Долго ли?

– Если хотелось излиться, значит – нужно было. Не нервы же мои вы будете щадить!.. А вот видите, это меня поразило, даже как-то обновило; вы мне расскажите, не теперь, а позднее, когда перестанете деликатничать, чрез какие испытания вы прошли? Я, право, не от скуки это говорю. Уж я вам сказала, что мне такого человека, как вы, нужно…

– Для души спасенья? – перебил Лука Иванович.

– Ну да, для души спасенья… Мне даже ваш возглас очень понравился… насчет поденщины. Это – не то, чтобы вы были вялый, кислый, совсем разбитый человек, знаете, какие вон в старых повестях. Нет, вам просто противно сделалось, вы возмущены, вы, может, и в посыльные способны пойти. Я это понимаю, это мне нравится. Когда работаешь десять лет и ничего не добьешься, кроме зависимости… тратишь свой талант на то, чтобы кусочек хлеба иметь, лучше же на это одни руки употреблять или просто сидеть где-нибудь в конторе от десяти до трех.

Щеки ее разгорелись, яркими точками блистали глаза, даже грудь заметно взволновалась; Лука Иванович не мог не взглянуть на нее, так ее голос показался ему тепел, а ее лицо заставило его с нескрываемым волнением податься немного вперед.

– Ваша кузина права, – выговорил он почти радостно, – у вас прекрасная натура!

– Это оттого-то, что я поняла самую простую вещь?.. Нет, уж вы меня, пожалуйста, не балуйте: я ведь вас собираюсь в свои наставники взять.

– Как князь Оглы?

– Полноте, – тихо и искренно остановила она, – я с вами ведь не играю и не дурачусь, – для этого с меня довольно и маскарадов. Идите в мои наставники… в духовные наставники…

– Увольте, Юлия Федоровна.

– Проповедей не нужно, никаких уроков – также. Выйдет что-нибудь – хорошо, не выйдет – не ваша вина!.. Но, разумеется, все это в минуты отдыха, когда вы совсем устроитесь… по-новому.

– Пожалуй, слишком долго придется вам ждать.

– Подожду!

Она протянула руку Луке Ивановичу веселым, дружеским жестом. Он пожал ее довольно крепко.

– Да, – почти вскричал он, – никаких уговоров не будемте делать!

Ему еще что-то хотелось сказать; но он боялся самого себя или воздуха этого салона.

– Куда же вы?

– Да вы посмотрите на часы: ведь пора вам и на Невский…

– Ах, да, на Невский!.. Ну, так до свидания! – согласилась она тотчас же и встала вместе с ним. – Вы зайдете к Елене?

– Зайду.

– Скажите ей, что все ее капельки яда – бесцельны. Я и без нее нашла себе наставника.

Они еще раз вместе рассмеялись.

Из столовой Лука Иванович попал в коридор и, по указанию горничной, постучался к Елене Ильинишне. Он застал ее за ломберным столом, служившим ей вместо письменного, около зеленой занавески, за которой помещалась, вероятно, ее постель.

– Я вижу, – полушепотом заговорила она, довольно порывисто вскакивая из-за стола, – по лицу вашему вижу, что действие уже началось.

– Какое? – беспечно спросил он.

– Продолжайте, продолжайте! я вас в опасную минуту остерегу.

– А!.. вы все про то же… Что ж!.. это будет хорошее дело.

Елена Ильинишна хотела было переменить разговор и усадить гостя; но он, не присаживаясь, распрощался с ней.

– Даже минутку не хотели посидеть, – упрекнула она его.

– Мешать не хочу… творчеству! – уже на пороге крикнул Лука Иванович и развязно вышел в коридор.

– Полноте! – со вздохом донеслось до его ушей.

XXII

Ровно через неделю, поздно ночью, к воротам дома, где жил Лука Иванович, подъехали сани без козел, в виде какой-то корзины с широким щитом, запряженные парой круглых маленьких лошадок. Фыркая и шумя погремушками, еле остановились лошадки на тугих вожжах. Ими правила женская фигура в меховой шапочке и опушенном бархатном тулупчике.

– Все руки мне оттянули! – вскричала наездница. Это была Юлия Федоровна Патера.

– Вы – молодцом! – откликнулся мужчина, вылезая из саней.

– Только, пожалуйста, Лука Иванович, не ворчите на меня за то, что я вас доставила домой так поздно.

– Да разве уж очень поздно? Я не считал часов…

– Ах, Боже мой!.. Вы, кажется, пускаетесь в любезности?

– Нет, ей-богу… я так…

– Ну, да вам не перед кем дрожать!.. ведь вы – холостой? Я у вас до сих пор об этом не спрашивала.

– Я – холостой, – довольно твердо выговорил Лука Иванович, запахиваясь в шубу от начинавшейся метели. – Прощайте, Юлия Федоровна, вьюга сейчас поднимется.

– Ничего!.. завтра я вас увижу, да?..

Она хлопнула бичом, лошадки тронулись, круто повернули сани и покатились, точно два кубаря, под задорную болтовню бубенчиков.

Дворника не случилось у ворот. Лука Иванович позвонил и стал спиной к воротам, глядя сквозь жидкую метель на удаляющееся пятно саней с темной фигурой наездницы. Щеки его пощипывал легкий мороз, в ушах раздавался все тот же топот лошадок, точно он еще едет к Нарвской заставе из ресторана, куда он никогда еще не попадал, особливо с подобной спутницей. Да, надо было правду сказать: никогда он так не жил, ни одной недели, ни одного дня, ни одной ночи, как вот сейчас в течение нескольких часов. Устроилось это катанье неожиданно и весело, и как-то приятно-жутко от новизны удовольствия было всю дорогу, и так легко говорилось, и так верилось…

Чему же верилось-то?

А тому, что можно живое существо, молодое, прекрасное, полное страсти, бойкости, отваги, вырвать из той "мертвечины", о которой почти с содроганием говорила недавно Елена Ильинишна, и возвратить ее настоящей жизни.

Какой?

На это он не находил еще прямого ответа; но он верил, что оно возможно, – и ему в эту минуту ничего больше не надо было… Он отвечал за нее, она была его человек. Без всяких личных видов говорил он это; не искал он себялюбивого счастья с ней, не мечтал даже о наслаждениях, о сильном чувстве избранной женщины – нет!..

Так, по крайней мере, казалось ему.

За воротами застучали ключи дворника.

Лука Иванович сунул дворнику двугривенный, чего никогда с ним не случалось, и скоро-скоро начал подниматься к себе.