С точки зрения вечности. Sub specie aeternitatis

– Я не знаю и знать не хочу, что там было со Светой… а что там было?.. Ты говоришь о нём, как о какой-то запрограммированной машине. Зачем мне всё это знать?

Они смотрели друг на друга так пристально, как смотрят два врага, решая, в какое место лучше нанести удар. Родик первый отвёл глаза, и по его смуглому умному лицу пробежала усмешка.

– Ты мне сначала не понравилась…

– Ты уже говорил.

– Я редко ошибаюсь, но в тебе я ошибся. Ты… какая-то странная. Нет. Ты не притворщица, ты просто наивная.

Марина мгновенно насупилась и стукнула кулаком по коленке, словно приказывая ему замолчать. Он улыбнулся, блеснув зубами, и Марина удивилась про себя, какая добрая у него улыбка, совершенно изменяющая его немного хмурое и всегда замкнутое выражение лица.

– Не обижайся, я не в плохом смысле. В тебе нет этой «бабьей» хитрости. Наверное, поэтому он и действует так осторожно.

Маринка быстро подалась к нему и зашептала возмущённо, хотя они были одни и до этого говорили очень тихо:

– Что ты хочешь этим сказать? Зачем ты на него наговариваешь? Нам хорошо вместе.

Она умолкла внезапно, чувствуя, что готова опять заплакать. Родик тоже понял это и смягчился.

– Не надо так волноваться. Ничего страшного пока не случилось, и ты гони его, пока не поздно. Я его знаю, повторяю тебе, и уверен, что до возвращения Резникова он будет действовать вполне по-джельтменски…

Родик ещё продолжал что-то говорить, но Марина не слышала, ибо перед ней, точно скрытый предмет из бурлящей пены, вновь явилась причина её беспокойства…. На то, что Родику, как и остальным, наверное, известны все её «секреты», она в тот момент попросту не обратила внимания.

И снова он нужен был ей, как воздух, как спасение от неё самой.

– Володя…

– Да?

– Я боюсь, – то ли под влиянием разговора с Родиком, то ли в результате собственных размышлений она особенно внимательно и долго смотрела на него.

– Чего? Его?

– Ты не понимаешь! – она опустила голову, но он легонько приподнял её голову за подбородок и заставил смотреть себе в глаза.

– Я всё понимаю, – произнёс он медленно и веско. – Тебя пугает его возвращение, но… Предоставь это дело мне. Просто будь рядом со мной и доверься мне. Я всё сделаю, как надо. Ты просто будь рядом и молчи. Молчи, хорошо? Чтобы он ни делал, о чём бы ни спрашивал, пусть он имеет дело только со мной. Я справлюсь. А ты молчи, иначе ты запутаешься, и сама себя выдашь. Хорошо?

Её глаза наполнились слезами. Нет, она не могла в нём сомневаться. Да, он действительно вёл себя осторожно, но это была совсем не та хитрая и расчётливая осторожность, о которой говорил Родик, а осторожность человека, боящегося потерять так непросто доставшееся расположение. Она не могла быть с ним неискренней, потому что верила каждому его слову и взгляду. Непонятно, как это случилось, но, пожалуй, она в своей жизни никому ещё так не доверяла, как этому человеку, которого ещё совсем недавно считала своим врагом. И опять, как и вчера, когда он был рядом, она ощутила идущее от него спокойствие и уверенность, которых так не хватало ей самой.

Казалось, этому не будет конца: только жара, пыль и дорога, дорога, петляющая между скал, спускающаяся вниз, почти к самому морю, и вновь взмывающая ввысь. Но вот после очередного поворота показались вдали яркие палатки. Лагерь! Вскоре уже можно было различить передвигающиеся между палатками фигуры.

Как по-разному ощущается время! Для оставшихся в лагере прошли всего лишь сутки с небольшим. Для уезжавших эти сутки вместили в себя так много: волнение, новые лица, новые обстоятельства, грязную тяжёлую работу по расчистке завала, весёлые проводы. Утро того дня, когда они сели в машину, казалось далёким прошлым. Особенно далёким оно казалось Василию, который едва боролся с искушением выскочить из микроавтобуса и бежать вперёд. Как только машина остановилась, он спрыгнул на землю и рванул к лагерю, а вслед ему неслись беззлобные шутки и смех.

