– М-да, – через силу выдавил из себя Алексей.
Стыдно сказать, но Подлужный даже мелко и эгоистично возликовал про себя: ему-то подобные семейные «заморочки» и не снились. Тиссен же меж тем продолжал изливать то, что наболело у него внутри.
– Опять же сосед у нас, Генка, пьянчуга прокуренный. Заколебал. Так хренодёр повадился с ним водяру гваздать. Я его пару раз выбрасывал, а он на меня – «телегу», что я закон нарушаю. Что он к Генке ходит. Вот я ответно и накатал заявление в обком: мол, помогите коммунисту, работнику прокуратуры с отдельным жильём. Сегодня слушали меня в отделе административных органов. Обещали помочь.
– Н-да…, – не зная, что сказать, протянул Алексей.
Он и предположить не мог, что у благополучного снаружи, неизменно бравого, подтянутого, с полувоенной выправкой прокурора-криминалиста такая «петля на шее». А вот, поди ж ты, приоткроется человек, и…
Разговор коллег был прерван появлением в коридоре двух новых действующих лиц мужского пола. Последние столкнулись там случайно, следуя в разных направлениях. Им не было видно сотрудников прокуратуры, пристроившихся за щитом объявлений, и потому диалог, состоявшийся между ними, протекал вполне откровенно.
– Привет, Юрий Игоревич, – сказал первый из мужчин, пожимая второму руку. – Куда спешим?
– Привет, Виктор Геннадьевич, – ответил второй. – Да вот, спешу с совещания на совещание: из областного суда – к себе. Наверное, это меня Маяковский имел в виду, когда писал про прозаседавшихся. А вы как?
– С корабля – на бал. Только что из Москвы.
– Как там столица?
– Плохо, Юрий Игоревич, плохо.
– Что так?
– Всё начинает шататься. Знающие люди предрекают, что развалит Горбачёв партию. И я склоняюсь к тому, что всё может быть. Конечно, не сразу: через годик-другой. Ан пути эвакуации надо готовить загодя.
– Да ну?
– Именно, Юрик, именно. Бежать надо отсюда. Бежа-ать. Пора подыскивать норку понадёжнее. И не мешкать с этим. Я сам скоро перехожу в облисполком. Так сказать, на хозяйственное поприще. Политика меняется, партии приходят и уходят, а хозяйство надо вести при любом режиме.
– Озадачил ты меня, Витёк. Хотя я тоже почуял, что в нашей стране ветер перемен начинает гулять сам по себе. Завихрение…
– …переходящее в стихийное бедствие, – ловко подхватил единомышленник. – А посему не зевай, Юрик, не зевай. Рыба ищет, где глубже, а человек…
– …где лучше, – в тон ему ответил собеседник. – Да я тоже подумываю: не вернуться ли обратно – в прокуратуру?
– Подумай, старик, подумай. Ну, ладно, извини, спешу.
– Спасибо, Витя, за подсказку. Удачи!
– И тебе, Юрик, тем же самым по тому же месту!
Мужчины разошлись, а сотрудники прокуратуры остались, точно их кто пригвоздил к сиденьям, как к электрическим стульям. О личности одного из партаппаратчиков – того, что звали Юрием Игоревичем – Подлужный догадался сам. Так как тот скрылся в кабинете, на дверях которого висела табличка «Заведующий отделом административных органов Лубов Юрий Игоревич». О втором Алексей справился у Тиссена:
– Кто это с Лубовым толковал?
– Монастырский. Возглавляет промышленный отдел обкома. Бывший первый секретарь Углеуральского горкома партии. Начинал шахтёром.
– Интересно, кем же он закончит? Вот такие монастырские и подведут нас под монастырь, – зло схохмил Подлужный. – И это – руководящие органы компартии! Крысы бегут с корабля.
– А, – крякнув, отмахнулся Тиссен. – Шут с ней, с большой политикой. Мне бы личную жизнь устроить!
– В это время в коридор выглянула секретарь парткомиссии и выкрикнула: «Подлужный Алексей Николаевич!»
4
В кабинете, помимо женщины-секретаря, присутствовало четыре члена парткомиссии. Председательствующий огласил информацию Подлужного о том, что при расследовании уголовного дела о злоупотреблениях и нарушениях правил торговли в Среднегорском гормебельхозторге был выявлен факт продажи вне очереди дефицитного финского гарнитура семье секретаря обкома партии по идеологии Башмачникову.
– Вопросы к следователю прокуратуры имеются? – спросил председательствующий, завершив чтение.
– Я так и не понял, причём тут товарищ Башмачников? – осведомился один из членов комиссии.
