С точки зрения вечности. Sub specie aeternitatis

Это было зимой, в январе. Я слегка ошарашено наблюдал за тем, как элегантный энергичный красавец, словно сошедший с рекламой картинки, целует мою жену, вручает ей цветы, поворачивается ко мне… Первый миг тёмные глаза смотрят испытующе, потом – широкая улыбка. Я думал, он задушит меня в своих объятиях!

Мы ужинали, долго пили чай, Володя много говорил, шутил, смеялся, рассказывал об экспедиции и своей работе. Девочек наших на зимние праздники забрала бабушка, детская комната была свободна. Лена предложила ему ночевать у нас, и он согласился. Сама она, сославшись на усталость, ушла спать, а мы остались сидеть на кухне. Володя враз преобразился. Вся весёлость его улетучилась. Он посмотрел на меня проникновенным взглядом – таким долгим и пристальным – и вместе с тем едва ли не нежным. Я даже смутился.

– Марина часто тебя вспоминает, Серёга, – произнёс он с подкупающей искренностью, какой я никогда не ожидал от него. – Знаешь, она обладает какой-то удивительной способностью жить сразу во всех трёх временах – в прошлом, в настоящем и в будущем… и ещё в каком-то своём, четвёртом, – при этих словах лицо его на миг исказилось, я даже проверил, не наступил ли я ему на ногу ненароком. В основном в тот вечер мне надо было только слушать – говорил он, говорил так много, как будто перед этим молчал все эти годы… И по мере того, как наша беседа продвигалась, а ночь шла на убыль, я чувствовал, что моё недоумение рассеивается и тот барьер, который разделял нас в прошлом, совсем исчез.

Я уже как-то отвык от слишком больших сложностей. Помню, первое время разговор казался мне ужасно странным: ну, можно ли столько говорить и думать о своей жене? Но это только поначалу. Постепенно, незаметно для самого себя, я снова втягивался на прежнюю орбиту. И снова нахлынуло, снова пришло так, как будто никогда не отступало, всё прежнее, и я вдруг снова ощутил, что это для меня значило и как это вообще было – Марина. Как поблек без неё мой мир! Я вдруг узрел в себе самом прежние мысли и чувства, всё сиюминутное отпало, отпустило, я словно полетел куда-то, полетел, полетел… Я смотрел на Володю и думал: Боже мой, как изменился этот человек! Или, выходит, я совсем его не знал? Ведь я считал его снобом, самовлюблённым красавчиком, удачливым суперменом, которым руководит здоровый эгоизм и практический расчёт. А теперь передо мной сидел человек искренний и глубокий, всецело поглощённый своей Большой Любовью. Верхний слой жизни, вся эта пена с её неурядицами, хлопотами и бытом, заботами о хлебе насущном для него, казалось, не существовал. Он пришёл из моей юности. Я узнавал в нём себя – такого, каким я был раньше.

– Она часто видит всех вас в своих снах, говорит с вами, рисует. Вдруг выдаст: «А Серёжа сказал мне…» – с такой интонацией, как будто ты сидишь на стуле рядом с ней, – оба мы рассмеялись. – С ней так трудно. Я ничего не могу понять. Делаю, как считаю нужным, – плачет; делаю, как она хочет – плачет. Бросаю всё, злюсь – радуется, смеётся, как будто я придумал для неё новую игру… Всего хуже, когда молчит. День, два, неделю… Или уйдёт куда-нибудь, ни слова не сказав, и пропадёт на целый день… Когда у неё творческий запой – так она называет период, когда рисует день и ночь, – ничего не ест, худеет на глазах, спит по три-четыре часа, иногда даже не раздеваясь… Это нормально, по-твоему?

Он меня спрашивает, я отвечаю, лепечу что-то, а сам чувствую: вот-вот захлебнусь в этом потоке жизни; это ещё похлеще, чем её письма. Вот оно как, оказывается.

