С точки зрения вечности. Sub specie aeternitatis

Володя вышел успокоенный и обновлённый.

Он начал звонить и писать ей письма. Она отвечала – непонятным, мелким, торопливым почерком, точно ей всегда не хватало времени и места, но разбирая по слогам её каракули, он был совершенно счастлив. Постепенно работа и подготовка к новым исследованиям вновь захватили его, и жизнь вошла в обычное русло. Вот только её рисунок он убрал подальше – до лучших времён.

Часть третья. Василий

Счастливая летняя пора осталась позади. В тот год в моей жизни произошли значительные перемены. Последующие года свернулись, став короткими цепочками в три-четыре звена, а этот помню весь, вижу его дни, как яркие осенние листья в поредевшей кроне.

Я побывал в лагере на Памире, где заработал первый разряд. Остаток лета мы провели с моей Еленой, ездили сначала к моим родителям, потом к её. Со свадьбой решили немного подождать, мне ведь оставался только диплом.

Осенью наш институт традиционно пустел, потому что многие группы с разных курсов, кроме выпускного, посылали работать в колхоз. Я усиленно готовился к защите диплома, писал письма, ходил на переговоры. Не скажу, чтобы я особо вспоминал кого-то, нет. Это был месяц затишья, относительно спокойный. Мне казалось, что я отошёл от всего прежнего, словно поменял место жительства, и если бы мне сказали, что с моими прежними «соседями» случилось то-то и то-то, я бы даже не очень удивился. Да и что может произойти? Я думал, что моё затишье – часть общего, что во всей природе, над всеми царит нечто тихое, размеренное. Ну, что может произойти? Происходило. Сначала я узнал от Пашки и даже ничему не удивился. Он сообщил о том, что приехала Марина, что он её видел, сказал и о Кате – то, что говорят. И о Василии, но тут я и без него кое-что слышал и даже видел. Чуть позже расскажу.

Глава первая. Возвращение

Зиночка терпеть не могла одиночества. Хоть с кем угодно, только бы не одной в пустой и осиротевшей комнате, где по ночам сами собой жалобно скрипят кровати и стучат оконные рамы. Поэтому она и позвала Лилю, хотя давно разочаровалась в ней, и прежней дружбы уже не было. К тому же Лиля, погнавшись сразу за несколькими «зайцами», растеряла их всех, да и красота её как-то поувяла. Но она всё-таки была общительной и весёлой девчонкой, всегда в курсе всех новостей, и старые знакомые нет-нет, да и наведывались к ней по вечерам. Вот и Юра, пропащая душа, стал показываться. И хотя Зиночка уже устала выражать ему своё детское, ничем не оплачиваемое обожание, она по-прежнему рада была его видеть. Иногда даже не верилось: на улице моросит, в комнате холодно, на душе – тоска. И тут за дверью – знакомые шаги, потом голос: «Тук-тук», и вот он уже входит в толстенном сером свитере – огромный, загорелый, золотоволосый, садится на стул, обязательно задом наперед, укладывает на спинку мускулистые руки и спрашивает: «Ну, как ваше ничего?» И улыбается. Зиночке даже казалось, что он приходит вовсе не из-за Лили, а просто потому, что ему хорошо здесь. Да и задавая свои немудрёные вопросы, он всё больше обращался к Зиночке, хотя Лиля непременно вмешивалась и хохотала громко. Раньше Зиночка восхищалась Лилей: как она умеет найти со всеми общий язык, наладить отношения! А теперь ясно видела, как неуместен Лилин смех в этих тихих стенах, замечала, как чуть заметно морщится Юра, и ей было неудобно за подругу. Но всё же Лиля оставалась Лилей, и сказать ей о своих наблюдениях Зиночка не решилась бы ни за что. Да и вообще, с Лилей, как выяснилось, можно было делиться пикантными новостями, но совершенно невозможно было просто разговаривать. Зиночка пыталась: Лиля кивала, пустыми глазами смотрела мимо собеседницы или чистила ногти, или грызла яблоко, а чуть только Зиночка останавливалась, продолжала говорить своё, как будто ничего не слышала. Да и не «как будто», а на самом деле, позже Зиночке приходилось не раз в этом убеждаться, так что она оставила свои попытки. Как ей хотелось, чтобы поскорее вернулась неугомонная тиранка Марина, и чтобы Катя… Ах, Катя, Катя… Зиночка считала дни, убирала за Лилей, которая буквально везде умудрялась оставлять следы своего – даже минутного – пребывания, и каждый вечер ждала Юру, хотя он имел обыкновение приходить всего лишь раз или два в неделю.

