Тайны лабиринтов времени

Юноши, увиливая от работы, подкрадывались к своим соседкам и давили ягоды на их плечах. Девушки смеялись и визжали, сердились и бросались ягодами в мальчишек.

Все было бы прекрасно, но корзины, переполненные ягодами, никто не уносил под навес. Раньше это делали рабы. Под навесом на широкой каменной площадке двенадцать знатнейших мужей города Одессос, потные и полунагие, топтались, не зная, что им делать. Ритуал требовал, чтобы они, хохоча, давили ногами ягоды, чтобы сок наполнил огромный чан, ну, а в котле, пока, не было ни капли сока.

Архонт вышел из-под навеса в поле, взял корзину, принес ее обратно, высыпал ягоды в чан и пошел за второй. Мужам, хоть и знатным, богатым и уважающим себя, пришлось присоединиться к градоначальнику и, вымучивая из себя улыбку, начать танцевать на ягодах, выдавливая сок.

Вакханки, увитые золотистыми и яркими гроздьями винограда, размахивая посохами и тирсами, кружились вокруг мужей и в экстазе задора подгоняли их выкриками и возгласами:

– Эвое! Эвое! – кричали вакханки и дразнили именитых своими полуобнаженными телами, подмигивали им и щекотали их телеса. Юноши наполняли ароматным соком амфоры.

Когда закончится сбор урожая, эти амфоры, нагретые на солнце, зароют в землю. Обряд погребения бога Диониса на том и закончится. Дионис сошел к людям на землю, чтобы пострадать за них и, растерзанный демонами, он воскрес. Каждый год Вакх умирает, а весной возрождается к жизни.

– Эвое! Эвое! Слава Вакху! – жрицы носились вдоль виноградника, и их смех разносился по всей округе.

– Лоза родит сок! Сок родит вино, а вино – радость! – кричали вакханки.

Олгасий сидел на земле, окруженный ворохами листьев и виноградными гроздьями. Лицо горело от солнца, а пальцы слипались между собой.

– Лови меня! Я вакханка! – И она, пробегая, ущипнула его за щеку. От неожиданности Олгасий вздрогнул, голова еще кружилась после вчерашнего пира, а тут такая жарища, и сегодняшнее веселье совсем одурманило голову. Он задыхался от зноя, от испарений земли, от сладкого запаха раздавленных ягод винограда, который пьянил и без того тяжелую голову.

За кустом изловили вакханку, ее стан извивался, освобождаясь от объятий. Волосы девушки рассыпались по земле, она была прекрасна. Трепет прошел по телу Олгасия: скорее к морю, к прохладной воде – бегом. Дорога к морю уходила от виноградника вниз, резко поворачивала и прямой стрелой врезалась в прибрежный песок.

По дороге шли девушки и пели хвалу Вакху, в прозрачных и разноцветных пеплосах они несли на головах корзины с медовыми лепешками, козьим сыром и прочей едой на виноградник. В дни сбора винограда девушки лучших семейств города считали для себя честью прислуживать всем, кто окроплен соком бога Вакха. Олгасий налетел на девушек, сбил их с ног и сидел на земле, раскрыв рот.

– Чего ты молчишь? Смотри, как смешно открыл рот, словно окунь, которого вытащил рыбак, – сказала девушка своей подружке, и они громко захохотали.

Олгасий, внезапно для себя, подхватил девушку на руки и помчался к морю. Он так несся, будто убегал от погони, девушка прижалась к нему всем телом, и от неожиданности и стремительности произошедшего ее испуг ослепил Олгасия, сделал его глухим и безрассудным. Подбежав к обрыву, Олгасий не смог остановиться и полетел вниз. Они катились, цепляя кусты, расцарапывая спины, и почти одновременно скатились на песок. Девушка неожиданно рассмеялась:

– Похититель! Посмотри на себя, какой ты смешной. Ты порвал на мне одежду – как ты объяснишь это моему отцу? Ты погубил меня! – Говоря так, она смеялась и поправляла одежду нарочно так, чтобы подразнить его, кокетничая и заигрывая всем своим телом. – Отойди за камень – и не смей поворачиваться, пока я тебя не позову.

– Я дам тебе свое покрывало, – виновато и еле слышно проговорил Олгасий.

– Оно пропиталось все соком винограда, покрылось пылью, пока мы, по твоей вине, скатывались по склону к морю. Сполосни его в море, выжми хорошенько и дай хоть немного просохнуть. Я замерзла, не стой как истукан, сейчас же дай мне покрывало. Ты что, ослеп, и не видишь, как я дрожу?

Олгасий зажмурился и, протянув покрывало, отвернулся. Девушка вышла из-за камня – и огромное уходящее солнце, просветив насквозь покрывало, обнажило фигуру девушки.

– Ты и правда, сама Афродита.

– Странный ты: хватаешь, тащишь неизвестно куда, а теперь в любви признаешься. Или я не права? Пойдем же!

