдела по расследованию серийных убийств. Даже кобура тяжело колышущаяся под разноцветными пиджаками, не вызывает подозрений. Слева кобура, справа болтается тяжеленный сотовый телефон, из тех, что владельцы сейчас гордо называют «трубой». В целом смотрится как пышная женская грудь.

– Ну всё, стажёр. Я к тёткам, ты к девочкам!

– Я их что, один допрашивать буду?

– Опрашивать, а не допрашивать! Ты же им повестки не посылал? Дениска…

Девочек оказалось пока что три, и какие-то они были на вид совсем не гимназистки. Две, в джинсиках и свитерках, прервали на секунду щебет и насмешливо глядели на незнакомого парня в плаще, на блокнот и карандаш в его руке, на ботинки с резиновыми подмётками. Третья, в длинной чёрной юбке и полупрозрачной блузке, стояла, отвернувшись к шкафу с книгами, и сначала Пелевину показалось, что бедняжку за какую-то провинность поставили в угол. Но она просто красила губы помадой, глядясь в шкаф, как в зеркало.

– Знаете Руфу Рахманову?

Денис знал, что надо представиться и показать удостоверение, но почему-то это показалось сейчас смешным и неуместным. Их же, наверное, предупредили, зачем вызвали.

– Н-ну? – без энтузиазма ответила девчонка в зелёном свитере.

– Вы из одного класса?

– Н-ну?

– Да нет, я так просто, – сказал Пелевин и присел, подвернув плащ, на лакированный солнечно-древесного цвета ученический стол. Стол у окна, и солнце его здорово нагрело.

– Просто этой весной в городе уже задушили пять девушек. Мы немного беспокоимся за вашу пропавшую одноклассницу.

Наверное, из всех слов, которые нельзя было говорить этим девочкам, Пелевин выбрал самые неправильные. Но он сделал это нарочно. Назло майору Лисицыну и лейтенанту Владу, которые запихнули его в этот класс, не удосужившись объяснить, что и как нужно говорить.

Зато девица в юбке сразу обернулась. Пожевала собственные губы, как это делают взрослые женщины, после того как накрасятся, и спросила:

– Руфу не нашли?

Пелевин молча смотрел на неё – пару секунд в глаза, а потом на кофточку. Гимназистка чуть-чуть подождала ответа, потом покраснела и села за соседний стол, отвела взгляд. Девочки в свитерах, сидевшие до того впритык коленками друг в друга, нехотя повернулись к Денису. Вот и хорошо. Даже не пришлось произносить классическое «вопросы здесь задаю я».

– Может быть, она рассказывала что-то в тот день, когда пропала? Или накануне? Запомнили что-то необычное?

Глазки у школьниц стали более осмысленные, и Денис успел мысленно себя похвалить, но тут притворённая ранее дверь клацнула, открываясь, и в класс ввалилось настоящее стихийное бедствие.

Это, безусловно, и был Максим Гудков – тот одноклассник, о котором предупреждал Рахманов. Нет, он не выглядел двухметровым хулиганом с рогаткой в кармане. Был он в шортиках и сандаликах, плечики его сутулились, золотистые волосики локонами свешивались на глазки, вдобавок ещё прикрытые стёклами идеально протёртых очочков, в золотой, как у столетнего профессора, оправе. Мало того, на ходу он пел, точнее бормотал себе под нос хрипловатым тенорком мультяшного зверька:

– Хорошо бы сделать так:
Срезать все кудряшки…
Красный мак на голове,
А вокруг ромашки…

Так же стремительно, как бормотал, он пробежал между рядами солнечных столов и принялся здороваться с одноклассницами. Непростой ритуал – Гудков прижимался то губами, то подбородком к затылку каждой из хихикающих девочек, при этом чуть прикасаясь согнутыми пальцами то к плечам, то к спине, то к голой шее, что, видимо, получалось щекотно. Девочки повизгивали, а их чуть смущённый вид пояснил Денису, что тут уж ничего не поделаешь – с Гудковым по-другому не бывает.

– Вот представь себе: идёт
По дороге мальчик,
А на круглой голове —
Круглый одуванчик… —

всё тем же блаженно-нежным голоском протянул этот суетливый юноша, потом прижался щекой к щеке девочки с накрашенными губами и только сейчас заметив Дениса, округлил глаза в удивлении и даже смущении.

– Здравствуйте! – проблеял он почтительно и робко, выговаривая обе буквы «в».

За поясок шортов у него была заткнута свёрнутая в трубочку газета, и Гудков, пущего остроумия ради, прикрыл её ладошкой, как будто переодевался на пляже и вдруг увидел, что не один.

Девочки разулыбались.

– Садитесь, Максим, – сказал Пелевин.

– Ну что вы, – проблеял парень в золотых очках и как мог расправил плечи с видом преувеличенного послушания и усердия, – я постою!

А сестрёнке подарю
Я, конечно, розы…

– Вы хорошо знаете Руфу Рахманову?

– Ну, щупал пару раз, – сообщил Гудков с самой наивной из улыбок, но тут же смутился и старательно посчитал на пальцах. – Четыре раза щупал, чтоб не соврать!

Гудковское блеяние было стремительным, но очень отчётливым. Он вовсе не придурок, как охарактеризовал одноклассника своей дочери Теймур Рахманов. Отцам никогда не нравятся ухажёры дочерей, и в данном случае бизнесмен Рахманов оказался не вполне справедлив. Макс Гудков не придурок, а просто избалованная малолетняя сволочь. Пелевин не сразу нашёлся с новым вопросом, и Макс, глядя на девчонок, снова взялся за своё:

– Хорошо бы сделать так —
Вжик!
И срезать все кудряшки…

На слове «вжик» он хищно выхватил свою газету из-за пояса и сам же сделал испуганные глаза, как будто только что лишился важной части тела. Девушка в зелёном свитере вроде бы снова улыбнулась, но покачала головой довольно осуждающе и сказала, глядя на Пелевина: