Параллель. Повесть

– Нет, – холодно ответила хозяйка, – я уже предложила ей переночевать, но если ты хочешь остаться именно у меня, будешь спать на первом этаже, на полу.

– Весьма благодарен, – без намёка на снисходительность ответил Дюк.

– Еду не предлагаю, – так же холодно добавила женщина, после чего обернулась ко мне и, вновь заулыбавшись, позвала за собой.

Несколько мгновений нерешительных раздумий. Даже отшагнула немного назад, но проводник ободряюще кивнул, и я пошла. Меня провели по лестнице через просторную комнату с кроватями, на одной из которой спал грузный мужик. Рядом с ним лежала девочка, выходившая меня встречать. Закрыв одеялом половину лица, она смотрела на меня поблескивающими любопытными глазами.

– Вот, устраивайся, – женщина открыла дверь и пропустила меня вперёд.

Я оказалась в небольшой комнатке. Здесь пахло стираным бельём и, почему-то, свежескошенной травой. От одного взгляда на чистую постель с толстым слоем одеял и простыней, у меня сладко закружилась голова и начали слипаться веки.

– Вот вода, ковшик и таз. Не выноси, я утром заберу. Туалет во дворе, за домом. Высыпайся и… – женщина остановилась в проёме двери, намереваясь ещё что-то добавить, – … в общем, высыпайся.

Сбросив с себя всё возле кровати, я умылась и залезла под тяжёлое прохладное одеяло. Немного полежала, рассматривая через оконце звёзды. Уже засыпая, свесила руку за ножнами с мечом, втянула под одеяло и прижалась спиной к стене.

Утро приветствовало меня проблесками солнца, щекочущими глаза даже сквозь веки. Я перевернулась на другой бок и натянула на голову одеяло. При повороте головы почувствовала лёгкую дурноту, показалось, что начинаю проваливаться сквозь кровать. Три глубоких вдоха немного исправили ситуацию, я несколько раз взбрыкнула, скидывая одеяло, и свесила ноги на дощатый пол. Руки слегка подрагивали, каменная голова с трудом держалась на шее и, казалось, стоит перестать контролировать дыхание – лёгкие попросту перестанут качать воздух. Зло сжала зубы, встала и открыла окно. Лёгкий ветер, принёсший аромат цветущей под окном вишни, взъерошил волосы. Прядь коснулась лица, будто нечто чужое – щупальце осьминога или другая дрянь. Последний раз чувствовала себя так после удаления гланд под общим наркозом. Ладно, сейчас главное – не ложиться обратно.

У двери на табурете стояла миска, накрытая плотной марлей. Не до еды мне сейчас как-то. Принялась заправлять постель. Сколько я времени спала на земле, укрываясь плащом или шкурами, в лучшем случае? Но стоило оказаться в сколько-нибудь домашней обстановке, сразу всплыли доведённые до автоматизма привычки. Под подушкой обнаружила скатавшийся клубок волос. Моих волос. Ну да – ни шампуня, ни мыла, простирывая голову золой и яйцами из разорённых птичьих гнёзд… три «ха» – представила себя лысой. Но ведь жили люди как-то без мыла и прочих удобств. Никто не жаловался. Наверное, просто не знали, что бывает лучше. Или чувствовали, что может быть, это чувство и двигало к открытиям, но… господи, что за бред? С каких пор я в философы подалась?

В животе заурчало. Я привыкла есть от случая к случаю, а тут стоит рядом – кстати, что там? – вот, стоит мясной пирог, а я чего-то носом кручу. Да, недавно мутило. Слегка. Но надо, надо кушать, ребятки – кто знает, что случится через минуту.

Скрип ступеньки разрезал тишину, царившую в доме. Так, а где мой неуравновешенный проводник? Скосилась на тарелку, с которой подъела даже крошки, и натужно засмеялась, прогоняя дурацкие образы. И всё же – где там Дюк? Дойдя до середины лестницы, перевесилась через перила, чтобы осмотреть первый этаж, но перед глазами вдруг всё поплыло, и тарелка, выскользнув из рук, разлетелась осколками по полу. Едва сдерживая накатившую вновь дурноту, хватаюсь за поручень, но обмякшие ноги больше не держат тело, и я валюсь набок, чтобы не покатиться вниз по лестнице. Грудь разрывает кашлем, я оттягиваю рубашку, давящую удавку воротника, но всё же в глубине души понимаю – нет, это пройдёт, это ещё не конец.