Когда миновали последний поворот, увидели Алкея, окруженного толпой юношей и девушек. Лицо его пылало, глаза выражали пьяное сумасбродство и злость. В правой руке Алкей сжимал меч и, размахивая им, что-то кричал. Алкей увидел сестру и Олгасия на дороге.

– Ты?! Мне сказали, что он тебя… Я убью его! Ты вся в крови!

Алкей бросился на Олгасия и атаковал его. Миг – и на дороге лежал бы труп.

– Сколот грязный, насильник, раб! Воли захотели?

Он размахивал мечом и выкрикивал оскорбления, но вдруг упал чуть не заколов себя собственным мечом.

– Успокойся! Я сказал: лежать, бешеный! – голос буквально раздавил Алгасия, – Я все видел. Никакого насилия не было, они просто скатились с обрыва и расцарапали тела в кровь, – это был Аристоник, стоя над Алкеем и не давая тому подняться на ноги, он продолжил, – Ты слышишь, что я говорю? Это была случайность и только! Могу перед твоим отцом поклясться именем Зевса, что они скатились и расцарапались о землю, притом оба. У Олгасия не было злого умысла и хватит твердить, что сколоты – рабы, твое ослиное упрямство до добра не доведет. Хочешь, чтобы в городе резня началась? Так тебя же первого и прирежут. Ты, сопля, потеряешь не только свою глупую жизнь, но могут погибнуть твоя мама и отец, сестра и друзья. Ты услышал меня? Лежать, сказал! Думай, эллин-дурак.

От виноградника, полунагой, обрызганный соком, бежал отец Алкея. Его движения утратили всю величавость, он задыхался от жары, и, обливаясь потом, трясся, медленно приближаясь. Подбежав, он обнял дочь и буквально повис на ней всем своим необъятным телом.

– О, боги! Ты жива и невредима, а мне сказали, что тебя похитили пираты. Слава богам – это неправда… Раскаленный уголь во внутренности лжеца, напугавшего меня до смерти! Дитя мое!

– Отец держись! Я жива и здорова! Не волнуйся.

– Ты вся в ссадинах? Алкей, вы подрались с Олгасием, но отчего?

– Он хотел похитить сестру и…

– Глупости не говори, над тобой будет смеяться весь город. В праздник Вакха всякое может произойти, но, чтобы Олгасий захотел похитить вакханку – бред.

– Я люблю ее и хочу жениться! Давно люблю, клянусь богами.

– Ух ты! – неожиданно громко рассмеялся почтенный отец.

– Уже и любишь?

– Люблю.

– Олгасий, ты мне нравишься, и потому говорю при свидетелях: клянусь именем Зевса, обещаю отдать тебе в жены дочь, если будут выполнены два условия. Первое – если через три года, которые должны пройти у Олгасия в походах и службе, они с дочерью будут еще любить друг друга. Второе – если Олгасий к этому времени будет обладать положением, достойным нашей семьи и станет обеспеченным человеком. Мне не важно, будет ли он легионером, толмачом у архонта, дипломатом или ремесленником – важен только его капитал и положение в обществе. Ремесленники разные бывают, сынок. Хозяин цеха тоже ремесленник, а теперь у тебя, Олгасий, такие же возможности, что и у моего сына. Вы все свидетели клятвы. Ты – то дочка сама любишь хоть его?

– Не знаю, – кокетливо пропела девушка.

– Все, пойдем домой.

***

Одессос жил по своим писанным и неписанным законам, хартия была принята греками и приход христианства в город не принес катастроф. Язычество прекрасно уживалось с христианством, как летний грибной дождь уживается с ярким солнцем. Жрецы и монахи не делили между собой власть над душами людей. Греки клялись Зевсом и Христом, сколоты – Папаем и Христом.

Пушки – вот что нужно было городу, чтоб защитить себя от пиратов всех мастей.

Боги благоприятствовали Олгасию. Много тысяч стадиев отделяли его корабль от берегов Одессос, но люди были живы и здоровы. Корабельные бока, плотно сшитые деревянными гвоздями и дорогими нержавеющими скобами, не пропускали воду. Двести таланов свинца пошло на обшивку корабля, чтобы морской червь не источил и не продырявил днище. Олгасий поднял голову и посмотрел на паруса, хорошо ли они наполнены ветром. Ходко бежит корабль, шипит вода, обтекая крутые бока триеры. Южный ветер дует через все море с берегов Одессос и несет корабль к Геракловым Столбам.

Диомед, топая босыми ногами, взбежал на высокую корму и уселся, он высыпал на палубу горсть разноцветных камешков:

– Сыграем, хозяин?

Олгасий не удостоил ответом матроса – и все всматривался в холмистый берег, сжимая руками свои виски.

– Положи рулевое весло левее, еще, еще, не бойся потерять берег. Еще левее.

Громче заговорила вода под кораблем, небо заполнял восход, солнце радовало и тревожило, как весна, как молодость, как любовь. Три года прошло – и он хозяин триеры, но беден, досада, а как хочется жениться и иметь детей. Приходить с плаванья в уютный дом, где ждет жена и…

– Вот так держи, так и выйдем к столбам.

Кормчий смочил палец слюной и подставил под ветер.