Серебряные нити

– Нет, – неожиданно резко одёрнул меня Рю, остановился, вдруг позабыв обо всех своих проблемах. – Я знаю, о чём ты думаешь, и готов тысячу раз повторить – Акане больше нет, нет её тела, и нет её души в этом доме! Пока ты сам не поймёшь этого – искать ответ будет бесполезно!

– Хорошо, хорошо, – я проследил за тем, как Рю надел неизменные плетёные ботинки, украшенные множеством блестящих чёрных ремешков, и подал ему один из десятка сложенных за вешалкой зонтов, припасённый как раз для таких случаев, когда гостю нужно уходить в неожиданно разверзшиеся пустоши дождя.

– Держи меня в курсе происходящего, – бросив эту пустую фразу, Рю растворился в окружающем мой дом мире. Его не стало здесь, поблизости, и, как будто бы почувствовав это всеми несуществующими фибрами гротескного тела, в наполненные размеренным шумом помещения начал возвращаться первобытный, не имеющий никакого объяснения страх.

Но вместе со страхом пришло ощущение тупой вседозволенности, той грани, переступив через которую можно оказаться в пучине безумия, а можно – свернуть голыми руками горы и высушить моря. Мне повезло сохранить рассудок. Мне повезло почувствовать в себе опьяняющую храбрость, волю к безграничной силе…

И я не спеша поднялся в спальню Акане, начиная понимать смысл всех призрачных подсказок, распознавая ответ не столько в себе, сколько в окружающей меня пустоте. Раз за разом, вздох за вздохом – меня как будто бы вели к чему-то… И только на этот раз я не собирался сворачивать с предложенного пути.

Дверца шкафа была плотно закрыта, хотя ни я, ни Рю не касались её перед уходом. И я почти знал, что за этой дверцей не окажется никого и ничего, и я свободно смогу подняться на чердак, к месту, где прервалась жизнь Акане.

Я открыл шкаф на выдохе, как какой-то древний самурай в самоубийственной атаке, открыл – и тут же отлетел назад, смятённый и раздавленный. Вся моя напускная храбрость растворилась, и дело тут было не в её слабости или беспочвенности – просто увиденное мною и мгновенно обработанное мозгом действовало намного, намного сильнее!..

Сначала я сам не понял, что именно заставило меня отскочить от шкафа, как если бы из него на меня бросились все демоны всех возможных миров, но с каждой секундой осознание пробивалось сквозь заслонку тупого ужаса всё уверенней, и через бесконечную минуту я всё же сообразил…

Кукла стояла на том же месте, мрачная и безжизненная. Её бледное личико было сокрыто за водопадом блестящих чёрных волос, а губы презрительно сомкнуты. Руки же безвольно висели вдоль тела, как и в момент, когда Рю впервые взглянул на неё. И на первый взгляд всё осталось неизменным, но… Пальчики куклы, её белые детские пальчики двигались в такт несуществующему дыханию, совсем чуть-чуть, но достаточно для того, чтобы разглядеть и осмыслить. Да, на этот раз фаланги её пальцев не были соединены мастерски подогнанными в пазы деревянными шариками, они представляли собой единое целое, кажется, покрытое настоящей мертвенно-бледной кожей…

Я промедлил всего миг, после чего подскочил к кукле, схватил её за ворот облегающего траурного кимоно – и выбросил в окно, до последнего мига опасаясь, что случайно разгляжу её невидимое за щупальцами волос лицо…

Сглотнув, я почти неосознанно выругался. Кукла ответила снаружи глухим, трескучим звуком, видимо, рухнув прямо на каменную дорожку перед домом. Чтобы удостовериться в этом, я приник к подоконнику, не боясь порезать ладони осколками битого стекла, и уверенно подался вперёд. Да, искусственная девочка в чёрном кимоно покоилась внизу, на серой полосе бетона, хотя ещё миг назад я готов был бы поклясться, что, стоит мне выглянуть из окна, как её ледяные пальчики сразу же окажутся на моём горле…

Её личико по-прежнему было сокрыто, я видел только губы – даже сквозь покрывало шипящей воды – презрительно сомкнутые губы покойницы, бескровные и по-своему жестокие.

