С точки зрения вечности. Sub specie aeternitatis

– Марин, ну, что с тобой? – вдруг раздался над самым ухом участливый шёпот Лены. Секунду подумав, Марина призывно кивнула ей и на четвереньках выползла из палатки, стараясь не наступать в темноте на спящих девчат.

Они отошли на несколько шагов от палаток, поёживаясь от ночной свежести. Как ясно сияли звёзды! Несколько минут Марина и Лена заворожено смотрели на них, точно именно за этим и вылезли из палатки, потом Марина, потупя взор, прошептала:

– Лена, у меня к тебе просьба, нам уже недолго осталось здесь быть… Прошу, не оставляй меня одну. Будь всё время рядом. Особенно… не оставляй меня одну с Резниковым!

– Ты боишься Резникова? – изумилась Лена.

– Да, боюсь. Ты его совсем не знаешь. Он такой… чокнутый. От него всего, абсолютно всего можно ожидать. Но главное не это. Главное… мне с ним нельзя.

– Что – нельзя? – в очередной раз удивилась Лена. Марина сердито взглянула на подругу: притворяется? Или плохо соображает спросонья? Но Лена казалась искренней: и Маринкина беспокойное метание, и ночной шёпот, и странная эта просьба удивили её до чрезвычайности.

– Ничего нельзя, – буркнула Марина. – Я тебе потом всё объясню. Наверное. Потом. Пожалуйста! Будь со мной везде, а то он за мной просто по пятам ходит. Я чувствую себя, как зверь, на которого охотятся, чтобы убить. Чтобы убить, понимаешь?

– Не очень-то я тебя понимаю, – призналась Лена, невольно поёживаясь: в словах Марины сквозило такое неприкрытое ощущение опасности, что и подруге невольно стало не по себе, – но если ты и впрямь считаешь его таким опасным… Ладно, я тебе помогу. Согласна… – и Лена скрепила обещание лёгким рукопожатием и мягкой улыбкой. Рука у неё была мягкая и тёплая, а улыбка – спокойная. Марина удовлетворённо вздохнула, как ребёнок, утешенный матерью после долгих рыданий.

– Спасибо… Знаешь, какие у него мускулы? – всё так же шёпотом продолжала Марина, – как стальной замок, просто запер – и всё. И не вырвешься.

– Да? – снова улыбнулась Лена. – Не знаю, не проверяла.

– Ага. Так вот попробуй, – уже немного отходя от своих таинственных переживаний и становясь прежней Маринкой, заключила девушка.

Глава восьмая. Бегство

День начался, как обычно, только Марине, дежурившей по лагерю вместе с Пашей и Сергеем, пришлось встать пораньше. По этой или по какой-то другой причине, но она явно была не в духе, что случалось с ней крайне редко: обычно она была весела и беззаботна, как дитя или, скорее, как птичка, потому что во время дежурства по лагерю далеко разносилась её незамысловатая утренняя песенка. Но сегодня она не только не пела, но и не желала ни с кем разговаривать, лишь отдавала короткие приказания, причем таким невыносимым тоном, что чуткий Ослик в конце концов не выдержал:

– Я не привык вообще-то, чтобы со мной так обращались, – заметил он.

– Привыкнешь, – коротко бросила Марина и, набрав целый ворох посуды, отправилась с ней к морю, оставив ребят в полном недоумении по поводу того, что им делать дальше.

А погода стояла изумительная. Утро было свежо и мило, вокруг царила какая-то торжественная тишина и чистота, какая бывает только после грозы и ливня. Море, точно ручное, подкатывало к ногам и подлизывалось. Но всё это нисколько не трогало Марину. Она уселась возле воды, разбросав вокруг посуду, и задумалась так глубоко, что на какое-то время выпала из этого мира. Она не слышала ни шума и сигналов машины, ни какого-то странного для этого часа гомона и возбуждения на берегу. Всё, там происходящее, не имело сейчас к ней никакого отношения. Она смотрела на воду невидящим взглядом, и серебристые блики утреннего солнца отражались на её лице, но лицо это было хмурым и задумчивым. Изредка она делала рукой жесты, выражавшие не то досаду, не то нетерпение. Казалось, какая-то мысль мучила её, и она не в силах была с этим совладать. А возможно, она пыталась беседовать с видимым одной ей собеседником. Время шло… Наконец, Марина вздохнула и поднялась, чтобы уйти, и в этот момент увидела бегущего к ней Резникова. Неудержимо, как камень с горы, он летел прямо на неё. На лице Марины изобразился панический ужас, она отступила в воду и, выставив вперед руки, крикнула:

– Не подходи!

Василий взглянул на неё удивлённо, но в следующий миг он уже улыбался своей широкой фирменно улыбочкой.

– Не подходи, слышишь, – сказала она уже спокойней и строже, видя, что он замедляет ход.

– Ты что, Марин? – удивился он. – Я просто хотел… Я сейчас уезжаю.

– Как – уезжаю? Ты один?

– Нет, не один, – пояснил он, счастливый тем, что она заговорила по-человечески, хотя так и осталась стоять в воде. – Тут сейчас выяснилось, что… короче: соревнования какие-то, – заключил он неожиданно.

– Соревнования какие-то, – недовольно пробурчала она, – и для этого надо бежать, как на пожар, сломя голову!

Почему-то Марина избегала смотреть на него, а когда взглянула, то обнаружила, что он улыбается ей так ласково-ласково – ей стоило большого труда не улыбнуться в ответ, но она как раз вспомнила про посуду и стала очень медленно, очень старательно собирать её. Василий тоже наклонился, чтобы помочь ей, но вместо этого вдруг крепко схватил её за руки. Марина вздрогнула, заморгала беспомощно, мысли её совершенно смешались.