А однажды вышла ещё одна неожиданная встреча. Зиночка шла из парикмахерской, уже темнело, но погода была чудесная – тихая, тёплая, как в начале бабьего лета, хотя временами и налетал ветерок, но как бы шутя и не желая никого обидеть. Не хотелось возвращаться в общежитие, и Зиночка пошла кругом, через парк, чтобы вернуться с другой стороны. Наверное, она немного задумалась, потому что не сразу услыхала, как её зовут, да не один, а сразу несколько весёлых и несвежих голосов: «Зи-на! Зи-ну-ля!» Зиночка растерялась, остановилась, стала всматриваться. Нет, таких знакомых у неё не было: какие-то нечёсаные, подвыпившие парни, несколько размалёванных девиц в дутых куртках и чуть торчащих из-под курток мини-юбках. Один из парней, покинув свою девицу, двинулся навстречу Зине, делая на ходу какие-то знаки. Глупейшее положение! Что делать? Бежать? А парень уже рядом – приблизил небритое лицо и захохотал:

– Не узнаёшь? Не узнаёшь, да? Хороша подруга!

– Вася?

Точно – это был Резников. К нему подтянулась и остальная часть компании. На Зиночку посматривали с интересом, что-то предлагали, кто-то уже успел взять её под руку.

– Нет-нет, мне надо идти, – отбивалась Зиночка. Ей казалось, их так много – они говорили все сразу, а одна из девиц непрерывно хохотала низким взрывчатым смехом. Всё же Зиночке удалось благополучно от них избавиться, но когда она подходила к своему общежитию, стряхивая с воротника чужой пепел, на душе отчего-то было довольно слякотно…

В институте дела шли нормально: лекции перемежались лабораторными работами, которые Зиночка так любила, и не потому, что ей нравились приборы или она хорошо разбиралась в микросхемах. Нет, просто Зиночке повезло: она была в одной четвёрке с умницей Пашей Разиным, и все работы они сдавали на отлично, да ещё преподаватель обычно хвалил группу то за точность и аккуратность, то за какую-нибудь новизну или оригинальность подхода. Конечно, основным генератором идей был Паша, но хвалили-то всех. Странно, раньше она на этого Пашу и внимания не обращала – невысокий, в очках, уши, как лопухи, а он оказался таким интересным парнем, не говоря о том, что умён. Слишком даже умён, добавляла про себя Зиночка. Зато он умел просто и доходчиво, куда лучше преподавателя, объяснять трудные для понимания вещи и никогда не сердился, если до Зиночки доходило не сразу. И ещё он был очень вежливый и так интересно шутил. Зиночка даже поначалу не всегда понимала, что он шутит, зато потом смеялась вдвойне. Словом, у них завязалось нечто вроде добрых приятельских отношений. Вот так и вышло, что после очередной лекции они отправились в общежитие вместе.

Это был один из дней бабьего лета – тёплый, нежный, располагающий к созерцательности… Зиночка слетела с мрачноватых ступеней института, как большая яркая бабочка. Паша нагнал её внизу, приостановился, сощурился. Как делают обычно близорукие люди, и сказал удивлённо: «Смотри».

Зиночка посмотрела, но сначала не поняла, что ему надо: ну, остановка, ну, автобус отошёл, а на скамейке сидит какой-то мальчишка-замухрышка в защитного цвета куртке. Вот мальчишка посмотрел на них и едва заметно кивнул.

– Твой знакомый, что ли? – спросила Зиночка, и тут поняла, что это Марина.

Через минуту Паша и Зиночка оказались рядом с ней. Марина поднялась навстречу с улыбкой, но в ответ на радостное и многословное Зиночкино приветствие протянула руку и коротко произнесла: «Ключи». Зиночка отдала ей ключ.

– Зачем с собой носишь? Так и потерять недолго.

Зина подробно стала объяснять, как обстоят дела. Марина слушала в пол-уха. В ответ на Пашину попытку взять у неё из рук рюкзак, только рукой махнула: «Лёгкий», потом спросила:

– А Катя где?

– Я ж тебе говорю…

– Я слышала: ты сказала, что дома. А почему? Сегодня не выходной.