– Ты не пугайся, старик, с кем бы я ещё мог так говорить о ней? Кто её ещё так знает, как ты? Я тебя прямо полюбил, честно говорю. Она тебя считает своим настоящим другом. Просила тебе это передать. Ты к нам обязательно приезжай, теперь близко. Марина будет просто счастлива. Она и сама в Москву собирается, но у неё вечно столько дел и планов, что нельзя заранее поручиться. А ты приезжай!

Я пообещал, чуть ли не поклялся, так он меня растрогал.

– Я живу, как на военном положении, – продолжал Володя. – Каждый день возвращаюсь домой и не знаю, что меня там ждёт. Когда что-то говорю или делаю, понятия не имею, какой будет реакция. Никогда не думал, что можно так мучиться самой и мучить другого… Первое время она от меня всё уходила. Слава Богу, что увёз так далеко, что идти было некуда, а то бы… «Ты меня не любишь! Ты меня не понимаешь! Тебе со мной трудно». Один раз я не выдержал и заорал на неё: «Да ты же не человек совсем, понимаешь?!» Она испугалась, как ребёнок, еле-еле я её успокоил. Наверное, мы оба не вполне нормальны… Странно, мне всегда всё ясно с другими, у меня не бывает проблем с диагностикой, а себе диагноза не поставишь… Хроническая влюблённость? Я раньше не был таким, я как-то вообще мало думал… как это сказать? О настоящих, глубинных причинах, о том, что ты себе ни пальца, ни носа не сломаешь без того, чтобы что-то не сдвинулось, не изменилось внутри. Мне теперь кажется, что я и не жил, а скользил по поверхности, как муха по стеклу, заползая в какие-то случайные щели… Теперь у меня каждый день – событие, но среди этих дней – столько чёрных… Я даже решил как-то: всё, баста, больше не выдержу, нам лучше расстаться…

– И что?

Он улыбнулся обезоруживающе и пожал плечами:

– Не могу. Самое поразительное, что и она без меня не может. Иногда говорит такое, что голова идёт кругом. Никогда я раньше не ревновал, не понимал, что за чувство такое – ревность. А её ревную. К её мыслям, к её жизни, где меня – так мало… Она даже ни разу не захотела меня нарисовать! Прямо так и говорит: «А мне не хочется!»

Немного обнаглев даже от такой неожиданной Володиной откровенности, Сергей вдруг задал ему вопрос, который мучил его очень давно: а не применил ли Володя гипноз, чтобы завоевать Марину и заставить её позабыть Василия? Ведь всё тогда случилось так быстро, так для всех неожиданно. Да и Лена кое-что рассказывала. Да и со стороны было видно, что между ними что-то есть, что-то назревает серьёзное. И вдруг…

Володя сказал:

– Я отвечу тебе так же прямо, как ты меня об этом спрашиваешь: нет. Гипноз – это вообще не моё, это слишком грубо. Есть и другие методики. Я знаю их: как успокоить и развеселить человека, и наоборот, как вывести его из равновесия. Тут весь секрет в управлении своими собственными внутренними ресурсами… В принципе, всё просто и нет никакой мистики: если есть сила приказывать, другой всегда повинуется. Но случай с Мариной иной: во-первых, она моя жена, и я её люблю. Во-вторых, если б я пытался ею управлять – её эмоциями и капризами – я бы никогда не узнал, а что же она такое на самом деле. Для меня каждый человек – уникум. Каждый – чудо. Но всё-таки если быть честным до конца… да, тогда в самом начале я употребил все свои ресурсы, чтобы отвоевать её у Василия. Я поставил на карту всё. Я чувствовал, что это не простая встреча: сейчас решается моя судьба, моё быть или не быть. Для меня без этой женщины всё теряло смысл, всё обесценивалось, всё, что казалось раньше таким важным… Моя жизнь без неё была бы полнейшим не быть. С первой секунды… – он осёкся, весь уйдя в воспоминания, – … и до сего момента, – заключил он после непродолжительного молчания.

В этот момент он напоминал мне оператора сложного вычислительного центра, который потратил время на то, чтобы проверить все важнейшие узлы, и вот теперь, вернувшись, констатирует, что всё в исправности.

