Вкус утекающей воды

– Так вот, – продолжал Жора голосом Электрощита, – прилетели наши морские коты и надавали по мордам ихним морским котикам. Тут под куполом целая бойня была! Так рассказывают очевидцы. А потом погрузили трупы в вертолёты и еле-еле поднялись в воздух: так много было трупов.

– А чё прямо тут не закопали? – легкомысленно спросил Васильич так, как будто ему только что пересказали сюжет нового боевика.

– Знаете что! – возмутился Жора Электрощит, – станция это вам не кладбище! Нечего тут трупы закапывать!

– Кто бы говорил, – пробурчал себе под нос Васильич. Но Жора то ли не услышал, то ли сделал вид, что не услышал последний комментарий.

– И чё?! – пришёл я на помощь Васильичу. – Враг то все равно не прошёл!

– И коньяка мы немного выжрали, – спалился Васильич невпопад.

Жора на время потерял дар речи.

– Зайка, тебе что, коньяку жалко? – подлила масла в огонь Галина.

На это, бедный Жора вздохнул воздух, поперхнулся и забыл, как выдохнуть его обратно.

Вот тут-то, пока он вспоминал, как дышать, я и вывалил на него весь план. И зачем Иван Макарыч едет в город (а он мужик пробивной и со связями!). И то, что за заслуги перед Отечеством, мы завтра начинаем строить дом. Под куполом. Для него и для Галины.

После моего плана, с боевым кличем самого известного индейского клана – «Виниту», на Жорика обрушилась Галина. Я даже забоялся, что кустодиевская женщина его порвёт. Но Жора вырвался из-под неё, налил себе полную рюмку, выпил залпом, потом вторую, потом третью. И не говоря ни слова спустился в котлован. Все это время Галина ревела, отвернувшись от нас на скамейке. Мы с Васильичем сидели и старались не подавать признаков жизни, не понимая, что происходит и от чего плачет женщина.

Если Жора отвергнет наш план, это навсегда. И было понятно в силу схлестнувшихся страстей и сложившихся обстоятельств, что решение должно быть принято незамедлительно, любая отсрочка «на подумать» означает – нет. Так бывает, когда решение должно приниматься сердцем, а не разумом.

Жора вернулся быстро и с курткой в руках. Он подхватил Галину со словами: «Пойдём, дорогая. Ну их, этих психов».

Уже из темноты он прокричал:

– Андрей, теперь ты хранитель купола. Коньяк в лаборатории, под стеллажом с проводами, – и после небольшой паузы добавил, – патроны под кроватью.

Когда шаги стихли, мы с Вольдемаром Васильичем пустились в пляс. Танец назывался «Тьюмба-юмба непокорённых индейцев». В качестве тумбы выступала скамья, вокруг которой мы ходили, делая импульсивные и витиеватые движения всеми частями тела. Я с завистью видел, что у Васильича танец получается лучше. Как-то грациознее. У него все получается лучше, и стреляет он лучше, и все делает лучше меня. Старик плавно двигался вокруг лавки, ритмично выкидывая руки вперёд, как будто всю жизнь танцевал в балете, и напевал:

Теперь коньяк наш.

Теперь коньяк наш.

Теперь коньяк наш.

Мне ничего не оставалось делать, как хлопать в ладоши, отбивая ритм, и подпевать ему, удерживая мелодию:

И патроны тоже.

И патроны тоже.

Глава 19. Симплексная связь

Ночевать на станции мы не остались. Васильич сказал, что Галина права, и сторожить её особо не от кого. Если мы останемся, то вреда может получиться даже больше. А у него некормленый Таволга. В темноте мы, как партизаны, спустились с горы и тайно пробрались в дом.

Таволга уже успел поужинать остатками курицы Агафьи Ивановны и сидя на диване, читал журнал «Охота и охотничье хозяйство». Он назвал нас «шлендалами» и выразил своё удивление по поводу того, что раньше Васильич был домоседом, а теперь его дома не застать. На что старик сказал, что с кем поведёшься. Но сожаления в его словах я не почувствовал.

Пока Васильич стряпал нам ужин, я поинтересовался у Таволги, знает ли он молитву «Отче наш». Он ответил, что конечно, и тут же её прочитал, пояснив, что в детдоме они специально её учили. Гимн Советского Союза и Отче наш! Обязательно! Наизусть.

Потом я спросил его про филина. Таволга рассказал, что действительно на его участке гнездится пара. И однажды он случайно даже набрёл на их гнездо. Из-под гигантской еловой лапы на него вышли три сущности, разного роста и бурого цвета. А на «лице», вокруг светящихся глаз, остатки белой маски. Ювенальный пух ещё не успел полностью замениться на перьевой покров. Если бы не подоспели родители, Таволга так бы и ушёл восвояси в глубокой убеждённости, что черти и лешие существуют. Страшнее ему было только однажды, когда случайно забрёл в закрытую зону дурдома в Кривом Яре. Но об этом он не стал распространяться.

