Параллель. Повесть

– Будешь чего?

Эвальд покачал головой.

– Слушай, не в службу, а в дружбу – возьми нам по чебуреку и кофе. А то сам понимаешь, – новый не-знакомый положил на столик пятисотенную купюру и покрутил пальцем у слегка заплывшего глаза и разбитой губы.

Кивнув, немец подошёл к окошку, достал из кармана и накинул на шею шарф, чтобы добраться до кошелька.

– Спасибо, – искренне поблагодарил и, наконец, представился, – Иван. Это Вася, – кивнул на товарища, старающегося на капать на стол талым снегом с кровью.

– Шифруетесь? – усмехнулся немец.

– Ничуть. Именя настоящие.

"И когда уже к делу?"

Когда кофе был допит, активист снова придвинул деньги Эвальду, но тот лишь качнул головой.

– Ладно, – решительно выдохнул Иван, вытер рукавом рот и поморщился, – не буду титьки мять впустую, спрошу прямо: к нам пойдёшь? Официально, в партию. Нам очень не помешало бы такое лицо.

Эвальд полуулыбнулся и снова покачал головой. Это ничуть не обескуражило собеседника, и он продолжил:

– Никаких богатств от членства не обещаю, но у нас все идейные, как и ты. Это, считай, одна большая семья, – наткнулся на спокойный, немигающий взгляд. – Ладно… скажи: почему ты тогда вступился за нашего?

– Потому что он был в беде, нуждался в помощи.

– И ты помог…

– Верно, – кивнул немец.

– Но теперь мы нуждаемся в твоей помощи. Вся страна, всё будущее нашего общества. Посмотри: куда мы катимся? Не надо быть особо религиозным, чтобы привести аналогию с Содомом. И такой же финал ждёт всех нас. Вырождение, понимаешь? И эта поганая радуга – всего лишь вершина айберга. Продукты, которые вызывют бесплодие, стабильные цены на алкоголь, тогда как всё остальное дорожает по несколько раз в год. Тлеющие войны на Востоке и на границе с Европой. Положительная динамика детской смертности, эпидемии всё новых болезней, якобы оттаявших в вечных льдах – не говорю уже за само таяние льдов и повышение общего уровня мирового океана.

– От такого и оглохнуть можно… не забудьте упомянуть масонскую ложу, – подсказал Эвальд.

Иван замолчал. Возможно, пытался понять, насколько сильно стоит оскорбиться. Но на лице вежливого немца нельзя было прочитать ни намёка на снисходительность или издёвку, ни какую-либо другую мысль.

– Думаешь, мы сгущаем краски? – заговорил, наконец второй, шмыгнув носом, – Да, всемирный заговор – бредово звучит. Но даже без этого нельзя отрицать, что человечество болеет. Достаточно просто посмотреть вокруг.

Но вокруг были лишь потёртые стены и тяжёлый дым горелого масла.

– Скоро примут закон – а его примут – и тело общества обретёт ещё одну язву. Подумай сам – что дальше? Многожёнство покажется воплощением целомудрия, когда все виды извращений полезут на свет и начнут считаться нормой. У тебя, наверное, нет ещё детей, но ты хотел бы, чтобы они росли в таком окружении? И заметь, что это лишь одна из проблем, с которыми мы боремся. И ты можешь принять в этом участие, в наших рядах важен каждый неравнодушный.

Забегаловка временно опустела. Повар, оставшись без занятия, с интересом и без стеснения разглядывал помятых посетителей. Эвальд продолжал молчать, скрестив руки на груди.

– Я, конечно, понимаю, что мы только что полезли в драку, чтоб отдать должок за одного из наших, – Иван слегка наклонил голову вперёд, – но как ни крути, сейчас они шли за тобой, а лица разукрасили нам. Так что можешь хотя бы снизойти до ответа?

– Конечно, – Эвальд потёр бровь, – Сказать, что я думаю? Вы, парни – молодцы. Я уважаю то, за что вы пытаетесь бороться. И даже не очень осуждаю некоторые из ваших методов. Но я не кучкуюсь в группы. И знаю, что вам ничего не изменить. Ты говоришь, что это всё вокруг, – Эвальд повернулся к Василию, – всё верно. Но будь это заговор – вы с этим ничего не сделаете. Как не сделаете и со стихийным развитием человека. Я даже промолчу о том, как вы пытаетесь использовать мою кратковременную популярность. Серия видеоблогов? Интервью в газетах? Об этом уже все забыли.

– Нам всё равно нужны люди…

Начал Вася, но Иван остановил его жестом, положил на стол кулаки и сжал челюсти, отчего его левый глаз практически поностью исчез под опухшим синяком.

– То есть лучше ничего не делать?

– Вы можете делать всё, что принесёт вам успокоение, но это всё равно ничего не изменит. – "А сейчас, наверное, пора уходить" – Спасибо, что прикрыли, но я бы и сам справился.

Смысла задерживаться дальше немец не видел.

– Мы хотя бы пытаемся что-то сделать! – крикнул ему в спину Иван.