Я отпрянул от окна и посмотрел на свои окровавленные ладони, покрытые сочащейся из мелких порезов кровью – страх, похоже, сдавил моё сердце достаточно для того, чтобы убить любую чувствительность к боли…

В последний раз обернувшись на разом помрачневший шкаф, я покинул комнату и быстро спустился в ванную, промыл руки холодной водой, заклеил порезы тонкими полосками пластыря. Боли по-прежнему не было, на её месте царил невероятный ужас, до сих пор связывающий моё сознание. Отчего-то мне казалось, что кукла в чёрном кимоно сейчас появится из-за спины, заглянет через плечо, даже если ей не позволяет рост…

Отражение в зеркале ответило ужасной гримасой – и меня передёрнуло от собственного облика. За последние два дня лицо моё преобразилось почти до неузнаваемости: глаза впали, под скулами залегли тени – впрочем, это могли быть и следы ударов Рю – а по всему подбородку раскинулись заросли некрасивой чёрной щетины. Возможно, это кукле следовало испугаться меня, а совсем не наоборот?..

На миг я позабыл о страхе, и боль мгновенно скользнула в изрезанные пальцы, пронзила ладони насквозь, словно бы обдав их морозным, обнажающим плоть жаром. Вновь вспомнив несколько крепких ругательств, я развернулся на пятках и вышел в коридор, обулся в прихожей, понимая, что если немедленно не решить эту проблему по-другому, соседи могут счесть меня за убийцу и банального психопата, выбросившего из окна несовершеннолетнюю девочку.

Входная дверь, кажется, поддалась неохотно, но на самом деле это мои руки двигались слишком медленно, и, хотя страх вновь заполнил всё моё естество, место для боли на этот раз осталось неприкосновенным.

Как будто бы затеявший дурацкую игру дождь истощился – он словно б только и ждал, когда я снова окажусь в доме, чтобы показать всю свою мрачную силу – и я вышел под взгляды серых туч, глупо неся перед собой раскрытый чёрный зонт.

Кукла не исчезла и не поднялась при моём приближении, она оставалась недвижимой, а конечности её – неестественно вывернутыми, как будто бы скрывающими множество серьёзных переломов. Тонкие губы теперь были чуть приоткрыты, и между ними существовала та странная тьма, которую боишься и можешь отнести к чему угодно, но только не к внутренней полости банальной деревянной болванки…

Приблизиться к кукле было намного труднее, чем выкинуть её из окна, и с каждым шагом уверенность внутри меня умирала всё быстрей. Наконец, пересилив себя, я сделал последний шаг и осторожно подцепил полу её кимоно, поволок странную игрушку за собой, в задний дворик, окружённый с одной стороны зарослями крохотного сада, а с другой – каменным забором высотой в два человеческих роста.

Не отводя взгляда от жутковатой куклы, я открыл прилипшее к стене здания складское помещение и выгреб оттуда ворох старых газет, вытащил увесистую лопату, которой мне всё не приходилось воспользоваться за последний год.

Небольшую яму я выкопал прямо в центре дворика, между домом и высокой стеной напротив. Сырая почва поддавалась неохотно, и потому я, наверное, провозился чуть дольше, чем мог бы, с трудом перенося взгляд незримых глаз куклы. Наконец, когда усталость окончательно парализовала мышцы и разрываемые болью ладони, я воткнул лопату в землю и без особой гордости посмотрел на своё творение, опасно похожее на плохонькую детскую могилу. Впервые я испытывал к физическому труду столь явное и раздражающее отвращение, но… Мне казалось, что другого выбора просто не было…

Отдышавшись, я разгрёб ворох сухих и толстых газет, выложил их на дне ямы, после чего подтащил куклу ближе и уложил её на эту импровизированную перину. Бросив на игрушку последний взгляд, я щедро засыпал её сухой полиграфической бумагой и потянулся за коробком спичек, нервно ожидая любых проявлений безумия. Впрочем, всё оставалось недвижимым. Могло даже показаться, что весь окружающий мир просто замер, ожидая, чем же закончится это дурацкое действо, в котором мне посчастливилось выступить за главного персонажа. Моей трагической героиней была проклятая кукла, а орудием убийства – небольшой коробок… Нет, мир явно переоценивал меня и созданные мною декорации.

Чиркнув о коробок одной из спичек, я отбросил её от себя и до последнего мига смотрел за тем, как маленький жёлтый лепесток утопал в пучине просроченной прессы. Но прошла секунда – и от пугающего безмолвия не осталось и следа, безумный костёр вспыхнул быстро и яростно, вгрызаясь в долгожданную пищу, пожрал газеты за несколько секунд – и сразу же переключился на мёртвую, теперь уже точно мёртвую для меня куклу. Красивое чёрное кимоно поддалось не сразу, но устоять перед дыханием первородной стихии не могло даже оно; пожираемая огненной купелью чернота отступала с тела куклы, обнажая обыкновенные деревянные сочленения, связанные воедино множеством скрытых во всех подвижных частях блестящих сфер. Сферы эти теперь проглядывались и на тонких пальчиках, делали ладошку куклы похожей на ладонь робота из старых мультфильмов и новых фантастических боевиков…