Во мне снова проснулся орнитолог, и я попросил Таволгу отвести меня к гнезду филинов. Он сказал, что там жуткая чаща, он не запомнил точного месторасположения, но после свадьбы готов попробовать. И ещё у него встречное предложение, не мог бы я побыть свидетелем на его свадьбе?

– Да у меня нет костюма, – произнёс я растерянно, – и, вообще, я в кедах?!

– Не боись! – заверил меня Васильич, – по местному обычаю свидетеля одевают в костюм Иванушки-Дурачка. Так что лапти тебе обеспечены.

– Свидетельница кто? Любка? – обратился он к Таволге, и получив подтверждение, уверенно сказал, – Ну вот, Любку чпокнешь.

Таволга метнул в Кукушкина журналом «Охота и охотничье хозяйство».

– А чё? – невинным голосом спросил Васильич. – Народная традиция такая. Свидетель должен чпокнуть свидетельницу. Чтобы жениху с невестой потом сладко жилось.

– Ты давай переставай выдавать себя за народ, – грозно произнёс Таволга. – Если бы каждый свидетель чпокал свидетельницу, как ты нам тут излагаешь, то потом никто бы не брал свидетельниц замуж.

– А никто их и так не берет, – на полном серьёзе заявил Кукушкин. – Вот и мыкаются они безутешные, от свадьбы к свадьбе, от одного свидетеля к другому.

***

На следующее утро началась движуха. Строго к 8 утра Миша привёл с собой трёх бородатых мужиков. И они, во главе с Кукушкиным, отправились на станцию поправлять забор. В это же самое время, появился Михаил (его действительно звали Михаил), бригадир дровосеков. И доложил, что они с бригадой на лесовозе начинают движение вверх. Но так как дорога на станцию заросла, им придётся пробираться с помощью топоров и пил. Я решил присоединиться к команде Васильича. Пока они поправляли забор, выкапывая столбы и тут же вкапывая их глубже, я восстанавливал сигнальную линию. Как мне казалось.

Все время мы слышали прерывистое урчание двигателя, визг пил и удары топоров откуда-то от подножия холма. Только часам к двум лесовоз, груженный брёвнами, въехал на станцию.

– Куда будем выгружать? – спросил у меня бригадир. По его лицу катился пот. Видя мою растерянность, он добавил, – Где будем ставить дом?

– А что у нас с фундаментом? – ответил я вопросом на вопрос. – Говорят у нас нет цемента?

– Цемент нам не нужен, – ответил Михаил, – мы дома на стулья ставим.

И не дожидаясь дальнейших вопросов, он пояснил, что «стул» – это комлевая часть дерева, обожжённая на костре, чтобы остановить гниение. Дом на таких столбах-стульях может простоять десятилетия, если его правильно поставить, чтобы вода непосредственно не попадала под «стулья». Такая технология вызвала удивление даже у подошедшего Кукушкина.

– Надо только, чтобы основания столбов упирались в твёрдый слой грунта и не тонули, – добавил Михаил.

Последняя фраза подсказала мне решение. Я подвёл честную компанию к краю котлована со стороны входа в подземелье и попросил копнуть в этом месте. Люди Кукушкина все были с лопатами. Они копнули, и буквально через полметра металл застучал о бетон. Мой расчёт оказался верен. Плиты перекрытия бункера оказались только слегка присыпаны песком сверху, и послужат прекрасным основанием для дома.

– Дом будем ставить здесь, – объявил я торжественно, – по краю обрыва. Чтобы он из окна мог контролировать котлован и вход в подземелье. Только никаких дверей с этой стороны, чтобы он сам спьяну туда не рухнул и детишки туда бы не посыпались. Васильич, ты как?

Васильич молча кивнул в знак согласия головой и показал большой палец правой руки, что означало – экселлент!

– А что, у Электрощита есть дети? – спросил один из рабочих.

– Будут! – оптимистично заверил Васильич, – а иначе и незачем было бы огород городить.

– Что и огород копать будем? – Местные жители явно не признавали неточных выражений.

До конца дня мы разгрузили бревна сруба, брусья, «стулья», доски, припасённый инструмент. Потом облепили лесовоз, как обезьяны пальму, и уставшие отправились в деревню. Только тогда я осознал, какую титаническую работу пришлось проделать бригаде «дровосеков». Когда я осматривал станцию в первый свой визит, мне показалось, что дорога, ведущая на станцию, практически не заросла. Но ниже по склону уже стоял молодой непроходимый лес, и просеку пришлось «выкашивать» практически заново.