– Василий! – закричали с берега.

– Иду! – отозвался он.

– Ну, так иди! – она уже пришла в себя и попыталась обрести свободу. Она вела себя, как храбрый заяц, но вид её не обманул Василия: впервые за всё время знакомства он почувствовал, что крепость готова к сдаче. Он тихо рассмеялся, нежно привлёк её к себе и, прошептав: «Афродита», несколько раз мягко, едва касаясь, поцеловал в губы. Земля уплыла из-под ног. Увидев, что девушка полностью находится в его власти, Василий покружил её на руках, а потом завладел её губами с настойчивой и ненасытной силой… Когда он убежал, Марина упала ничком на землю и горько-горько расплакалась – зачем, она не могла понять, может, просто оттого, что почувствовала: теперь ей никто, ни Лена, никто и ничто не поможет. Сладость ещё не остывших на губах поцелуев только усиливала её боль и растерянность.

День этот тянулся невыносимо долго, и было в нём всё не так, но что было не так, она не понимала. Она натыкалась на людей, точно не видя и не узнавая их. Чужие голоса долетали до неё как сквозь плотный слой ваты, и она не понимала обращённых к ней вопросов, точно вдруг утратила дар понимать звуки человеческой речи. Внутри неё шла жестокая смертельная борьба, которая поглощала все её силы и все её чувства. Она не заметила даже, что лагерь обезлюдел – остались только девушки, да трое питерцев – Родик, Коля и Володя. После обеда у неё до того разболелась голова, что она забралась в палатку и уснула, а когда проснулась, дневная жара уже спала, и солнце клонилось к горизонту. Она чувствовала себя больной, несчастной, обманутой и совсем одинокой. Всё же спокойный сон и посвежевший воздух сделали своё дело; усталость, больше душевная, чем физическая, и напряжение последних дней немного отступили. Ей не хотелось людей, и она ушла бродить на пустынные места. Язык природы снова стал внятен ей, и ей легко было остановиться, чтобы пожать протянутую ветку дерева, залюбоваться каким-нибудь гладким, необычной расцветки камнем или посвятить некоторое время наблюдению за спешащим по своим делам забавным жучком.

Она спустилась к морю. Вода была горяча, и ей захотелось искупаться. Оглядевшись, Марина обнаружила, что находится как раз напротив того островка зелени, где они разминались по утрам. Теперь здесь было пусто – ни души. Она повесила одежду на бревно и, медленно переступая по остывшим камням, направилась к воде.

Она плавала долго, пока темнота не сгустилась настолько, что очертания лагеря лишь угадывались. Ночной воздух холодил мокрое тело. С трудом пересиливая дрожь, Марина подбежала к бревну, где оставила одежду, но там и именно на том самом месте сидел человек. В первый момент она испугалась, но уже в следующий узнала в сидящем Володю и настороженно подошла. Тот молча протянул ей одежду. Марина взяла и начала одеваться, время от времени удивлённо на него взглядывая. Володя молчал и смотрел прямо перед собой. Вокруг было совсем тихо, только шумело море. Казалось, на тысячи километров вокруг нет ни души, и только одни они прихотью судьбы заброшены на этот пустынный берег.

– Ты сегодня весь день в гордом одиночестве, нигде тебя не видно… – начал Володя. – Скучаешь?

– Я? С какой стати?

– А разве трудно найти повод? Была бы причина…

– У меня нет никаких причин, – произнесла она отчуждённо и отвернулась. Но вот странно: он совсем не был лишним, и меньше всего сейчас Марине хотелось бы, чтобы он ушёл. От его большой фигуры в пушистом свитере исходило ощущение спокойной силы и еще веяло чем-то таки знакомым, родным… Вспомнилось: этот же свитер не раз видела на Резникове.

– Значит, волнуешься, – не отставал Володя. Она дёрнула плечом и не отвечала.

– Что – в качестве собеседника я тебя не устраиваю? – с обычной своей насмешливостью спросил он.

– Устраиваешь… как кактус в качестве табуретки.

Володя хмыкнул и вздохнул притворно:

– А я-то дело доброе хотел совершить, мается человек – надо утешить. Кажется, я ещё не заслужил от тебя сегодня таких упрёков.

– Это не упрёк, а комплимент, причём, довольно близкий к истине, – продолжала Марина. Она почти не задумывалась. Слова слетали с губ сами, по инерции, а в голове было совсем другое.

– Берегись, Марин, ещё ни одна девушка не решалась так со мной разговаривать!

– Зачем повторять чужие ошибки?

Володя встал, обошёл бревно и остановился у неё за спиной.

– Значит, ты такая смелая? Ничего не боишься? А ты представь – у тебя, должно быть, богатая фантазия: ночью, в горах, в незнакомой и обвалоопасной местности, при недостаточном снаряжении, потому что всё организовано наспех, по-дилетантски…

– О чём ты? – удивилась Марина.

– О том же, о чём и ты… думаешь.

У него был странный, вкрадчивый голос, идущий сверху, из темноты и довольно близко, как будто он слегка склонился к ней. Марина обернулась. Их разделяло только бревно.

– Я ничего не понимаю, – призналась она. – Зачем они будут лазать ночью, ведь соревнования же проводятся днём? И почему ты уверен, что там плохая организация? Разве соревнования…

Володя пристально смотрел на неё. В лице его промелькнуло как бы некоторое недоумение, но тут же разгладилось, и, совершенно неожиданно для Марины, он вдруг негромко, от души, рассмеялся.

– Чего ты? В чём дело? – теребила его Марина, насуплено разглядывая его смеющееся лицо. Она никогда не видела, чтобы Володя так безудержно хохотал – до слёз. Как он был похож на Василия в этот момент!