– Любовь с первого взгляда, это, кажется, так называется. Но нет, не совсем. Дело в том, что я знал о ней раньше, ещё до нашей встречи. Мы же с Василием переписывались. Как только он перешёл в новую секцию, он сразу же начал писать о ней. Потом взахлёб рассказывал, когда приехал домой на каникулы. О ней, а также о Юрке, о тебе. Я вас всех уже знал заочно. Но больше всего о ней. И, смешно, она меня заинтересовала, как клинический случай. Надо ведь было знать Василия! Его завидное постоянство, при том, что она была чужой девушкой, говорило мне о многом. Даже его мама, помню, шутя, жаловалась: «Володя, мой сын заболел! Он всё время говорит о какой-то Марине и только о ней. По-моему, это ненормально! Разберись, ты ведь доктор!» И мне захотелось разобраться. Я, конечно, понимал, что Василий влюблён и не может дать объективную информацию, но всё равно было ясно, что мы имеем дело с неординарной личностью. А это же была моя тема: психология одарённости. Мне захотелось её увидеть. Так мы и оказались с вами. И вот первая наша встреча на поляне, первый раз я увидел эти раскосые удивлённые глаза… И тут, поверь, я слышал это так же явственно, как ты слышишь меня сейчас, какой-то внутренний голос сказал мне: «Это твоя судьба». Я знал теоретически, что бывают такие встречи – увидел и всё. Я даже признавал, что такое возможно, да, я мог понять это… Но я никогда не предполагал, что такое может случиться со мной. Я был очень удивлён. В мои планы, как учёного, никакая «судьба» не входила. И я решил с ней поспорить, с этой самой судьбой. Наши первоначальные отношения я выстроил сознательно. Я нарочно злил и дразнил её, чтобы таким образом обезопасить себя, держать её на расстоянии и иметь возможность «объективно» наблюдать за ней. Но какая уж тут «объективность», когда при звуках её голоса у меня учащался пульс, начиналось сердцебиение, и я терял нить разговора.

– Правда? А со стороны ничего не было заметно.

– Да, никто не догадывался. В том числе и она сама, в конечном итоге, это сыграло мне на руку. Кстати, ты первый человек, которому я это рассказываю. Марина до сих пор уверена, что я влюбился в неё гораздо позже, и что это происходило постепенно. Пусть так и останется. Я просто понял, что если я поддамся её чарам, мне не видать её как своих ушей. Я так же видел, что из всего окружения она больше всех доверяет тебе и именно потому, что ты относишься к ней спокойнее, чем остальные. Позже я узнал, что у неё очень подвижная, хрупкая, неустойчивая психика. С ней надо было обращаться очень бережно. Василий был совсем не тот, кто ей нужен. Их надо было просто спасать друг от друга. Обстоятельства сложились в мою пользу, и я сумел этим воспользоваться. Она сама мне всё рассказала, когда вы уехали на спасработы – и про Василия, и про Катю… Наблюдая за ней тогда, я думал: вот в чём очарование таланта – в её искренности. Она ничем не прельщает сознательно, просто позволяет себе быть такой, какая есть – смешной, незащищённой, трусливой, заплаканной. Да, но действует это, как мощное оружие, с убойной силой. Я был сражён наповал. Я понял, что никогда по доброй воле не расстанусь с человеком, который так чувствует и так выражает свои чувства. Вот чем и объясняется наше поспешное бегство, друг мой.

Я слушал его и удивлялся: да, вот какие интересные сюжеты закручивает иногда жизнь! Наверное, ещё ни один парень не отбивал у своего друга возлюбленную по таким благородным мотивам.

Но он не лгал! Когда я узнал всё, что знали они и чего раньше не знал я, я почувствовал, что, наверное, он прав, наверное, он сделал именно то, что должен был сделать.

И всё-таки, мы, все мы, были такими странными людьми! Все, кого она к себе притягивала…

– Для меня до сих пор загадка: как это Василий тебя простил?

