Параллель. Повесть

– Осталось не так уж много времени. Забери её и отвези к себе домой. Или в другое место. Чем раньше, тем лучше.

– Сегодня день бесплатных советов?

Постояли немного, слушая отдалённый гул машин.

– Как знаешь, – безразлично сказал незнакомец.

Молчание затянулось. Эвальд не знал, что ответить, тип стоял, прислонившись к стене, и смотрел немигающими выцветшими глазами.

«Ну и чудила. Бес ним» – развернулся и пошёл петлять по дворам, пока не дошёл до подземки. Со всех сторон стекались люди, спешили зайти в тёплую утробу станции. Обычные обитатели переходов дружным фронтом стреляли мелочь, стараясь дышать в сторону или прикрывая ладонью нижнюю часть лица. Эвальд опустил воротник, снял шапку и сунул в карман. Его русая шевелюра быстро растворилась в серой толпе пассажиров.

Обычно Морфей был благосклонен к Эвальду и отправлял его в годы раннего детства, на бескрайние земляничные луга, поля с вечно недозревающей кукурузой, к кристально чистым рекам, берёзовым рощам и зарослям облепихи. Иногда во снах являлись родители, дом, массивные книжные полки, упирающиеся в самый потолок. Но в этот раз ничего этого не было. Не было приятной, тёплой и родной атмосферы, что пробивала грань сновидения и согревала ночами. Нет. В этот раз сын Гипноса и Нюкты сыграл нехорошую шутку: Эвальд оказался в незнакомом месте. В центре комнатушки без окон, с необычайно низкими потолками, подвешенный на цепях и ими же обмотанный, висел человек. Эвальд почувствовал на себе взгляд, хотя веки человека были опущены. Губы узника медленно растянулись в широчайшей ухмылке. От этой улыбки немец и проснулся. Вот так, даже не успев толком осознать, что происходит. Пару мгновений потратил на то, чтобы заставить себя вновь дышать, затем сел на диване, свесив ноги. Несколько раз сжал и разжал пальцы на ногах, играя с ворсом ковра. Дома. Не в ловушке, а дома.

«Сколько там времени… ого, ну ты дал» – часы показывали пять с четвертью, в окно били огни города, а сон сделал ручкой.

Рухнул обратно на подушку. Полежал немного, пялясь в потолок и слушая неприятное поскрёбывание в груди. Вскочив, разогнался, встал на руки, добежал таким макаром до стены и отжался десяток раз. Сходил на кухню, нагрел молока, вернулся к дивану и стянул с полки недочитанный том. Прочитанное как-то пролетало мимо сознания, и когда молоко в кружке закончилось, Эвальд понял, что пролистал страниц шесть, но не запомнил ни единого слова. Тогда он положил книгу на своё место и достал другую, в чёрном кожаном переплёте, что передавалась в семье сквозь поколения. Иногда он удивлялся, что язык предков за всю жизнь ему пригодился лишь для прочтения этой книги.

Заученные наизусть слова нашли больший отклик в сознании, парень пробегал глазами по строчкам столбцов, но и это не приносило успокоения. Самым странным показалось Эвальду то, что он не мог понять, что именно бушует у него в голове. Перестал подавлять бурлящие в груди чувства и прикрыл глаза, стараясь уловить нужный образ. Но он был не один. Перед глазами вновь и вновь мелькали события последних дней: Ира, древняя пятиэтажка, метель, банк, содомиты с флагами, моралисты с плакатами, фреска на стене, снова Ира, мясная лавка, Ира, чёрная фигура, Ира, чудак из подъезда, Ира, Ира… Эвальд тряхнул головой. Посмотрел на стену. Часы на этот раз показывали семь, поэтому можно было не сетовать на бессонницу, а начинать собираться на работу.

В уголок «менеджера по кредитам» бесцеремонно ворвался администратор. Вынул руки из карманов и, скрестив на груди, со всей возможной строгостью изрёк:

– Что вы себе позволяете? Вы на рабочем месте!

Эвальд всего лишь упёрся подбородком в ладонь и задумчиво рассматривал гипсокартонную стену своего «офиса». Только что Влад, его коллега, постоянно просматривающий на видеохостинге нарезки роликов новостей, поделился очередной новинкой. Репортаж вёлся каким-то активистом или простым зевакой. Объектив выхватывал поочерёдно длинные и широкие ступени из белого гранита, с лежащими на них людьми, само Здание Правительства, противоположную сторону небольшой площади, где сквозь метель едва можно было различить мелькающие разноцветные полосатые флаги; людей в чёрных бушлатах при щитах и дубинках. Иногда рука в вязаной рукавице заслоняла собой весь вид, чтобы протереть налипший снег. Сбивчивый голос старался говорить отчётливо, но возбуждение и, судя по всему, замёрзшие губы, сказывались на дикции.

– Приняли, приняли закон. Ох, ребятки, что-то сегодня будет. Анархистов скоро заметёт, но они лежат, держатся. Хотя я не совсем их понимаю, заседание ещё не закончилось. Как видите, – репортёр-любитель, видимо, вспомнив про потенциальных зрителей, придал голосу немного официоза и обвёл камерой путь, ведущий от площади ко входу в Дом Правительства, – активисты чёрно-зелёной партии заблокировали дорогу в знак своего протеста. Они прибыли сюда ещё накануне вечером, но в лежачее положение пришли лишь недавно. Сколько они намерены протестовать – неизвестно. На другой стороне, – камера повернулась, – те, кто пришёл поддержать законопроект. Их на порядок больше, но органам правопорядка пока удаётся сдерживать толпу. По такой погоде никто не захочет устраивать потасовку, но кто знает, что будет дальше. Надеюсь, я не зря сегодня сюда пришёл…

Дальше Эвальд смотреть не стал. Отодвинул от себя планшет, посмотрел на коллегу с горящими глазами. Влад подсовывал аппарат обратно, мол – смотри, сейчас самое интересное будет, но, наткнувшись на холодный взгляд немца, забрал развлекалку и ушёл к себе.

