Хирурги человеческих душ

– Сожалею. Устанавливаем, – мгновенно помрачнел сотрудник прокуратуры. – Полагаю, что изобличение – дело считанных… дней. При условии сотрудничества с нами граждан. В том числе и вас.

– Увы. Мне нечем вас обнадёжить, – с печальной тенью на лице пояснила артистка. – О похоронах узнала на гастролях. Помянула Мариночку. Была в жутком сплине. Думайте, что хотите, но бутылку шампанского осушила на мах. Его принято пить на торжество, а я – на тризну. Кроме него я вообще ничего не пью. Если только с напёрсток хорошего коньячку. Вернулась в Среднегорск. Разузнала про Маришу. Съездила на могилку. Опять приложилась. Утром – в разобранном состоянии. А тут вы позвонили… Увы, но для меня варварская расправа с Мариночкой – тёмный лес.

– Расскажите что-то значимое о ней, – попросил Алексей. – Чтобы я составил более глубокое представление о вашей подруге. Кстати, как вас по имени-отчеству?

– Прокуратура же знает всё! – просветлев обликом и отвлекаясь от траурного прошлого, озорно подловила его на промахе и «взяла с поличным» Соболева. – Продемонстрируйте свои способности.

– Ларчик открывается методом логической дедукции, – не оплошал Подлужный. – Затруднение лишь в том, что человечество не придумало достойного обозначения для той кудесницы, что нарисовалась передо мной.

– Боже! Сколько пафоса! – поощрительно воскликнула Соболева. – Но я позволяю вам поизощряться, на сей счёт. Нуте-с?

– «Соболева О.», – задумчиво протянул Подлужный, принимая игру. – Быть может, Орнелла?

– тонко польстил он.

– Нет, – азартно улыбнулась проказница. – Но мне приятно.

– Мерилин? Клеопатра? Нефертити? Жозефина? – ненавязчиво курил фимиам Алексей.

– Нет! – уже смеялась Соболева. – Мне нравится ход ваших мыслей, однако, где же здесь буква «О»? И потом: почему сплошь чужестранные имена?

– Да потому, что неподражаемо прекрасное всегда нам кажется не от мира сего! – был в ударе компаньон по развлечению.

– О! – только и сумела произнести девушка.

– Тогда, быть может, Ладэнэлла? – выдавал экспромт за экспромтом «на флирт-марше» Подлужный.

– Ладэнэлла? Хм, впервые слышу, – игриво отвела книзу танцовщица нижнюю губку, выказывая каёмку розовой слизистой оболочки. – Что оно значит?

– Нефертити, в переводе с древнеегипетского, звучит, как «Красавица пришла!» – загораясь от вдохновения, фантазировал её визави. – Ладэнэлла же на языке пришельцев из Антимира с далёкой планеты Ипсилон значит: «Дьявольская искусительница пожаловала!»

– Но почему же «дьявольская»? – пуще прежнего надула губку артистка.

– Откровенно? – пронзил её взором Алексей.

– Откровенно!– с вызовом ответила та, и в ожидании подалась к нему грудью, отчего незагорелая полоска упругих холмиков отодвинула рубеж лифчика до опасной черты.

– Потому что вкусить искусительницу, ни за какие коврижки нельзя, но черто-о-овски хочется! – проглотил слюну вожделения мужчина.

– О! – вторично не сумела подобрать эпитета молодая женщина для выражения чувств.

– И вообразите, – импровизировал Подлужный, – что вы первая девушка Земли, что удостоилась этого титула от инопланетян: Ладэнэлла! И сверх того представьте, что имя это не я, простой смертный, произнёс, а излил в виде сердечной лирической мелодии какой-нибудь знаменитый ипсилонец, равный Валерию Ободзинскому.

И он поёт на наречии иного мира: «Льёт ли тёплый дождь, падает ли снег, у подъезда Ладэнэллы я всегда стою стою…».

Впечатляет?

– Не без того! – смятенно призналась сиюминутная муза фантазёра.

И она непроизвольно уронила руки на колени. И в ней мимолётно, из-под напускного лоска и блеска, проглянула диковатая голенастая девчушка, которая, подцепив из античной амфоры на кончик указательного пальца дразняще-пахнущую янтарную массу неизвестной природы, не знает, что делать с нею дальше: то ли попробовать яство, вдруг то – олимпийский нектар, то ли смахнуть прочь – от яда и греха подальше.

– Хорошо, – решился новоявленный оракул, уловив колебания девушки и привнося в диалог ещё одну интимную струнку. – Сейчас я попытаюсь отгадать ваше подлинное имя. Попадаю в «яблочко» – вы мне позволяете некую вольность. Стреляю в «молоко» – вы вольны, как птица в полёте. Свободны упорхнуть на все четыре стороны. Идёт?

– Пропадать, так с песней и… с ипсилонцем! – рисково бросила чертовка, и тёмно-карие бархатистые очи её заблестели. – Идёт!

– Слово? – обжёг напоследок девушку предостерегающим взглядом «магистр оккультных наук».

– Слово! – подобно озорующему сорванцу, выпалила та.

– Окса-а-на! – вставая и для пущей убедительности вздымая кверху руки, магически провозгласил Алексей, словно первоалхимик, синтезировавший из вакуума драгоценный металл.

– Ха! Понятно. Да вам было известно, как меня зовут, – отнюдь не разочарованно констатировала та, что оказалась всё же Оксаной.

И она заинтересованно повела глазами, словно «встречным курсом» провоцировала: «Ну! Вы угадали. Ну, делайте же, делайте же вашу обещанную вольность! Вы меня заинтриговали».

