Хирурги человеческих душ

– Ну, чего ты, Ладомир Семёнович, начинаешь? Ведь хорошо сидели.

– Да этот Подлужный, Константин Ефимович, заколебал уже! – оставил всякую дипломатию тот. – Молодой да ранний. Без году неделя в органах, а уже на партию замахнулся.

– Вы Башмачникова-то с партией не путайте, – выдал резонный совет Купцов. – Я его как облупленного знаю. Тоже из молодых да ранних – ещё и сорока не стукнуло. Прямого производства не нюхал. Блатник. Типичный выходец из комсомольских функционеров. Ему бы образцом для подражания быть, а он сам нарушению законов потворствует.

– Я, Константин Ефимович, не случайно заикнулся про то, что этот выскочка на партию замахнулся, – гнул свою линию Сясин. – У меня есть хорошая знакомая – доцент университета Наугольных. Завязался один разговор. И она вскользь помянула Подлужного. Оказывается, читала ему историю партии. Так этот неугомонный ещё студентом критиковал КПСС. Мол, он всей душой за социализм, но партия со своей ролью лидера плохо справляется. Так и заявил: «Плохо справляется!». Каково?

– Проблемы социалистического строительства, Ладомир Семёнович, вы не хуже меня знаете, – отмахнулся Купцов. – Но сейчас – о другом. Честно признаюсь: ярым борцом с привилегиями для партаппарата никогда не был. Духом слаб, чего уж там… Но себе нарушать закон никогда не позволял. Потому принципиальность этого выскочки, как вы соизволили выразиться, мне симпатична.

– Константин Ефимович, – подобно борову, роющему яму, закрутил головой Сясин. – Этот… уже сейчас доставляет массу хлопот, а будучи прокурором, он вас напрямую подставит. Гарантирую! – угрожающе завершил он тираду.

– Я вам, Ладомир Семёнович, первому скажу, – неожиданно привнёс новую струю в переговоры руководитель. – На последнем совещании в Москве мне прямым текстом сказали, что на второй срок не назначат. Староват уже. Пора на заслуженный отдых…

– Опля! – непроизвольно вырвался у Сясина почти восторженный возглас.

– А новые времена требуют свежих кадров, – мимолётно скривившись от прорвавшейся искренности собеседника, продолжал размышления вслух Купцов. – Я и подумал: быть может, такие вот подлужные – и есть та поросль, что принесёт пользу стране. Свершат то, что я должен был сделать, да не сделал.

– Заблуждаетесь, Константин Ефимович! – внезапно воспрянул духом Сясин. – Дурь он принесёт! Да и ваш… сменщик замучается с таким наследством.

– А вот у меня иная точка зрения, – проронил прокурор области.

Ему не нравился характер обмена мнениями. Потому он сознательно ещё раз сменил тематику:

– Кстати, Ладомир Семёнович, наслышан я, что у Обиходова шикарные загородные апартаменты. Не приходилось мне там бывать. А ты что скажешь?

– Мля-мля, – от неожиданности едва не подавился слюнями тот.

Купцов же неожиданно по-мальчишески подмигнул заместителю. Константин Ефимович прекрасно знал, о чём спрашивал. И на чём можно было подловить Сясина. От уловки руководителя тот буквально осел, как снег на апрельском солнце. И не найдясь, что ответить, отпросился в свою резиденцию, сославшись на неотложные дела.

О том, что так выбило Сясина из колеи, повествование впереди.

6

Время для позднего вечернего кросса всё же выкроилось. Истекал четверг. И Подлужный, совершая пробежку по лесополосе вдоль железной дороги, предвкушал завтрашнюю встречу с женой и детьми на даче. На профессорской даче. На даче профессора Серебрякова. Ведь Алексей был счастливо женат на дочери профессора Серебрякова Татьяне, подарившей ему двух сыновей.

Любящий отец и муж изголодался по общению с мальчишками и по женской ласке. И поначалу его мысли беспорядочно перепрыгивали с одного объекта любви на другой, но затем всё же сосредоточились на маленьких существах. Тем более, что у Подлужного были замечательные сыновья.

После свадьбы Алексей и Татьяна дружно мечтали о том, что у них будут трое детишек: дочка и два сыночка. Расхождения в их замыслах заключались в последовательности исполнения желаний: жена надеялась на то, что первой родится девочка, а уж потом – её братишки. А вот муж желал противоположного. В результате первенцем у них стал Сергунька. И потому позднее Татьяна, уже беременная вторично, совершенно заслуженно и справедливо полагала, что на сей раз у них точно появится помощница. К своим переживаниям она объяснимо склоняла и Алексея, обоснованно рассчитывая на солидарность. И, разумеется, сердилась, слыша мужское мнение, отличное от её желания.

– Алёша, ну почему ты такой эгоист?! – сердилась она.

– Танюша, – поражался нелогичности женского мышления тот, – при чём тут наши «хочу-не хочу»? Ведь пол ребёнка зависит от того, сперматозоид с хромосомой «ХХ» или «ХY» оплодотворит женскую яйцеклетку. А это уже за пределами соглашения «по-твоему» или «по-моему». В своём прогнозе я всего-навсего исхожу из того, что сперматозоид, несущий мужское начало, в принципе мобильнее. Потому чаще и происходит зачатие особей мужского пола. А при моей настырности исход, видимо, предопределён. Вот лет через… пятьсот, когда моя агрессивность пойдёт на спад, когда у меня значительно снизится уровень тестостерона, мы закономерно заполучим девочку. И учти, что и Сергунька предпочитает братика.