***

Убейте меня плюшевым медведем… как же я жалею, что пришла. Но уходить поздно, да и не очень вежливо.

Дюк отошёл от ворот метров на сто и ткнул пальцем в землю. Тут же песком разметили две окружности и начали устанавливать сборные трибуны. Столько просветлённых лиц разом я даже в церкви не видела, куда меня в детстве затаскивала бабушка. Со слаженностью муравьиного отряда люди приносили стойки и перекладины, сцепляли пазы, стягивали хомуты, вбивали клинья. Подобно кружочку в окне загрузки, быстро выросло ступенчатое кольцо дощатых насестов. На них тут же усаживались горожане. Некоторые подготовились к зрелищу в лучших традициях: корзинки с ягодами и фруктами расположились у ног, один край полотенец, в которые всё это добро было завёрнуто, отворачивался, подставляя солнцу блестящие плоды. Меня, как гостя, усадили в первом ряду.

Менее чем за полчаса всё было готово. Дядьки побросали инструмент под трибуны и тоже расселись. Как-то раньше я не замечала, что женщин тут больше. И среди детей тоже больше девочек. Рядом сел какой-то патлатый блондинистый парень. Слишком рядом. Повернулся, стрельнул у сидящей за ним женщины несколько яблок. Одно протянул мне и лучезарно улыбнулся. Не знаю, как ещё такую лыбу назвать. Вроде не отталкивающе, но вот сел бы подальше, и мне спокойней было бы.

Дюк дважды громко хлопнул в ладоши, и гомон стих. Без предисловий проводник одним движением скинул с плеч жилетку, отбросил её в сторону. Ах, это отвлекающий манёвр… когда вновь посмотрела на него, он, откинув одну ногу в сторону, уже упёрся ладонью в землю, от него кольцом пошла рябь, и трава, извиваясь тысячами змеек, вросла обратно в землю. Он вскочил, вскидывая руку к небу, вырастил земляное копьё. Даже не дотрагиваясь, стал отщёлкивать пальцами от столбика куски, второй рукой ловя их и жонглируя. Постепенно круговерть выросла метров на пять, Дюк плавно заскользил по очерченной площадке, а земля под его поступью тут же превращалась в зеркально гладкое плато. Подошёл к самому краю, песок на мгновение даже вспыхнул синеватым пламенем и оплыл булькающей массой. Дюк вскинул руки, и, пока круговерть камней висела в воздухе, подпрыгнул, провалился по колено, но тут же выпрыгнул обратно, оказавшись обутым в земляные валенки; пристукнул обувку, лишнее осыпалось, и на подошвах проводника остались клинообразные гладкие лезвия. Ловко подхватив начинающие падать камни, одну руку заложил за спину, второй легко послал камни в пляс. Действительно – в пляс. Уже не просто жонглировал. Теперь он скользил по площадке, как если бы на ногах его была пара грави-ботинок, а камни, выстраиваясь в различные геометрические тела, летели следом, повинуясь дирижирующим взмахам проводника.

Дюк превратил катание в какой-то дикий танец. Резко ускоряясь, он тут же стремительно останавливался, высекая обувью искры. Забрасывая камни далеко в небо, ходил на руках, отталкивался от вырастающих под ногами и тут же уходящих обратно столбов, кувыркался в воздухе, затем ловил падающие камни прямо над головами горожан, притягивал к себе и веером вновь отправлял в полёт. Под его ногами возводились и исчезали трамплины, он прыгал сквозь рукотворные кольца, уворачивался от своих же ловушек. Всё набирал и набирал скорость, мне вдруг показалось, что ещё немного, и он сам заискрится и исчезнет в пространственно-временной трещине.

Остановился. Сложил руки крест-накрест и прикрыл глаза. Даже дыхание не сбилось! Затрещал падающий сверху щебень, раскололся и вихрем мельчайшей пыли закружил вокруг Дюка, целиком скрыв его от зрителей. Вихрь успокоился, горожане ахнули и повскакивали со своих мест, уставившись на звездой расходящиеся трещины в гладкой земле.

