Тайны лабиринтов времени

Ремесленники – это юноши, окончившие школу и умевшие читать и писать. Они поступали в ученики, а после отрабатывали плату за обучение. Эти парни не были греками, только хозяин цеха принадлежал к касте эллинов, и чем толще и безобразнее был грек, тем дела его шли прибыльнее.

Аристократию составляли греки, наделенные властью или особыми заслугами перед городской мошной.

Греческие города и их жители (каждый в отдельности, все зависело от дохода) платили налог персам и являлись колониальными жителями. Порт – вот бездонная бочка золота. Самый богатый грек был отцом Алкея, он хозяин порта и второй,после архонта, глава города. Бесчисленное количество рабов принадлежало ему, а каждый купец, решивший продать свой товар или прикупить чего-нибудь, платил процент от выручки или пошлину за купленный товар, отдельную плату за швартовку, разгрузку судна или погрузку.

Олгасий стоял в толпе, встречающей триеры, но сам ничего и никого не видел. Дома отец замучает упреками, девчонки будут обзывать дикарем или варваром, а учитель не станет даже выслушивать его бред. Олгасий понимал, что ему одна дорога – в ученики ремесленного цеха – это значит, на всю жизнь сдать свое тело в наем; может, пойти в легионеры, быть солдатом – не так уж и плохо, но для этого, как минимум, необходимо призвание. Друзья тянули Олгасия к причалам, и, чтобы не потеряться в этой давке, все крепко держались за руки.

– Большая радость обойти под тугим парусом весь мир, – донеслось до Олгасия, вероятно, купец говорил высокопарно, чтобы подчеркнуть хорошее образование и любовь к Гомеру.

– Мореплавание становится год от года опаснее, – с тревогой прервал его другой купец. – В море свирепствуют пираты, и я с огромным риском дошел до побережья, а мне говорят, что ярмарки не будет.

– Да, я тоже слышал, что табуны не пришли.

– Персы не простят рабам.

– Да хранят нас боги от новой войны.

– Персы не станут разбираться с нищими рабами, они выколотят деньги из нас. Что вы смотрите так, будто ничего не понимаете? Все золото, что персы потеряли с пропажей табунов, вытрясут из нас.

– Мы можем стать нищими. А если откупиться рабами? Их дети уже подросли, и на рынке стоимость двадцатилетнего сильного парня или красивой девочки высока. Такой подарок может смягчить персов – и они, быть может, не разорят нас.

– За городом степь, в нее убегают рабы. Кого отдавать будем?

– Я тоже слышал, что бегут рабы и молодые варвары. Они бродят по степи, да и только, у них ни оружия, ни умения воевать, как у скифов, только воровать и умеют. Походят по степи, оголодают – и вернутся, пускай тогда не рассчитывают на вольный труд.

– Думаю, вы правы: изнеженные городской жизнью, они привыкли получать зарплату и покупать себе еду, а в степи они просто с голоду сдохнут.

– Дарий забрал их воинствующий дух и сделал их нашими рабами, вот уж действительно дорийцы.

Волхвы, бродившие по кочевым дорогам, знали, что большинство граничащих со степью народов и государств, за теми же горами и морями, жили и процветали за счет рабов и дешевого наемного труда своих, доведенных до крайней нищеты, граждан. С ними, как и со скифами произошло грустное преображение. Всегда мускулистые, поджарые воины, дети степи, привыкшие к скудной молочной пище; люди-всадники, сросшиеся со скакунами, а весь народ – стремительная и непобедимая конница, перед которой трепетали могущественные цари. Этот великий народ вдруг начал грузнеть, раздаваться вширь от малой подвижности и объедания, а самое главное – лености духа, приспособленчества и покорности. Греки стали разносчиками подобострастной покорности и лени духа, они заразили скифов мягкотелостью и возможностью добыть легкий кусок еды.

Собрать в единый и сплоченный народ этих, рожденных рабами и убежавших от страха телесного наказания, скифских парней и девушек, бродивших по степи и погибавших от голода – цель волхвов.

– Что с вами стало? – вопрошал старый волхв. – Желтый жир сделал вас свиньями, похожими на греков. Неужто вы и есть потомки славных воинов из вольных племен? У нас есть прекрасные табуны, которые мы увели от греков и персов. Неужто вы не хотите вернуть себе свободу и силу, которой так боялись некогда наши поработители? Посмотрите вокруг себя и скажите друг другу, на кого вы похожи?! Если это увидят персы, они пустят вас на мясо для своих собак.

Запомните, вы вольные люди! Среди вас есть каменщики, плотники, рыбаки, кашевары и конюхи, вы владеете всеми профессиями, нужными для того, чтобы построить свой город. Мы должны стать воинами на побережье и на море, должны добиться того, чтобы с нами считались не только греки, но и персы. Вернем утраченную славу скифов!

Греки беглецов называют дорийцами, а мы будем звать себя древним именем, обозначающим волю, – ясы, значит, не рабы, а свободные люди. Девушки должны вместе с парнями учиться военному мастерству. Некогда воинственные и равноправные с мужчинами воинами, девушки носили оружие, учувствовали в походах и сражениях, являя собой красу и гордость скифского народа. Конницы дев возникали перед неприятелем, словно из-под земли, и, нанеся стремительные, жесткие удары врагу, мгновенно исчезали, оставляя в недоумении противника.