– В информации чётко сказано, – пожал плечами Алексей, – что при обыске в магазине была обнаружена записка заведующего отделом Гормебельхозторга Кулькова, адресованная завмагу, где предписывалось: немедленно отпустить гарнитур жене Башмачникова. Подчёркиваю: не гражданке Башмачниковой, а жене Башмачникова. То есть, при исполнении сделки решающую роль сыграло должностное положение секретаря обкома. В реестре сделок купли-продажи между строк задним числом была втиснута подложная запись о постановке в очередь Башмачниковой. Платёжные документы налицо. Факт отпуска товара Башмачниковой с доставкой по домашнему адресу так же установлен. Сама она это признала. И завотделом Кульков при допросе подтвердил, что записка была написана им по устному указанию кого-то из руководителей Гормебельхозторга. Кем именно, он не помнит.
– Неубедительно, – покачал головой председательствующий.
– Домыслы… Предположения, – присоединились к его мнению ещё два члена комиссии.
– Факты говорят сами за себя, – не согласился с ними Подлужный. – Сам секретарь обкома от явки для допроса в качестве свидетеля уклонился. Моё постановление о его приводе облпрокуратура, к сожалению, отменила. Сделано это было, что само по себе характерно, по жалобе самого Башмачникова, в которой он всё свалил на жену. Но гарнитур возвратить отказался.
– Безобразие! – неожиданно возмутился один из членов парткомиссии – старичок с орденской колодкой на пиджаке.
– Что вы имеете в виду, Иван Васильевич? – почтительно спросил его председательствующий.
– Да то! – сердито ответил ему ветеран. – Почему здесь нет самого Башмачникова?
– …, – после многозначительной молчаливой паузы развёл руки председательствующий.
– А вы, молодой человек, – не унимался старичок, обращаясь к Алексею, – почему… как это… не арестовали жену Башмачникова за незаконную покупку?
– Уголовной ответственности, Иван Васильевич, в данном случае подлежат исключительно должностные лица торговых организаций, – вежливо растолковал тому Подлужный. – Покупатели, в соответствии со статьёй сто пятьдесят шестой со значком пять Уголовного кодекса РСФСР, освобождены от такой участи. Они не субъекты уголовной ответственности.
– А директора Гормебельхозторга вы загребли?
– Увы, Иван Васильевич! – брезгливо «стряхнул» с ладоней невидимые «бациллы криминала» сотрудник прокуратуры, невольно заимствуя терминологический стиль у собеседника. – Директор торга в документах «не наследил», не засветился и сумел вывернуться. А «на разделочный стол», как говорят в небезызвестных кругах, попала рыбёшка помельче: продавец да тот же Кульков.
– Безобразие! За что воевали? – не успокаивался старичок. – Я требую вызвать на комиссию самого Башмачникова!
– Я полностью с вами согласен, Иван Васильевич! – радостно подхватил его пыл приглашённый следователь, вообще-то не имевший права такой инициативы, но мигом смекнувший, на кого ему следует опираться. – Иначе ведь что получается? Партия требует от трудящихся сознательности и законопослушания, а секретарь обкома остаётся безнаказанным. Расхождение слова и дела. Говорим одно – делаем другое. И тем самым подрываем доверие к основам нашего общества.
– Дожили! – вскочил разгорячённый ветеран, вставая рядом с Подлужным. – Да я в 1920 году был делегатом Третьего съезда комсомола. Перед нами Ленин выступал. Потом объявили перерыв. Ленин спустился с трибуны и разговаривал с нами. Я стоял вот так от него, – чуть вытянул руку от себя Иван Васильевич. – И один паренёк спросил его про новое общество. А Владимир Ильич и сказал, что мы – первая в мире страна, где нет эксплуатации человека человеком. Что у нас, кто лучше работает – тот лучше и живёт. А кто не может работать, тому поможем. А кто не хочет – того посадим! Поняли?!
– Конечно, поняли, Иван Васильевич, – даже притянул за плечи старичка Алексей. – Жаль, перед нами, перед нынешней молодёжью, Ленин не выступал. Зато, когда я был студентом, перед нами выступал дважды герой Советского Союза, лётчик Михаил Петрович Одинцов. Так он говорил, что у нас к основным благам обеспечен равный и бесплатный доступ: образование, медицина, жильё. Что к 2000 году каждая семья бесплатно получит отдельную квартиру. А там, где такой обеспеченности нет, социальная справедливость проявляется в очерёдности. И на тебе – главный идеолог – нарушитель. Как так?!
– Башмачникова – сюда! – вновь гневно потребовал ветеран.
Свою эскападу Иван Васильевич даже сопроводил жестом, каким пойманную тифозную вошь прижимают ногтем к столу. И… символически раздавил её.
В такой обстановке члены парткомиссии не рискнули спорить с парой грозных союзников, внезапно обретших друг друга. Они приняли решение заслушать Башмачникова, как только тот вернётся из поездки по области. Подлужного же председательствующий даже поблагодарил за бдительность, пообещав уведомить о принятом комиссией решении. И отпустил с видимым облегчением.