Чуть не сбив в дверях какого-то щуплого мужичка, упорно смотрящего себе под ноги, дышащего перегаром и даже не обратившего внимания на столкновение, Эвальд пошёл к подземке. Разговор оставил лёгкий осадок. Как если не нашёл в кармане мелочи, чтобы подать нищему. И вроде не спасло бы его три червонца, но угасшая надежда от наблюдения пустой руки, потянувшейся до этого к карману…"Тьфу, бред. Игры детские. И почему нищий? Потому что такие же ущербные? Но ведь они-то и правда молодцы. Потому что юродивые? Ну да, кому ещё в здравом уме придёт в голову совершать обстрел краской парад в честь дня равенства? Или здравый смысл заключается как раз в действии, а не в пассивном протесте и смирении с ходом жизни?".

Немец вдруг представил город видом сверху, в кромешной тьме. Чужой город, который все ненавидят, и поэтому тут живут. А те, кто носит чёрное – крап света. И он всё равно задохнётся.

У дома Ирины была целая вереница карет скорой помощи и органов правопорядка. Милиционеры стояли по два-три, вяло переговаривались и переминались с ноги на ногу. Врачи, кажется, как раз собирались уезжать. Захлопали задние дверцы, затем передние – некоторые милиционеры махнули вслед рукой – и скорые, одна за другой, проехали мимо Эвальда, вовсю завывая и моргая сиренами. Немец пробежался взглядом по окнам соседних домов – кое-где заметил безучастные или любопытные лица.

Скучающе милиционеры достали жёлтую ленту, начали огораживать участок с окровавленной оградкой и кашей красного снега, так же скучающе, но с зарождающимся хищным интересом посмотрели на единственного прохожего. Однако не окликнули.

Глава IV. Пустыня

Виреска

Ты услышишь в этой песне сразу

Любви мотив и радости тепла. Но!

Если… если… не моргнёшь ни разу

Не узнаешь, что уже мертва

Просыпаться не хотелось совершенно. Одеяло плотно придавливало грудь, солнце щекотало глаза сквозь веки. Правда подушка довольно великовата, я чуть ли не сижу. Да и одеяло какое-то колючее, несколько шерстянных волосин по-видимому пробились сквозь пододеяльник. Кольнут живот и грудь, и сразу становится жарко. Зато в промежутках так хорошо…

Что мне там последнее снилось? Дюк, пустыня, грязно-бурые пылевые стены. А ну и пусть будут они. Вот забудусь сейчас, и по ходу дела насню себе что-нибудь повеселей.

– Эй!

Прозвучало где-то в затылке. Уже засыпаю?

– Эй!!!

Подушка выросла до безобразных размеров, скинув меня на пол. Что-то жёсткое давило в подмышках. Спину обожгло, в груди сдавливало всё сильней, мне начало не хватать воздуха, и я брыкнула ногой, стараясь сбросить невесомое одеяло и увидеть свет.

В третий раз никто никого не звал. Пощёчина. Грубая рука на моём подбородке и насильное вливание горячей сладковатой воды. Вспоминаю, что не сплю уже сутки, никакого одеяла нет, я, как тот рюкзак, болтаюсь подвязанная за руки к спине проводника, а мои ноги волочатся по красному раскалённому песку. Дюк непривычно говорлив, но я даже не силюсь понять, говорит он со мной или с собой вслух. Но слова «лучше не смотри» точно были адресованы мне, когда во время одного из коротких моментов просветления я попыталась задрать рубашку и почесаться. Это всё одеяло виновато. Это всё оно. Надо просто привыкнуть и не обращать внимания. Надо спать дальше…

Вновь доносящиеся откуда-то сверху голоса. Сил хватает лишь на то, что слегка приподнять голову и увидеть нависшего надо мной старика с длинной чёрной бородой. Он тычет мне меж рёбер какой-то длинной швайкой и восторженно матерится. А вот и Дюк. Отпихнув старика в сторону, забрал спицу и сам начал меня колоть. Я чувствовала твёрдую иглу внутри себя, где должно было быть правое лёгкое, но боли не было, лишь как прежде – сильный зуд.

– А вот это моя лаборатория, – Эд открыл очередную дверь и пропустил меня вперёд, – на самом деле это просто мой склад. Из каждого нового места я приношу кусочек мира. Приятно иногда просто посидеть и повспоминать.

Он показывал камушки, веточки, баночки с песком, землёй и водой, кристаллы разных цветов и размеров, кости, сосуды с плавающими частями чего-то экс-живого, а иногда за мутноватым стеклом даже что-то копошилось. Никакой системы я не заметила, всё стояло вперемешку, надписи на полках или наклейки на самих экспонатах иногда отсутствовали. Почти каждый предмет Эд брал в руки и любовно гладил, изредка пытался всучить мне – оценить. Я лениво подыгрывала. Да и на прогулку по своему жилищу он меня выманил хитростью: принёс тонкие и нежные ломти вяленой рыбы, как только я проснулась. А добил большой кружкой холодного сладкого варева, которое почему-то назвал чаем. Отказывать было неудобно.