И вот, сейчас администратор стоит в проходе и спрашивает, что его нерадивый работнике себе позволяет. Эвальд оторвался от стены, покрытой точками от офисных кнопок, сложил на столе руки и, выпрямившись, широко улыбнулся.

– Простите, что?

Возможно, негодующий начальник ожидал другой реакции, потому что на секунду как-то растерялся, но потом нахмурил брови сильнее прежнего и бросил уже через плечо:

– Клиенты ждут.

– Клиенты ждут… – задумчивым эхом отозвался Эвальд и улыбнулся теперь севшей напротив него немолодой женщине в чёрной шубе, большой мохнатой шапке и ярчайшим макияжем на морщинистом лице, – здравствуйте, желаете оформить петлю на шею?

– Что? – женщина опешила и застыла на стуле, не успев толком усесться.

– Вы же за кредитом пришли?

На лице клиентки эмоции менялись от недоумения к негодованию. Медленно встав, она заговорила повышающимся тоном:

– Да что это такое, что за обслуживание? Я требую другого менеджера!

– Что, думаете у него петелька с мылом? – немец сложил брови и ладони домиком, изобразив на лице неподдельное радушие.

Женщина запыхтела, с цокотом каблуков вышла и громогласно позвала того, «кто здесь главный». Эвальд цыкнул, пожевал нижнюю губу, покрутился на стуле. Затем взял со стола ручку «работника месяца», написал на стене «4:21» и принялся одеваться. В зале «главный менеджер» пытался унять разбушевавшуюся женщину, завсегдатаи очередей к кассе коммунальных услуг с интересом смотрели на скандал в самой его кульминации, напрочь забыв о свободном окошке.

– Вот, он! – оскорблённая клиентка, тыча пальцем в Эвальда, смотрела на администратора и всем видом показывала, что ждёт экзекуции.

Немец, будто идя к трибуне, всё с той же непринуждённой улыбкой кланялся во все стороны и, остановившись у выхода, вознёс руку, набрал в грудь воздуха… но передумал, выдохнул. Покачивая головой, вышел в метель.

Спустя час уже шёл по заснеженным дворам к девятиэтажному дому с тёмно-жёлтым кирпичным фасадом, раскачивая в руке тяжёлый пакет. На первом этаже, напротив размалёванной двери неработающего лифта, стоял всё тот же странный тип. Эвальд вежливо склонил голову и помахал рукой, но тот никак не отреагировал.

Переступая через одну ступеньку, поднимался пролёт за пролётом.

«Она обрадуется, что я пришёл. Не покажет виду, конечно, но всё же обрадуется. И подарку обрадуется, будет, чем время скоротать. А завтра всё по намеченному плану, только ночевать буду у неё. Куплю спальный мешок или на худой конец размещусь в кресле».

Остановился перед дверью, занёс для троекратного удара кулак…

***

Почти готово. Подвывали собаки и кошки, скреблись в двери и будили своих хозяев. Рыбки – у кого они были – всплывали вверх животами. Плакали дети. Разумеется, слух улавливал не так уж много, но внутреннее восприятие фиксировало любой отзвук, спровоцированный колебаниями пространства. Шумы и образы из близлежащих домов складывались, из разрозненных раздражителей становились целым оркестром сломанных и расстроенных инструментов.

Мак фаталистично ждал. По лестнице прошлёпал упрямец. И показушник. Можно было ли его как-то убедить, в принципе? Не заставлять, не брать же под контроль, в конце-то концов! Кто знает, как на нём сказалась бы управляющая программа, и смог бы он убедить девушку. А она невосприимчива. Или гипервосприимчива, поэтому даже попытку просмотреть её личное пространство блокирует на корню. И ломиться внаглую, опять же, нельзя.

Снова скрипнула дверь, возле Мака остановилось два блюстителя закона. Представились, спросили документы.

С верхней клетки выглянула старушка, что постоянно материла частого гостя этого подъезда.

– Вот, он, о нём я говорила!

– Значит, прописаны не здесь… – лейтенант считал информацию, но карту возвращать не спешил, постукивал ей о портативный служебный браслет, – что же вы тут делаете в такой поздний час?

– Разве в нашей стране свободное перемещение под запретом?

– Да бандит он, ищет, кого обокрасть!

– Гражданка…

Второй милиционер сморщился и успокаивающе приподнял ладонь.

– Вот, и гражданка беспокоится, и не зря, наверное, – лейтенант отступил, показал что-то напарнику на экране, отчего тот сжал рукоять старенького "кедра" – так что вы здесь делаете?

И тихонько так потянулся к поясу. Мак догадался, что они могли там прочитать.

– Я к знакомой.

– Да он тут каждый день стоит, никто из дома его не знает! – не унималась старушка.

– Александр Андреевич, думаю, вы должны пройти с нами.

И тут дрогнуло. Свершилось. Никто даже не почувствовал. А Мак почувствовал. Как оглох и ослеп в один миг. И приближающийся в глазах не то голубой, не то синий обшарпанный кафель наблюдал, отстранёно думая о том, как банально и просто всё вышло – поставил капкан у норы и остался ждать. А нора оказалась тоннелем для скоростного поезда.

– Ух, обдолбанный что ли?