– Васёк, не гони, мировой рекорд тебе всё равно не засчитают!

– А судьи кто? – кричал он на бегу.

– Гляди, он ещё и каламбурит! Эй, Карамболина, балетная школа на сто метров правее.

– Передай Золотиловой наш ба-альшой привет…

– И поздравления!

– С Новым годом!

– С международным днём защиты детей от вредного влияния взрослых!

– Скажи, что пора обеда-ать! Обедать пора-а!

Они ещё долго кричали всё в том же духе, но Резников уже был далеко и ничего не слышал. В голове его звучали иные слова – слова, которые он скажет при встрече – разные, в зависимости от ситуации. Но больше всего ему хотелось встретить её там же, где расстались – на берегу.

Каково же было его разочарование, когда единственной, кого он обнаружил в лагере, оказалась Ира Парижанка.

– Привет, – сказала она, удивлённо рассматривая его немного заросшую и очень радостную физиономию. – А ты откуда взялся?

– С неба свалился, – ответил он, легонько шлепнув её по обтянутому шортами заду. – А где остальные? Ты что, одна?

– Нет, не одна. Тебя интересуют все остальные? Большинство отправились в посёлок купить того сего в дорогу и узнать расписание автобусов. Танька с Ленкой собирают какие-то травы, только что здесь крутились.

– А Маринка?

Ира сделала вид, что не расслышала и повернулась к нему спиной. Но когда Резников вторично и на этот раз более основательно шлепнул её, она быстро произнесла:

– Там она, – и указала рукой на берег.

Василий радостно вскрикнул, сбросил рюкзак, извлёк из него немного примятый, но яркий и свежий букет цветов и бросился было бежать, но Ира перехватила его за рукав:

– Стой, Вась, не ходи туда, – сказала она, взглянув в его смеющиеся глаза зелёными кошачьими глазами и быстро отводя взгляд. – Она там не одна.

Василий состроил рожицу, громко захохотал и понёсся вниз с такой стремительностью, что Ира не успела больше произнести ни звука. Она пыталась ещё следить за ним взглядом, но солнце, отражаясь в воде, слепило глаза, а шум прибоя заглушал звуки его шагов.

Володя отлично плавал, но Марина уже начала волноваться – что-то слишком долго его не было. Она сидела на большом тёплом камне, опустив ноги в воду, и всё думала, думала… Почему, когда он говорит, всё кажется таким логичным и убедительным: конечно, Василий – ещё глупенький мальчишка с несомненными задатками донжуана; конечно, она ему нравится – с этим никто не спорит, это очевидно, как очевидно и то, что не только она и всё это ненадолго; конечно, всё так, но отчего, когда она остаётся одна, у неё так тревожно и неспокойно на сердце, отчего оно всё время болит и почему так жалко его, дурашку, который сам и только сам во всём виноват. Ну, где же Володя?

Внезапно чьи-то руки легли ей на плечи, и перед её лицом возник пёстрый, благоухающий букет.

– Володя! Откуда это? Как мило! А я думаю – куда ты за…

Не успев договорить, она получила букетом по щеке. А за спиной послышалось знакомое, Резниковское:

– Штё?! Какой ещё Володя?

Внезапно кровь бросилась ей в лицо. Она встала и медленно обернулась, не смея поднять на него глаза. Казалось, минута молчания будет длиться вечность… Когда же она, наконец, решилась взглянуть на него, то увидела, что он с напряжённым лицом смотрит в сторону. Она взглянула туда же: Володя выскочил из воды и, стремительно рванувшись на берег, встал между ними, грудь его вздымалась, с тела стекала вода. С трудом усмирив дыхание, он произнёс:

– В общем так: мы решили пожениться!

Хорошо, что в этот момент Марина была скрыта от глаз Василия широкой спиной Володи, иначе бы он увидел, как её рот широко открылся от изумления и, дабы не произвести каких-либо неподходящих к случаю звуков, она закусила собственный кулак и зажмурилась.

– Извини нас, старик, – продолжал удивлять Володя, – но так уж получилось, так уж сложились обстоятельства.