Долго ли?

– Видите, как я себя веду? – заметил полковник и двусмысленно улыбнулся.

– Я уж вам давно сказала, что довольна вами.

– Низко кланяюсь.

– Скажите Калупуцкому, отчего он так давно у меня не был?

– Болен.

– Что с ним?

– Не при смерти, успокойтесь… на днях явится…

– Буду ждать.

Полковник докурил папиросу и оправился.

– Сегодня среда, – сказал он и поглядел пристально на хозяйку.

– Среда, – повторила она, играя глазами.

– Помните?

– Помню.

– Так до свидания.

– До свидания.

Он опять чмокнул протянутую ему руку, палаш болтнулся вправо и влево и задел одну шпору. Лениво покачиваясь, стал он выходить из салона и чуть заметно кивнул головой в сторону Луки Ивановича.

Широкая его фигура скрылась за цветной портьерой салона. Лука Иванович поглядел ему вслед, а потом обернулся, и глаза хозяйки встретились с его взглядом.

– Извините, – полушепотом сказала она.

– Почему так? – совершенно искренней нотой спросил Лука Иванович.

– За то, что проскучали.

– Нисколько.

– Так вы наблюдали?

Она подчеркнула последнее слово насмешливым звуком.

– Коли хотите – наблюдал.

– И, конечно, говорили про себя: какова эта барыня? просто ужасно! может с офицерами толковать о каких-то парадерах и подъездках, знает про Хреновский завод и справляется про каких-то корнетов! Ужасно! Не правда ли?

– Нужно и с господами офицерами уметь говорить; я вот, например, плохо умею и этого себе в достоинство не ставлю.

– Да, надо, а то совсем будет плохо… Этот полковник Прыжов… хорошо себя ведет, я его за это люблю… Вы ведь знаете: когда мужчина, который может считать себя видным… ну, и в таком полку служит, начнет за кем-нибудь ухаживать и увидит, что надеяться ему трудно… на успех, он сейчас же разозлится и не может даже продолжать знакомства… А m-r Прыжов – гораздо добрее или умнее, как хотите… Мы с ним и теперь большие друзья.

– Стало быть?.. – не договорил Лука Иванович.

– Он одно время сильно за мной ухаживал… с ним была ужасная скука… Теперь он так, как есть… о лошадях и воообще с ним поболтать можно, а тогда он считал своей обязанностью говорить… сладости…

Она сделала движение, точно опять спохватилась.

– Ах, пожалуйста, m-r Присыпкин, извините меня!.. Я вас заставляю присутствовать при Бог знает каких разговорах… а Елена все нейдет, – уж, поверьте, это она – с умыслом.

– Каким же?

– А вот каким: пускай вы полюбуетесь на всю мою пустоту… Она очень добрая и добродетельная, но с капелькой яда… И милее всего то, что она считает меня совершенно наивной… думает, что я ничего этого не понимаю… Ну, что ж: она этого хотела… и посидите здесь… посмотрите на мой petit lever [6 - маленький утренний прием (фр.).]… Слышите, опять позвонили?

– И этак каждый день? – спросил Лука Иванович.

– Да, когда я бываю дома; до трех часов почти что каждый день.

В передней раздался звук сабли.

– Опять из воинов? – тихо проговорил Лука Иванович.

Он еще не знал, какого тона держаться; но сама хозяйка точно нарочно старалась его сбить с толку.

XVIII

В портьеру просунулась курчавая голова с восточным, очень красивым лицом. Такой военной формы, какая была на этом юноше (ему казалось на вид лет девятнадцать) Лука Иванович еще никогда вблизи не видал, хотя тотчас же сообразил, к какому «роду оружия» принадлежит этот «абрек».

От него так и шло серебристое сияние.

– Здравствуйте, князь! – почти крикнула ему m-me Патера, приподнявшись немного на диване.

"Князь" выпрямился, повел плечами с коваными эполетами и прошелся правой рукой по своим кудрям.

Профиль у него был чистейшей кавказской породы, щеки с матовой белизной и усы необыкновенно красивого рисунка.

– Извините, вчерашнего дня опоздал на Невский. Слово "извините" вышло у него, по звуку: "эзвэнэтэ", – и во всей фразе восточный выговор резко заявлял себя.

Он пожал протянутую руку хозяйки и хотел было опуститься в кресло; но, заметив в углу Луку Ивановича, вежливо с ним раскланялся, сказав и ему:

– Извините.

"Ничего-с, – выговорил про себя Лука Иванович. – Мы не взыщем".

– А сегодня вы едете на Невский? – спросила князя m-me Патера.

– Беспременно! – молодым гортанным баском ответил князь, и его темно-оливковые глаза метнули искрами.