А что я вижу перед собой сейчас? Этот желтый греческий жир проник в детородные тела, сердца и сделал кровь холодной и вялой. Увешенные золотыми украшениями, изнеженные лживой лестью и негой, страдающие обжорством и ленью, сварливостью и любовью поболтать. Дети от таких женщин хворые, ленивые и алчные. Мальчики неповоротливые, а девочки холодные, и вместе они – бесстрастные, лишенные гордости вольного человека, рабы.

Мы сможем построить город, который защитим, и будем жить в нем без рабства, мы равны меж собою, все мы в прошлой жизни воины. Кузнецы смогут сделать мечи-акинаки. Землепашцы, скотоводы, охотники и рыболовы обеспечат нас едой.

Нам нужны корабли, но построить их без греков мы не сможем, а вот выдолбить из больших дубов лодки, да такие, чтобы в них могли поместиться до тридцати воинов, и они ходили бы под парусом – это сможем. Лошадьми из леса притянем стволы деревьев, обстругаем и выдолбим углубления для рыбаков или воинов со скамейками для гребцов, с крышей от дождя и шторма, с мачтами для парусов, а как станет у нас множество таких лодок, мы сможем потопить их триеры, нападая одновременно со всех сторон. Вы – ясы, вольные люди!

– Мы – ясы! – прозвучали грозные голоса мужчин и женщин, еще недавно бывших рабами.

– Наши лодки должны быть легкими, сильными в штормах и маневренными в бою, словно чайки во время охоты за рыбой. Так и назовем наши лодки – чайками.

Олгасий бродил по двору в унынии, рабы спали, и даже лохматый пес не захотел с ним играть, от нечего делать он забрался на забор, а внизу раскинулся сад отца Алкея. Дом отличался изящным фасадом: благородство пропорций строений, изящество линий дома, стройность колоннады вызывали восторг. Сад с тенистыми дорожками, которые вели к фонтану, обсаженному ирисами, был красив и прост по-домашнему.

– Зачем ты срезаешь цветы? – спросил Олгасий у сестры Алкея.

– Алкей попросил, он с отцом идет на пир в честь ярмарки.

– Ярмарки не будет, табуны не пригнали в город.

– Не будет? Ты лучше расскажи об Агрипе! Варвар ты – только дикие звери кусаются, тоже мне боец, а по призванию – раб брата. Может, станешь и мне прислуживать?

Олгасий спрыгнул с забора и уселся на корточки, обхватив руками голову. Все кончено, – думал он, – я опозорен на веки вечные, и не будет мне тут жизни. Олгасий поднялся и побрел, ничего не видя перед собой.

В каморке под лестницей жил старик, вольноотпущенник. Ему некуда было идти, негде было жить и никого он не любил, кроме Олгасия. Мальчик подкармливал своего учителя, ведь этот старик для него был учителем; сколько он рассказал об отце – скифском князе, старик называл его сколотом. Олгасий, так звали отца, и это же имя теперь было и у него, но князь, смешно – сам – чуть ли не раб. Конечно, он рабом не будет никогда, но будущее его – стать подневольным ремесленником, на котором висит долг за обучение, а это почти рабство и на всю жизнь. Старик говорил: чем больше знаешь, тем нужнее людям, и Олгасий старался запомнить историю, учить языки и законы, математика не так интересна, а вот астрономия – это чудо, а не наука. Вечерами он выводил старика на морской берег подышать морской прохладой, иногда слушал Гомера под шелест волн и рассказы старика о скифах, сарматах, об их жизни и войне.

– У меня – горе! – Олгасий уткнулся лицом в потрепанный хитон старика и стал рассказывать о своем несчастье. Старик терпеливо выслушал, поглаживая лицо мальчика. Пальцы у него были сухие и тонкие, кожа – морщинистая и мягкая, словно бархат.

– Этот Агрип глуп и невежественен, так?

– Так, но мне от этого не легче.

– Ты слышал, что табуны угнали в степь?

– Да, учитель, но что с того? Как мне жить в этом городе дальше?

– Попомни мои слова, они придут еще к тебе за помощью. – Зачем я им сдался?

– Ты многих можешь назвать, кто знает скифский язык, греческий или язык персов?

– Нет, признаться, никого, скифский язык никому не нужен сегодня.

– Завтра понадобится, поверь мне. Ты первый по риторике и поэзии в школе, в твоей душе – стремление к знаниям. Варвар не ты, а они.

– Хорошо вас слушать, люблю, когда меня хвалят.

– Все это любят, малыш. Посмотри на волны – и поймешь, что все бежит и заканчивается, к сожалению.

Старик читал Гомера, и голос его становился необычайно весомым, мощным, почти басом. На минуту Олгасию показалось, что сам Гомер стоит рядом с ним: мудрый, всезнающий и вечный путник.

– Что молчишь, князь?

– Ты читал, как Гомер.

– Олгасий, уходи из города и найди волхвов. Твой народ просыпается – ты им нужен.

Пир.

– Ряд веков Эллада для всего человечества была солнцем радости разума и истины. Свободолюбивый народ Эллады создал Акрополь, храм Зевса, весь мир восхищается Ахиллом, Плутоном и Сократом. Могучий дух живет в груди великих греков, а разве не мудры мы, сыны Эллады, сидящие за этими столами? Мы – эллины, и должны вернуть уважение персов, наказать рабов за воровство и строптивость! Задета наша честь, честь эллинов.

– Архонт, возьми все мои деньги, моих рабов. Мы должны уничтожить этих варваров и вернуть табуны! – звучали пьяные голоса в ответ на пламенную речь архонта города. Греки поднимались со своих мест и, пошатываясь, подходили к архонту, начинали обнимать его и лезли целоваться.