Ну да, ходила я в цирк в детстве. Галопроектор творит чудеса: телепортация, расчленение, химеризация и прочая графическая скука. Но у Дюка его точно нет, и, должна признать, сама не удержалась, закрутила головой, выискивая взглядом спутника. А наткнулась на лицо улыбающегося соседа. И долго он на меня так пялится? Так, ладно, сесть ровно. Интрига скоро развеется. Ну а ничего, красивенько было. В руке остался только яблочный хвостик. Так засмотрелась, что не заметила, как схрумкала. Во рту ещё чувствовался привкус земляники.

– Вот, вот он, мама, смотри! – закричал какой-то ребёнок, и все повернули головы.

Дюк плавными кругами спускался с неба на каменном пьедестале. Преображение спутника с момента поселения в городе меня не на шутку напрягало. Да, Дюк больше не был похож на привокзального бомжа с десятилетнем стажем: избавился от бороды, починил одежду, даже… вежливым стал! И сейчас, кланяясь во все стороны, он широко улыбался, а горожане одобрительно свистели и выли от восторга.

Как только Дюк приземлился и сказал, что на сегодня достаточно, все дружно встали и неторопливыми ручейками разбрелись в разные стороны: кто в сторону полей, кто к реке и лесу, а кто обратно в город. Честно говоря, в город пошла одна я. Что-то нет у меня сегодня настроения наблюдать счастливые рабочие лица. Лучше схожу сама ближе к вечеру, когда все будут возвращаться – и совесть будет чиста, и работа не в тягость.

Ну вот и дом… почти. Думаю, дома, именно ДОМА, мне это никогда не надоело бы. Лежать, накрыв лицо китайской соломенной шляпой. Свешивая поочерёдно руки, зарываться пальцами в густую шелковистую траву, легонько отталкиваться, раскачивая гамак. Потягивать компот через длинную соломинку. Не хватает только Лолы.

Сладкий сон под вездесущий запах земляники…

Трижды ударил большой колокол, и отзвонили свою короткую трель колокола поменьше. Так недолго и скатиться… и никто ведь не говорит и слова, даже косо не посмотрит. Не слезаю, а стекаю со своей лежанки на землю, ещё немного нежусь в мягкой траве. Так, ладно, хватит уже. Встряхнуться и идти.

Выглянула за угол дома. По дороге уже топают возвращающиеся с полей горожане. Дюк продвигается медленней всех, в окружении визжащей от восторга малышни. Жонглирует камнями, повторяет своё недавнее выступление. Над головой хлопнули ставни.

– Скоро ужин. Хочешь что-нибудь особенное?

Задрав голову, смотрю на улыбающуюся тётю Гану, выдавливаю ответную улыбку:

– Я схожу в поле.

– Хм, ну ладно. Если не успеешь вернуться, оставлю на плите.

– Спасибо… а не подскажете, где сейчас остановились?

– Ну, на винограднике пока не тронуто. Разберёшься сама? Вязанки в прихожей.

Взяла мешок и шустро проскользнула в калитку, пока дочка тёти Ганы не увязалась следом. Натянуто улыбаюсь на приветствия встречных. По телу пробежал приятный холодок, когда сошла с брусчатки улицы на утоптанный грунт за воротами. Будто выскочила из-под ледяного моросящего душа.

Благодать одна, жить бы да радоваться. Чистый воздух, в траве поют цикады, чуть дальше, в полосе пихтовой рощи, заливисто щебечут птички. Солнце припекает, но и не переваливает за отметку «докучающий зной». Ветер несёт с полей аромат цветущего подсолнуха, липы и, кажется, чабреца.

– Быстро бегаешь, еле догнал.

Бросила с разворота на голос мешок, одновременно отступая назад и хватая воздух у пояса.

– Тише, тише! – недавний мой сосед, парень с представления, смеётся и примирительно отгораживается от меня пойманным мешком.

– Тебе чего? – и как я его не услышала?

– Да так, решил погулять с тобой.

– Я на поля иду, – забрала мешок и пошла дальше.

– А я провожу.

– Тебя просили? – не оборачиваюсь. Он не отстаёт, идёт сбоку.

– Долго с ним ходила? Рефлексы, смотрю, что надо.

Послать его или просто игнорировать? В гостях всё же…

– Видимо, не достаточно, раз тебя не услышала.

– Ахах, так это обувь! – улыбается и смотрит вниз. На ногах какое-то подобие сверхлёгких сандалий: тонкая подошва и сложная шнуровка. – К виноградникам идёшь?

– Ага.

– Не обижайся, но ты больше на городского человека похожа. Не против, если я подскажу, что да как?

Рассмешил.