В последнюю очередь занимались пламенем прекрасные волосы искусственной девочки. Они горели медленно и жалко, танцуя и расползаясь по игрушечному – теперь я мог быть в этом уверен – детскому телу. А потом волосы сползли с тонко очерченного треугольного личика, и я впервые увидел глаза куклы – невыразительные провалы серых глаз, устремлённые прямо на меня, провалы, в центре каждого из которых существовало по безумному водовороту черноты… Эти глаза, сверлившие меня до самого последнего мига, не были глазами манекена… Они могли быть чем угодно – но только не обыкновенными стекляшками! И когда они, издав глухой стук, провалились внутрь полой головы куклы, меня чуть не стошнило от страха и ощущения странной свободы.

Если бы я отодвинул волосы с лица куклы раньше, если бы встретил взгляд этих глаз, прямой, безразличный, пробирающий до костей… Если бы я встретил этот взгляд, то, уверен, просто сошёл бы с ума. Понимание этого не приносило облегчения или хотя бы успокоения, скорее даже наоборот – на сердце стало ещё чернее, ещё тяжелее.

Не так давно я нарушил покой спальни Акане, а теперь сжёг драгоценную куклу усопшей невесты. Что могло ожидать меня дальше? Любовная измена на кровати, которую я когда-то делил с Акане? Бред… Бред всё крепче принимал меня в свои объятия…

Я потряс головой, прогоняя проклятые мысли, и собрался уже засыпать кострище землёй, когда услышал приближающийся звук шагов. Кто-то шёл по направлению к этому закутку, и насыщенная влагой почва щедро отвечала неприятным, почти физически ощутимым причмокиванием.

– Кто здесь? – я напрягся, потянул на себя лопату, неуверенно взвешивая её в руках.

– Я, – девушка в чёрном блестящем дождевике выглянула из-за угла, сохраняя на губах широкую кошачью улыбку.

– Акане, – я не смог сдержать облегчённого вздоха. – Я уже не знал, что думать…

– Наверное, вы хотели сказать «Другая Акане»… Разве нет? – она как будто бы изменилась в лице, стала чуть более печальной, чуть более задумчивой…

Я обмер. Осознание слов девушки пришло слишком поздно, принеся с собой какой-то странный, могильный холодок. Поначалу я даже не мог найти разницы между тем, что сказал я и тем, что предложила студентка… А когда всё-таки вспомнил…

Выругавшись, я потёр переносицу, прогоняя из головы странную сонливость.

– Что-то не так? – девушка неуверенно, бочком, приблизилась к умирающему кострищу и глупо остановилась на полушаге. Взгляд её вдруг стал необъяснимо серьёзным. – Эта кукла… Зачем вы сожгли её?

– Долго объяснять, – огрызнулся я, бросив на почти уже пожранное огнём тело куклы первую горсть земли.

– Она была красивой… Это… ваша?

– Нет, – почему-то мне захотелось рассказать всё, вообще всё, что я только чувствовал и о чём боялся думать. – Кукла принадлежала Акане. Моей Акане, – не преминул исправиться я.

– Вот как… Вы убиваете собственные воспоминания?.. Разве это правильно? Разве… Разве это позволит вам убежать от одиночества?!

– Я не страдаю одиночеством! – странно, но этот ответ вызвал во мне больше неоправданной злобы, чем надлежащего осмысления. – И я не убиваю… Не убиваю воспоминания, просто…

На миг мне показалось, что эта, другая Акане, сейчас угадала слишком верно, слишком точно, и… И я ничего не мог с этим поделать – только упорно отрицать всё, что вторгалось в мой мир извне…

– Это ведь была очень красивая кукла, – повторилась девушка.

– Не знаю.

– Посмотрите, она совсем как маленький человечек… Как живой ребёнок. Как маленькая живая девочка…

Она могла бы быть живой, если бы я не убил её, не сжёг её – но живой немного не так, как думала Акане, не живой даже – просто двигающейся, дышащей и…

Что-то внутри меня оборвалось, к горлу снова подступил мерзкий и, кажется, шевелящийся комок дурноты.

– Вы нездорово выглядите, – студентка решилась подойти ближе и только сейчас обнаружила, что мои ладони покрыты выбивающейся из глубоких порезов кровью. – И ваши руки… Что произошло?

– Ничего особенного, – я бросил лопату в хранилище, оставив пепелище засыпанным лишь наполовину.

– Вам кажется, что я задаю слишком много вопросов?

Вместо ответа я одарил её таким взглядом, от которого любой вежливый человек поспешил бы спрятаться за сотней извинений и на более чем почтительном расстоянии. Юная Акане даже не вздрогнула.