– Попросим Михаила половину сруба собрать сразу на Жорином фундаменте, а вторую половину рядом. Из одного сруба можно заложить сразу целую деревню.
– А купол будем показывать? – спросил Васильич.
– Нет. Мы не знаем его реального предназначения, даже Жора. Пусть же он отойдёт другим цивилизациям непонятым, как египетские пирамиды.
– А бункер? Там ведь разруха? – предложил Васильич.
– Понимаешь, там какая-то упорядоченная разруха. Оборудование конечно демонтировано, но как-то так аккуратно, что профессиональный взгляд сразу выявит, что воткни штекер на место и всё снова загудит. Нет, не надо даже никому знать, что есть подземная составляющая. А в деревне знают про подземную лабораторию? – поинтересовался я.
– А как же. Я же тебе рассказывал. В подземелье стоят огромные круглые цистерны, а в них коньяк.
– Конденсаторы, – догадался я. – Мне про них Жора рассказывал. Они видимо находятся в другой части подземелья, там отдельный вход. Но я туда не попал: там у него все закрыто.
– Слушай, Андрей. А за конторой лесхоза есть свалка металлолома. В основном брошенная техника, моторы. Её можно показать?
– Можно, – согласился я, – если она только не отдаёт величием.
– У нас все свалки в стране отдают величием, – сказал Васильич.
– Тогда лучше не надо. Вот может снять вашу водонапорную башню? Только как её связать с погодой, если она похожа на брошенный космический корабль «Восток», вернувшийся на землю? Нет. Давай тоже не надо.
– Да ты не бойся! – подвёл итог Васильич, – я составлю сценарий.
Брови мои поднялись, но я промолчал. Конечно, раз Кукушкин составит сценарий, опасаться нечего?!
– Только пусти слух по деревне, – предупредил я. – Чтобы все знали. Когда приедет телевидение, именно ты будешь им все показывать, и чтобы никто не вмешивался в процесс.
Глава 21. Секс и телевидение
Телевизионщики приехали только через два дня. К этому времени сруб для дома Жоры был почти готов. И только благодаря моему упорному противодействию не был собран до конца. Несколько венцов Михаил оставил для имитации второго заложенного дома. А вся бригада переключилась на подготовку конструкций крыши и террасы.
Когда в Попадалово въехал УАЗ Патриот, весь испоганенный дурацкими надписями, типа: «Телевидение – взгляд в будущее» или «Телевидение нового поколения», в деревне началось массовое умопомешательство. Кукушкин прокомментировал это приблизительно так: «Машина так себе, а телевидение – это всегда взгляд под юбку. Дай им взглянуть, и они сдохнут от отсутствия дальнейшей мотивации». Короче, у Васильича тоже крыша поехала: не смог он устоять против средств массовой информации. Отсюда и появились несвойственные ему, эти длиннющие афоризмы. Что тогда можно было ожидать от людей попроще.
К нашему обоюдному удивлению, телевизионщики не стали разыскивать старого пердуна Кукушкина, сторожа станции, как было задумано по сценарию. Они стали искать Андрея Пришельца.
Так они и возникли перед нами: вместе с УАЗом, в облаке деревенской пыли и людской глупости. Журналистка Лена имела контрацептивную внешность, но выдающуюся задницу. Последняя компенсировала все. Даже отсутствие ума. Я сразу представил себе раздел «Ракообразные» из книги «Кама сутра», но Васильич ткнул меня по почке, что с краю стояла, так, что отбил всякую охоту к дальнейшему углублению темы.
Зато Паша, оператор, был то, что надо. Дружелюбен, общителен и не спесив. Сразу стало ясно, что он проложил путь в «шоу-бизнес» собственным профессионализмом, а не выступающими частями тела. Ну, а уж мой рейтинг в деревне тут же поднялся выше одноглазой водонапорной башни и только слегка не дотянул до верхней части купола.
Я в вкратце обрисовал Паше общую идею. Что сам купол не показываем ни в коем случае, потому что никто не знает его настоящего предназначения. Не надо лишний раз нервировать Флориду! Снимаем всё. И дорогу, ведущую на станцию. И кладбище (дескать, все умерли). И строительство новых домов, и грибы в лесу, мол, все ядовитые. И старожила Кукушкина, отведавшего вишнёвого варенья в компании с самим Антон Павловичем.
– У Вольдемара Васильича, – предупредил я, – есть готовый сценарий. Он знает, что говорить. Вы, главное, снимайте, потом все вырежете.
И работа началась. Паша снимал деревенские виды, дороги, ландшафты и панорамы. Он любил свою работу. Все было очень поэтично и художественно, пока в кадре не появился Кукушкин. В рваном зипуне из произведений русских классиков и с кривой лыжной палкой в руке, вместо посоха. Палка, видимо, по замыслу Васильича, олицетворяла прогресс в богом забытом месте. Где он её раздобыл в Попадалове остается загадкой по сей день.
