Тайны лабиринтов времени

– Я разделяю чувства нашего славного архонта, и умру за честь города!

– И я умру! Но не хочу.

– Тебя лошадь не выдержит!

– Зато я могу отдать много рабов!

– Смотри, чтобы они тебя самого не вывезли в степь – и там не бросили на съедение собакам.

Такие разговоры греки вели заплетающимися языками, чавкая и прищелкивая от удовольствия: такая вкусная еда и на дармовщинку, а вина пей, хоть залейся, все всласть!

– Я эллин – и кладу свою жизнь на алтарь отчизны!

– Жизнь ты кладешь, а вот хлеб для города зажал.

Архонту жали руку, он всех потряс своим красноречием об эллинах, но почему-то ничего не сказал о табунах, а ведь от него перс ждет решения.

– Архонт, ты потряс нас своим благородством и красноречием!

– Мы любим тебя!

Перс, сидящий во главе пира, слушая этот пьяный поток любезностей, брезгливо поморщился. Полуприкрыв глаза усталыми веками, он смотрел на греков презрительно и гневно. Он поднялся, и греки смолкли.

– Хватит болтать об эллинах, об их подвигах и о Гомере! Никому не нужны ваши драгоценные жизни. Никто их не требует. Понятно я говорю?

Греки дружно закивали головами.

– Нужны солдаты, но не голодные и ленивые; иначе они разбегутся еще до сражения. Вы жалеете кусок лепешки солдатам – и как они смогут воевать с варварами? Слушайте! Молчать! Вы мне надоели. Все деньги, которые царь царей должен получить от прибыли с продажи скифских скакунов, заплатите вы! Заплатите сейчас, архонт, по истечении трех дней я отплываю с деньгами. Ты понял? Трех дней!

– Это он зря, – медленно проговорил еще полутрезвый грек, – мы скорее договоримся с рабами, чем с персами.

– Ты прав, теперь персы сюда не сунуться, не выгодно, они так растрепали свою империю этой глупой войной, что могут только лаять из-за моря.

– Персы думают, что нас ограбят своими извинительными речами, нет, не извинительными, а угрожающими! Во!

– Я не согласен, персы сильны – и нам настанет каюк.

– Купец прав: персы сюда больше не придут, и войны не будет, а с варварами нужно договариваться и возвращать табуны. Всех коней продадим, и куш останется нам, а персам – кукиш.

– Это точно!

– Диких племен давно нет и в помине, а беглецы – это ремесленники, а не воины; если с ними договориться, то у нас будут и табуны, и деньги, и вольные работники, а не сожженные города!

– Все побережье будет наше!

– Потише, приятель! Варвары, а не мы, греки, могут ухаживать за табунами. Варвары, а не мы, умеют строить, доить, ковать. Мы умеем только продавать, но это немало! Поэтому нам нужен союз с варварами, а не с персами. И хватит их называть варварами!

– К черту этих персов! Мы создадим свое государство, без царей!

– Да, пир, кажется, удался на славу, как думаешь?

– Перс отчалит отсюда, не солоно хлебавши.

Купцы усмехались, расходясь по домам. Архонт и перс стояли у колонны и провожали взглядами захмелевших отцов города.

– Решение свое вынесу завтра утром, – сказал архонт и, повернувшись спиной к персу, ушел.

Градоначальник готов был провалиться сквозь землю, но с купцами он был согласен: от перса нужно избавиться – и как можно быстрее, заключить договор с варварами и вернуть табуны. Кони – это живые деньги; да и как проживут города без скифских скакунов? Рабами торговать – значит, пойти в услужение персам. Избавиться от этого индюка-перса – и к варварам – нужно возвращать табуны.

В трюме стало темно, и фигуры гребцов едва виднелись, их проступающие части тел, освещенные лиловым светом, струящимся из окон, были измотаны. В окна уходили древки весел, сделанных из цельных бревен. Под резкие звуки флейты и барабана сто восемьдесят человек, как один, нагибаясь и откидываясь назад, ворочали огромными веслами и наполняли трюм дружным выдохом, вырывающимся изо ртов гребцов, чем-то похожим на крик гиены.

Гребцы не могли знать конечной цели пути, но догадывались, а среди рабов прошел слух, что рабству – скоро конец, и они смогут стать вольными. Надсмотрщик крикнул что-то своему подручному, когда молодой раб приник к расщелине в борту корабля своим глазом. Рабы дружно опустили головы, но наказания не последовало, и молодой раб не подвергся кровавой расправе. Все поняли: слух о скором освобождении – не простая сплетня, и скоро конец путешествию; только теперь гребцы почувствовали острую боль, накопившуюся в руках и спинах. Триера замедлила скорость, но продолжала плавно двигаться вперед.

– Табань!