– Ещё бы, сам настроил его, – обижалась супруга. – Ты хотя бы поддакнул мне из сочувствия. Что тебе, трудно? Так нет же…

К женскому разочарованию, несносный Подлужный в предсказании был точен: вторым тоже родился мальчик. Но Татьяна не горевала. В ответе на поздравительную открытку, которую Алексей и Сергунька принесли в роддом вместе с цветами, она радостно написала: «Ваша взяла, мои милые мужчины! И пусть! Я так же сильно люблю Мишутку, как и вас. Даже ещё сильнее. Вот вам!»

Сергунька в семье Подлужных появился семь лет тому назад. И оказался необычайно одарённым – в плане интеллектуальных задатков. Уже в полгода первенец начал говорить. Причём «стартовал» он отнюдь не с общепринятого «мама». В связи с этой «неувязочкой» Алексей в дружеской компании любовно подшучивал над Татьяной:

– Представьте себе моё полуобморочное состояние, – иронизировал он в окружении близких людей, – когда вместо долгожданного «папа» или, на худой конец, «мама», я услышал многозначительное «дя-дя»! С тех пор меня не покидают сомнения, – сценически талантливо сетовал «непутёвый» папаша под тихий понимающий смех родни.

– С твоим апломбом капелька сомнения не повредит, – парировала его шутку с гордостью и безгрешностью молодой матери Татьяна.

– Моя дочь выше подозрений!

– горделиво изрекала известный и несколько подправленный афоризм тёща Людмила Михайловна.

– Чей бы бычок ни прыгал, а телёночек-то наш! – нежно целуя внука, категорично «прекращала прения» мама Алексея под дружный и теперь согласованный хохот собравшихся.

Ещё не достигнув и годовалого возраста, Сергунька уже говорил осознанными краткими предложениями. Иногда, заигравшись, он нечаянно мочился в штанишки и тогда бодро «докладывал» матери: «Моки штуки!». Это означало, что штанишки мокрые и их надо бы сменить. Если же такая младенческая промашка случалась с малышом в присутствии отца, то бутуз начинал слезливо кукситься, ибо папаша воспитывал его в строгости и суровости, подобно маленькому солдатику.

– Ай-яй-яй! – стыдил сынишку Алексей. – Нехорошо. И прекрати плакать – ты же мужчина!

– Я и пачу, амо пачеца! – катились прозрачные слезинки страданий по пухлым щёчкам малыша. – И пачу, амо пачеца!

На взрослый язык это переводилось так: «Я не плачу, само плачется!». При этом обижался и досадовал Сергунька прежде всего на собственную слабость, а не на отца. Папу, вопреки взыскательности последнего, он обожал.

По мере взросления, детский пытливый умишко Сергуньки постоянно и неустанно постигал мир. Однажды на прогулке Подлужный катил коляску, в которой сидел сынишка, вдоль длинного забора. Татьяна шагала рядом с ними и прислушивалась к диалогу двух любимых мужчин.

– Папа, ето сто? – любознательно осведомлялся мальчик, показывая пухленьким указательным пальчиком на мелькающие штакетины.

– Забор, – по-мужски лаконично удовлетворял его любопытство отец.

– А ето? – не оставлял его в покое малыш, глядя на «хоровод» штакетин.

– И это забор, – по-отцовски заботливо передавал ему опыт наставник.

– А ето? – дивился нескончаемому потоку ограждения Сергунька.

– Тоже забор, – досадовал на непонятливость наследника Подлужный.

– А ето? – не поддавался родителю сын, как не поддавалась ограничению изгородь.

– Да тоже забор! – уже с изрядной долей раздражения отвечал замученный папаша.

Наконец изгородь оборвалась. Вплотную к ней, точно принимая своеобразную эстафету, стояли рядком, чуть покачиваясь, три подвыпивших мужика. Видимо, уже «сообразившие на троих».

– И ето забол! – реабилитируясь перед обожаемым папочкой, глубокомысленно обобщил Сергунька, тыча пальчиком в направлении выпивох.

Услышав его умозаключение, всегда выдержанная Татьяна засмеялась, подобно невоспитанной девчонке: раскачиваясь в поясе и забыв прикрыть ладошкой широко раскрытый рот. Подлужный также расхохотался.

– Умница ты моя! – вытирая слёзы, набежавшие на глаза, расцеловала мама в щёчки сынишку. – Уж они-то однозначно – забор. Шпалы дубовые.

– Кон-конкретность дет-детского сознания, – сквозь смех, с научных позиций разъяснял Алексей жене логический феномен мышления малыша.

– И ето забол! И ето забол! И ето забол! – довольный произведённым эффектом, уже балуясь, показывал маленький шалун на спешащих мимо них прохожих.

На третьем году жизни сына Подлужный подарил ему кубики с картинками, на которых были нарисованы буквы, проиллюстрированные соответствующими предметами. Трёх уроков хватило с лихвой, чтобы Сергунька овладел азбукой. Тогда Алексей к кубикам добавил книжку «Весёлая азбука». Тех же трёх сеансов чтения оказалось достаточным, чтобы Сергунька запомнил наизусть незатейливые стишки.