Подлужный «испепелил» Оксану долгим пожирающим плотоядным взглядом. Танцовщица, авантюрно принимая дуэль, состроила нарочито наивную гримаску и не отвела насмешливых обольстительных очей, из глубины которых прорывались на поверхность протуберанцы порочного интереса, нетерпения и… затаённого страха: «Чем чёрт не шутит?! Кто предугадает, на что горазды эти неиспробованные прокуроры? А что, если у них это в порядке вещей?»

Но тут же её броская фактура, независимая поза и флиртующе выказанные и уже дразняще чуть разведённые стройные балетные ноги откровенно и завлекающе взывали: «И что ты со мной сделаешь? Тут, в учреждении. В скопище кабинетов. Где кругом люди. В конторе, что символизирует пуританскую мораль и строгость. Да ничего!»

Подлужный по-настоящему любил свою жену. Татьяна вызывала у него развёрнутый спектр нежности: в любовной прелюдии хотелось защитить её от невзгод, манило припасть к её рукам, прижаться к ней щекой, осыпать её беглыми поцелуями сверху донизу, признательно прикоснуться к её полураскрытым губам… И слиться с нею… И постигать её с безукоризненным и отменным мужским достоинством всю жизнь, как бы подчёркивая тем самым ту великую меру счастья, что выпала на долю её избранника. И эта признательность неизменно и незримо присутствовала в любовной увертюре, достигала максимума при апофеозе ласк и неугасимо светилась и за пределами интимной близости.

А вот расположившаяся перед Подлужным дьявольская чаровница, возбуждала в нём противоположные по форме проявления звериные желания, пробуждала дикие природные силы. И Алексей внутренне подался им навстречу. Почти довершила погром его моральных устоев обстоятельства известного воздержания. Он был утомлён подобно тому стрелку из лука, что удерживает контрольный палец со стрелой на туго натянутой тетиве день, неделю, другую… Силы иссякают. Решимость не беспредельна. Воля не безгранична. Тем более что самому железному мужчине ничто человеческое не чуждо. Да ещё коли подле тебя сладкая «девка-чернавка», от которой бьёт возбуждающим током и демоническими поползновениями утоления страсти.

И Алексею захотелось, страшно захотелось смести одним движением с допотопного канцелярского стола – к едреней фене и к ядрёной бабушке – многочисленные никчёмные документы, уголовные дела и прочую следственную кабалистику; завалить на освободившуюся услужливую широкую плоскость эту манкую чертовку; задрав юбку и оголив запретную зону, запустить туда, в сладкую порочную черноту промежности, вздрагивающую от предвкушений мужскую длань, чтобы вволю облапить податливую тёплую женскую плоть. Задыхаясь, навалиться всем телом на искусительницу, прильнуть с хищной похотью, чтоб косточки захрустели, и погрузиться, вгнездиться, вляпаться, вмандячиться в неё по самые уши.

И тягать, тягать, тягать на себя порочное создание, по-звериному рыча и скуля. И блудить, блудить, блудить в нём окаянными причинными местами и помыслами. Да так! чтоб хрястнулся и рассыпался в щепки от неимоверного перенапряжения добротный канцелярский стол; чтоб гвозданулась с потолка на пол, спятившая от невиданного зрелища, люстра; чтоб лопнула от натуги и рассыпалась мириадами звёздочек сладострастной мучительной боли и наслаждения становая мужская жила; и чтоб разлилась истома в темноте плотно сжатых век и стоне стиснутых и искусанных в кровь губ!

И здесь же, «не отходя от кассы», переблеваться вдрызг, выворачиваясь наизнанку от охватившего мерзопакостного состояния грехопадения и пачкая подлую морду в гнусной тягучей жиже. И опрометью бежать отсюда прочь, чтобы не возвращаться к грязному позорному ложу уже никогда и ни за что…

Но искомая финальная фаза ещё не была пережита. А потому Подлужный, не сводя взора с гипнотизируемого объекта, копируя знаменитого танцора Вацлава Нижинского, мягким прыжком барса преодолел расстояние, отделяющее его от входа, и запер дверь. Затем последовало большое жете

в противоположном направлении – и он уверенным движением перекрыл портьерой оконный проём. Кабинет накрыл полумрак. Ещё два вкрадчивых кошачьих шага «на пуантах», и Алексей замер за спиной Оксаны.

Он приобнял девушку за плечи и медленно наклонился к плавному загорелому изгибу шеи, обдавая его неровным палящим дыханием. Даже в полутьме Подлужный различил морозную чувственную волну мурашек, бегущую по телу отчаянной гостьи. Тогда он прошептал в самое её ушко: «Это я тебя потревожил, моя маленькая девочка! Но я заглажу свою вину и всё сделаю очень-очень нежно и ласково, желанная моя Дьявольская искусительница…»

И теряя голову, Алексей прихватил губами шелковистую мочку уха девушки и потянулся, заскользил рукой вниз – к узенькой незагорелой полоске бугристой поверхности…

Неизвестно, куда и сколь далеко занёс бы волнующий смерч эмоций забывшуюся парочку, если бы не нелепая случайность. Последняя, впрочем, есть форма, как мы знаем, проявления закономерности. И по её велению в переломное мгновение щёлкнул аппарат внутренней связи, и раздались громкие позывные.

Алексей и Оксана разом крупно вздрогнули. Девушка, молча, отстранилась. Подлужный выпрямился и выдохнул воздух. Мистический дурман страсти и очарования бесследно рассеялся и в их головах, и в служебном помещении.

Раздражённо фыркнув, Подлужный нервно восстановил первоначальную обстановку, уселся на привычное место и, нажав на тумблер переговорного устройства, проговорил:

– Да, Яков Иосифович.

– Алексей, зайди ко мне, – начальственно распорядился Двигубский.

– Яков Иосифович, у меня следственное действие.