XIX
– Ужасно! – прошептала m-me Патера, с ужимкою, в сторону Луки Ивановича.
– Очень интересно, – ответил он ей в тон.
– Нет, Елена слишком зла! Надо позвать вам ее, она нарочно нейдет, или она для вас туалетом там занимается… Еще один посетитель – и я окончательно убита в вашем мнении, m-r Присыпкин.
– Да почему же? только я одно не совсем понял: все эти господа спрашивают вас все про среду.
– Вы не догадались?
– Нет.
– Ах, какой вы добродетельный: по средам бывают маскарады в купеческом.
– А-а!
– Елена! – крикнула m-me Патера входящей кузине, – я не ожидала от тебя такого коварства!
И Лука Иванович, при всей своей незлобности, не мог не заметить, что девица Гущева слегка принарядилась; даже волосы ее были не то короче подстрижены, не то причесаны на другой манер.
– Какое коварство? – откликнулась она, краснея. – Лука Иванович, извините, но я думаю, что вы в таком приятном обществе…
– Вот видишь, вот видишь, Елена: капелька яда уже пущена.
– Где, какой яд?
– M-r Присыпкин, спасите меня: или я удалюсь, или вы уведете от меня эту ужасную девицу!
Все трое рассмеялись. Лука Иванович встал и шутливо спросил:
– Куда же прикажете?
– Туда, в столовую… я тебе серьезно это говорю, Елена!
– Ты, стало быть, гонишь твоего гостя?
– Нисколько, но я не желаю, чтобы он присутствовал так долго при визитах моих всегдашних гостей; я знаю, что ему и теперь уже тошно.
– Нисколько, ей-же-ей! – вскричал Лука Иванович.
– Нет, нет! Пускай Елена посидит с вами, вы сделаете паузу, а там придете проститься… и назначим тогда часы, когда у меня не такая ярмарка.
– Это не легко! – заметила Елена Ильинишна.
– Вот и вторая капелька яда… уведите ее, m-r Присыпкин!
Лука Иванович предложил руку госпоже Гущевой.
– Куда прикажете? – спросил он обеих дам.
– В столовую! – скомандовала m-me Патера и почти выпроводила их из салона.
Елена Ильинишна продолжала смеяться с оттенком нервности до той минуты, когда ее кавалер усадил ее в столовой на диван, занимавший одну из стен комнаты. Он и сам поместился рядом с ней.
Ее лицо было, как всегда, красновато и возбуждено. Тревожные глаза глядели на него насмешливо.
– Лука Иванович! – вздохнула она.
– Что прикажете?
– Пари готова держать, что вы не заметили одной вещи.
– Какой?
– А того, что вы были здесь вчера и, если б вспомнили, что это было именно вчера, то наверное не пришли бы сегодня.
– Не знаю.
Он должен был внутренно сознаться, что она права: получая сегодня ее записку, он не подумал, что не прошло суток с его вчерашнего визита в Сергиевскую.
– Вы увлечены! – с новым вздохом прошептала Елена Ильинишна.
– Вы думаете? – отсмеивался Лука Иванович.
– Что ж!.. это понятно… Только, пожалуйста, не относитесь слишком искренно к тому, что вы видели… и что еще увидите.
– Для вас это занимательнее, чем для меня, – продолжал отыгрываться Лука Иванович: – вы ведь – беллетрист, а я – простой чернорабочий.
– Нет, уж избавьте меня от таких типов! – воскликнула Елена Ильинишна, – я несколько выше ставлю призвание романиста.
– И напрасно-с, – оттянул Лука Иванович, – это – по книжке вот то, что вы изволили сейчас высказать. Лучше бы вы сидели у вашей кузины в салоне да собирали все в свой писательский ридикюльчик, а потом, придя к себе в комнату, в тетрадочку бы все и вносили… богатейшая бы вышла коллекция!
– Постыдно и заниматься таким народом!
– А лучше разве сочинять разных, вы извините меня… ванек-встанек да награждать их добродетелями и цивическими чувствами?
– Ах, полноте, – чуть не со слезами на глазах вскричала Елена Ильинишна, – это недостойно вас, Лука Иванович!.. Если и можно наблюдать в салоне моей кузины, то разве затем, чтобы бичевать…
– Да оставьте вы, Елена Ильинишна, высокий слог! Бичевать!..
– Да, бичевать!..
– Так что ж вы кузину вашу не бичуете?
– Не думайте, что я скрываю от нее мой взгляд… мои принципы! Я ни перед кем не умею и не желаю унижаться. Она очень хорошо знает, как я смотрю на ее жизнь.
– Только ваша проповедь, должно быть, как об стену горох?