Надсмотрщик за все плаванье ни разу не пустил в ход бич. Гребцы недоумевали: они не получили ни одного удара палкой или плетью; ни одной голодной смерти раба и ни одного пересохшего горла за время всего путешествия, впервые жажда не мучила рабов. Такого благожелательного отношения к себе рабы не помнили.

Триера остановилась, загрохотала и зазвенела якорная цепь – и якорь с грохотом плюхнулся в воду.

– Сушить весла!

Значит, триера не будет подходить к причалу, его просто нет, и швартоваться, стало быть, негде. Рабам разнесли, невиданное дело, сушеное мясо – и матросы стали обливать гребцов холодной забортной водой. Они передавали ведра, наполненные морской водой, с верхней палубы, выстроившись в цепочку вдоль скамей, на которых сидели гребцы и поливали ею измотанных людей. Рабы сползли со своих скамеек, залезли под них – и сразу уснули. К Триере подходило судно, слышен был звонкий голос, говоривший протяжно, но недолго, ему ответили с корабля. На верхней палубе засуетились и забегали матросы, стали слышны голоса важных греков, которые находились на триере и доставляли своим нытьем немало хлопот команде во время плаванья.

Судно не отходило от триеры, вероятно, на нем ждали ответа, но гребцы, которые прислушивались к переговорам, ничего не поняли. Язык говорящего был им непонятен, отдельные слова можно было разобрать, но говорили не на греческом.

На борту триеры находились пассажиры: архонт, важные купцы города и какой-то мальчик – варвар по рождению, но, судя по отношению к нему офицеров, из вольных. Его – то как раз и искали по всему кораблю матросы; наконец, прозвучал колокол, он обозначал, что архонта, стоящего на специально сделанной платформе, с помощью подъемного крана спускают на подошедшее к триере судно.

Сумерки сгущались, и матросы зажгли бронзовые светильники, гребцы в свете вспыхнувшего пламени увидели главного надсмотрщика.

– Все вы, может быть, получите свободу, когда вернется архонт, а сейчас вам дадут пресной воды. Матросы внесли глиняные амфоры и, зачерпывая огромными кружками воду, разливали ее по плошкам и отдавали гребцам, следом внесли ящик с лепешками. При таком отношении многие рабы стали прославлять господина и с жадностью заглатывать большие куски хлеба.

– Не спешите!

Снова зазвучал колокол, и гребцы вновь полезли под свои скамьи. Голоса на триере стихли, матросы и рабы спали, только часовые на верхней палубе переговаривались между собой. Приближался рассвет, потушили светильники – и предметы приобретали серый цвет, но прошло еще много времени, прежде чем открылась гладь моря, и показались очертания берегов.

Офицер, стоя на палубе, снял золотую застежку с плаща и бросил в море. Он следил за тонущим золотом и чуть слышно шептал молитву тому, которому поклонялся с детских лет и почитал превыше других.

– Если ты остановишь персов, и они не начнут войну и не дойдут до наших берегов, я принесу тебе царскую жертву, и до смерти буду отличать тебя перед великими богами. Если же архонт и варвары договорятся, что тогда ждет город, и какая жизнь нам уготована богами?

Клянусь! Отдам жизнь за своих детей! Скажи мне, дай знать, кто меня убьет – перс или варвар? Может сняться с якоря пока архонт на берегу, и уйти в Византию? В империю дутых героев и богов. Может, и прав архонт, мы можем построить свое царство, государство независимых греческих городов. Великой Эллады больше нет, Византии мы не нужны, персам нужны не мы, а наши деньги, мы для них – просто рабы.

Неужели так и останемся греческими колониями неизвестно для чего?! Платить персам деньги и кланяться? Благодарить, что не убили, что разрешили оставить себе еду какую-никакую? А ведь они могли забрать все – и мы бы подохли с голоду.

Эта земля стала для меня родиной, но кто слышал о свободных городах? Весь мир живет за счет рабского труда. Итальянцы мечтают о республиках, воюют с королями и принцами за свои вольности, а нам и воевать то не нужно.

Хартия, которую предлагает архонт жрецам варваров, приравнивает грека со скифом – рабом. Когда читал ее, все было понятно, и казалось, что наша жизнь не изменится, а теперь я просто боюсь смерти. За мной никогда не ухаживали рабы, а вот для этих изнеженных и жирных чиновников, для ленивых купцов с их извращенными детьми и женами – рабы нужны как воздух. Смогут ли жить они без рабов?

Одно знаю: не будет у нас случая более удобного, чем выпал сегодня, мы можем избавиться от персов – сейчас или никогда… Когда длинноволосые узнают, что мы вооружили варваров и сами встали рядом с ними, закрыв границу края, а флот наш неподвластен им, что скифских скакунов им придется покупать у нас за золото, персы сотрут нас в порошок. Они уничтожат саму память о нас.