– Простил?.. Никто из вас не знал сути наших отношений, поэтому и не поняли. Всю нашу молодость Василий был занят тем, что находил мне девушек – красивых, весёлых, своих ровесниц или даже чуть помладше, которые, по его мнению, могли меня заинтересовать. Но я девушками не интересовался, им становилось скучно, а Василию приходилось стараться за двоих, и так, естественным образом, все эти девушки переходили к нему. Что он с ними делал и как от них потом избавлялся, я даже не спрашивал. Неудачи его не обескураживали, наоборот, он вошёл во вкус и всё надеялся однажды сразить меня наповал… В конце концов, ему это удалось. Правда, Марину он нашёл именно для себя, но подспудно, я думаю, этот старый механизм сработал: он ожидал от меня какой-то реакции… Тут было много отягчающих обстоятельств, и ситуация вышла из-под контроля – со всех сторон. Я уверен, если бы мы тогда остались до конца, он бы обязательно попытался взять реванш, и, учитывая его необузданный характер и богатую фантазию, от него можно было ожидать чего угодно.

– Например?

– Нет уж, уволь. Фантазировать по поводу того, что он мог бы предпринять, я не стану. Это дурные мысли. Я серьёзно отношусь к таким вещам. Чем тоньше вид энергии, тем он мощнее и, следовательно, опаснее… Василий непредсказуем. Оригинальности его мышления можно позавидовать. Я до сих пор жалею, что в своё время мне не удалось заполучить его в свои руки…

– В каком качестве?

– В качестве коллеги и…

– И подопытного кролика?

– И испытуемого… А если б не было «подопытных кроликов», как бы наука могла двигаться вперёд? Между прочим, самые рискованные эксперименты учёные во все времена проводили на самих себе, ты это сам прекрасно знаешь. Тоже самое проделали мы с коллегами, проведя кто три, кто четыре года на Севере. Но игра стоила свеч!

И чем, подумал я тогда, являлась его жизнь с Мариной? Не таким ли экспериментом, длинною в жизнь? В её жизнь, вынужден добавить я теперь.

А Володе вспомнилось, как она сказала однажды:

– Мне приснилось, что я умираю где-то в горах, но сон не страшный, а такой красивый! – в глазах её промелькнуло что-то нездешнее и далёкое, она словно отодвинулась от него, вновь став загадочной и непонятной. Это было больно.

– Марина!

– Что?.. Я не боюсь смерти. Она притягивает меня.

– Я бы хотел тебя попросить не рассказывать мне таких снов…

– Но я же не могу не рисовать!

– Рисуй.

– Мои рисунки – это мои сны… Ночью я совсем другая, и если…

– Это правда, – рассмеялся Володя.

Она стремительно покраснела и весьма ощутима хлопнула его ладонью по губам.

Он ещё долго говорил, но всё чаще умолкал, задумываясь, потом мы разошлись по комнатам.

И опять меня мучила бессонница, уснул я на рассвете. И она приснилась мне. Приснилось, что она сидит на полу и на длинной полосатой бумаге рисует какие-то цветные квадратики. Я подхожу, она задирает голову и говорит мне с очень серьёзным видом:

– Ты знаешь, Серёжа, он просто дурак.

– Кто? – спрашиваю я.

– Воскресенский.

Я начинаю смеяться и от этого смеха просыпаюсь. Лена смотрит на меня удивлённо и тоже смеётся.

Утром я хотел рассказать свой сон Володе, но не тут-то было: вместо вчерашнего близкого и доступного человека передо мной снова был супермен – спокойный, сдержанный и отстранённый. Он что-то рассказывал Елене между делом о своих исследованиях и о своём труде по цветотерапии, который готовил тогда к печати (с этим и была связана его командировка). Он любезно благодарил нас за приём, за приятно проведённое время, отпускал комплименты в адрес хозяйки. Простились мы всё же душевно и заверили друг друга в том, что скоро вновь увидимся. Сказал ещё, что намерен зайти в гости к Резникову, спрашивал адрес. Мы дали ему новый адрес Василия в Зеленограде и телефоны – домашний, рабочий. На том мы и расстались.

Когда он ушёл, Лена лукаво произнесла:

– Марине исключительно повезло.