Кукушкин горбился, как мог, но походка выдавала в нем гиббона, у которого отняли лыжи. Так столетние старики, конечно, не ходят – пластика его подвела. Хуже того, он пытался все время косить. В смысле, изображать косоглазие. Но каждый раз, забывал в какую сторону надо и выворачивал глаза, как улитка, в разные стороны, пытаясь заглянуть себе за спину. А уж когда открыл рот, то понёс полную ахинею. Он сразу заявил, что метеорологическая (выговорил чётко, видимо, готовился) станция – это полная фигня. Градусники и ветродуи – это не интересно, а синоптики – пидарюги. Потому что постоянно дурят народ похлеще правительства. А настоящая сенсация – это космический корабль пришельцев, застрявший в проводах, посреди деревни. И ткнул дрожащим (видно, все же волновался артист) пальцем в водонапорную башню с нарисованным иллюминатором.
Лена разинула рот, разглядывая одноглазое чудовище. Паша вопросительно взглянул на меня. В ответ я молча развёл руками, дескать, что я могу. И шоу Кукушкина продолжилось.
Мы поднялись на станцию. Стоя перед строящимся домом Васильич вкрадчиво втирал Лене про затопления, которые весной и осенью, два раза в год выходят из баклуш и затапливают все живое.
На самой высшей, эмоциональной точке своего повествования Кукушкин вцепился рукой в задницу репортёрше и начал её щупать. Мы с Пашей от неожиданности подавились комками смеха и никак не могли их проглотить. Лена держалась профессионально. Её голова даже не качнулась в кадре, несмотря на извивающуюся нижнюю часть туловища, там, где спина теряет своё название. Она дождалась, пока Кукушкин завершит начатую фразу, и отключила микрофон.
– Хватит меня жопить! – грозно обратилась она к старику.
Васильич тут же принёс свои искренние извинения и обещал, что больше так не будет. Он сдержал своё слово. Они продолжили интервью, и через минуту Кукушкин исхитрился и хлопнул Лену по попе. Потом ещё раз. Лена пыталась отвести свой таз в сторону, но каждый раз Васильич какими-то боковыми приставными шажками настигал её, и снова его рука достигала цели. Всем стало ясно, что интервью достигло своей кульминационной точки на ягодицах журналистки и продолжения не будет.
– Между прочим, Вы знаете, как называется шлепок по заднице на юридическом языке? – спросила Лена у Кукушкина.
– Знаю, – спокойно ответил Васильич, перестав косить и выпрямив спину, – «кратковременное ощупывание». Но я… За это умереть готов!
Журналистка с уважением посмотрела на Кукушкина и не нашлась, что ответить. По-моему, она бы даже ему дала, только они слишком быстро уехали, торопясь успеть до темноты.
***
В тот день я осознал, что Васильич совсем еще не старик. Может на двадцать лет старше меня, а может и меньше. Если его побрить, постричь и самое главное избавить от этих дурацких очков на ниточках… Я несколько раз видел его до этого с голым торсом: ни одной жировой складки, ухоженное гладкое тело с достаточно выраженной мускулатурой.
А еще он очень образованный и даже интеллигентный. Но тут он тоже косит под дурачка. То ударение неправильно поставит, то слово совсем переврет, видимо, тюремная привычка не выделяться.
Глава 22. Свадьба как перемирие
И вот тот день настал. Я не стал менять кеды Семена на оранжевые кроссовки. Как говорит народ – хрен редьки не слаще. Но мне нашли-таки черные ботинки. Приблизительно моего размера и на высоком каблуке. Каблук был подкрашен чем-то красным, как-то по кавказски. Такие были в моде во времена, когда я заканчивал школу. Чувствовал я себя в них стремно, но величественно. Потому что они добавляли к моему совсем среднему росту ещё сантиметров пять.
Каким-то образом регистрация прошла непосредственно в Попадалове. В качестве служителя церкви, работника ЗАГСА и представителя власти выступил Иван Макарыч. Он объявил Таволгу и Прекрасную Елену мужем и женой.
На окраине Попадалова, чтобы не мешать другим шумом, были сколочены длинные деревянные столы. Но, похоже, «других» и не было: на свадьбу пришла вся деревня. Причём каждый внёс свой вклад, захватив с собой какие-нибудь яства или припасы собственного приготовления. Столы с трудом вмещали все это разнообразие вкусов жителей Попадалова. Столы для «истинных» староверов стояли несколько в стороне, но тоже были заполнены: все уважали молодожёнов и почли за честь быть приглашёнными. Таволга в течение нескольких дней обходил все дома и приглашал каждого. Даже тех, с кем у него были конфликты в силу занимаемой должности. Свадьба – это всегда перемирие. И как любое перемирие всегда временное. Вот почему свадьбы очень часто кончаются мордобоем.
Из города приехал целый автобус с почётными гостями. Организовал его Конан Фёдорович. Оказывается исконно русское имя! Тоже выходец из Попадалова и игравший важную роль в бюрократической движухе уездного города G. Но вместо того чтобы приехать на служебном Гелентвагене, он кондыбасил вместе со всеми в заказном ПАЗике. Другого пути для автобуса не было, как через Кривой Яр по узкоколейке. У Кривого Яра рельс уже не было. Сдали в металлолом. Я полагаю, те, кто сдал, уже сдохли и не возродятся впредь в человеческом теле. Ближе к Попадалово рельсы были, и автобус пропускал их между колёс. Пока не уперся в «RAV-4», который пытался ехать в противоположном направлении: все на свадьбу, а он против. Водитель РАФа в вежливо-презрительной форме послал ПАЗ и всех его обитателей. И отказался сдавать задним ходом до ближайшей развязки, чтобы мирно разъехаться с автобусом. Тогда весь автобус вышел, подхватил РАФ и молча снёс его на обочину. Офигевший владелец выскочил из машины, заявил, что он директор, и начал требовать поставить его на место. На что Конан Фёдорович невозмутимо заметил, что они как раз это и сделали – поставили его на место. И обещал прислать на выручку для директора вертолёт, как только они доберутся до Попадалова, и появится связь. Водитель в вертолёт не поверил и начал умолять поставить его на рельсы позади автобуса. Потому как у него «паркетник» и сам он со склона на рельсы не вывернет. На что Конан Фёдорович ответил, что паркет – это вид напольного покрытия для воспитанных и образованных людей. Поэтому паркетниками должны управлять только достойные паркета люди, а не представители более грубых профессий. И не надо ездить на паркетнике по лесам, изображая трактор в люксовой комплектации. Владелец РАФа понял, что против Конана не попрёшь. Распылил остатки спеси в окружающее пространство, принёс свои извинения и попросился в автобус. Чтобы доехать до ближайшего населённого пункта за помощью.
Конан Фёдорович немного подумал. Подержал паузу; спросил у водителя РАФа: а) пьёт ли тот водку и б) весёлый ли он человек после этого. Получив два утвердительных ответа, он снова подумал и объявил очень членораздельно:
«Хорошо.
Вот и помощь пришла.
Ты теперь в числе приглашённых.
Едем».
По его команде РАФ подняли и снова поставили на рельсы перед автобусом, только теперь носом к свадьбе. Так и гнали паркетник перед собой весь оставшийся путь до самой деревни.
Жених и невеста сами были людьми в деревне пришлыми, поэтому я ощущал себя вполне комфортно в качестве свидетеля. Тем более что Таволга заранее сообщил, что роль тамады мне играть не придётся.
Из нас четверых только «Любка», как назвал её Кукушкин, свидетельница, была местной. Люба имела необычную внешность Умы Турман, выращенной на молоке, свежем воздухе и лесной землянике, поэтому была симпатичнее голливудской звезды. Её красота не была божественной, как у невесты, но была более современной. Логично было бы предположить, что прекрасное тянется к прекрасному, поэтому Елена и Люба – подруги. Но это не правда. Конечно, подобное тянется к подобному, но притяжение противоположностей так же очевидно. Короче, я не знаю, что объединило двух этих женщин. Любовь была младше Елены, но ей уже было под тридцать, и она тоже была не замужем. При такой-то красоте! Видимо планка желаемого не отвечала окружающей действительности, а любить «то, что есть» Любовь не была готова. К школе она не имела никакого отношения и работала в конторе лесхоза. Удивительно, что ни в лесхозе, когда я посещал Ивана Макарыча, ни в толпе, когда приезжало телевидение, я её не видел. Нас представили друг другу непосредственно перед свадьбой, как свидетеля и свидетельницу.
Весь предсвадебный ритуал я испортил. Кукушкин дал мне установку, чтобы много за выкуп невесты я не давал. Дескать, чем меньше заплатишь, тем счастливее они будут жить. Примета такая. И я, будучи максималистом по жизни, не дал ничего. Старушки пели, водили хороводы, сыпали прибаутками и наречиями. Ничего не помогло. Но я заразился их речитативом. И сочинил по этому случаю свой рэп или стёб: «Я был туп как гора, неприступен как скала, гол как сокол, на компромиссы не пошёл. Всех разозлил, двух старушек чуть не задушил. Но до драки дело не дошло – Таволга притворяться не стал: всех любителей халявы разметал. Ему чужд был обряд в виде преград до любимой женщины его».
Проще говоря, насвинничали мы зря, а во всем виноват Старый Пердун. По фамилии Кол… Нет не Колдун, а Кукушкин. Он всегда не в рифму.