Зиночка сделала «страшные глаза»:

– Ой, Мариш, только не на улице.

– Что ещё? Почему? – насторожилась Марина, едва ли не в первый раз осмысленно взглянув на Зиночку.

– Как ты похудела! Ужас! – вздохнула та не то с завистью, не то с сожалением.

– Разве я об этом спрашиваю?

– Ну, понимаешь, Марин… Паша, ты иди, я тебя сейчас догоню… Понимаешь, я даже не знаю, что тебе сказать. Там что-то невероятное. Я сама, если честно, мало, что знаю, но говорят, – тут Зиночка понизила голос до шёпота, – она как будто немножко того, заучилась, наверное, на последних курсах такое бывает… вроде она пыталась выпрыгнуть из окна, но всё это – по непроверенным слухам…

– Зинка, что ты несёшь! – Марина нахмурилась и взглянула сердито, однако Зиночка не унималась:

– Ничего я не несу. Я ж говорила – не надо на улице говорить. А Лилька…

– Кто?

– Ну, Лилька Агеенко, я ж говорю, она временно у нас, так она через другую девочку узнала, что, дескать, у Кати это из-за Резникова, вроде, она в своей записке, перед тем, как из окна прыгать, так написала… Я, конечно, сама не знаю, но он и правда дорогу к нам забыл, а раньше…

– Какой-то ужас, – пробормотала Марина. Она вдруг зашагала так быстро, что Зиночке пришлось почти бежать. Паша тоже сначала побежал с ними вместе, но потом увидел, что им не до него, отстал и медленно поплёлся в своё общежитие.

Все эти новости я узнал от Пашки в тот же вечер. Сначала они не произвели на меня ровно никакого впечатления, я только кивал головой, изображая внимательного слушателя, а потом опять занялся расчётами и уже не обращал внимания на пространные Пашкины охи. Но странное дело, вскоре я заметил, что вовсе и не считаю, а размышляю над тем, как теперь поступить: должен я пойти к Маринке на правах старого друга или не должен? Мы не виделись всё лето. Я решил, что нет – расстались мы молча, враждебно и никакими сведениями о том, что обстановка переменилась, я не располагал. К тому же моё мнение о её поступке ничуть не изменилось и, следовательно, надо быть последовательным и выдержать характер. Но мысль о том, что я могу увидеть ее, пожалуй, хоть сейчас, была заманчивой. Но как появиться? И что сказать? Да и время уже позднее, а она, наверное, устала. Да и кто знает, не выйдет ли, как с Пашкой, его же она почти что не признала, вот и сидит теперь как мокрая курица. Нет! Я даже улыбнулся внутренне, потому что был уверен, что со мною так быть не может. Но в конце концов лучше не рисковать. Я могу вполне подождать до завтра, а случайная встреча в институте куда более разумна и безопасна… Словом, я не пошёл, хотя стоило это мне известных усилий.

Да, я забыл упомянуть ещё одно обстоятельство. В то врем мы с Пашей жили вдвоём: Лёня наш отбывал трудовую повинность в отдалённом хозяйстве, а Юрка жил у брата – жена Олега уехала к родителям рожать. Когда Юрка узнал о том, что Марина вернулась и как они встретились первый раз после разлуки, я не знаю. Юрка никогда не говорил, а я, помнится, не спрашивал.

Теперь я должен кое-что объяснить. Сложно это… Сложно объяснить, как и почему ты некогда пришёл к выводам, которые теперь самому тебе кажутся, ну, если не абсурдными, то, по крайней мере, забавными. Ведь это же была целая задача: как быть? Оскорблённое самолюбие – плохой советчик, а ведь я был оскорблён! Ведь мною, в конечном счёте, пренебрегли… и это называется «дружба»! Так нужны ли мне и ей отношения, которые не соответствуют своему названию? Имеют ли они какой-то смысл? Всё-таки я давно не видел Маринку, и мне даже временами начинало казаться, что ничего и не было, что я когда-то сам себе придумал и её саму, и её необычное ко мне расположение, и наши доверительные беседы, да и Лена, помнится, меня как-то вскользь предостерегла. Я тогда не придал значения, а теперь подумал: а ведь и вправду, на кой оно мне? Тем более, раз «она такая»! Вот именно, это и было гвоздём, тем самым гвоздём, на котором держалась вся конструкция – «ведь она вон какая, а совсем не та, которой старалась казаться!» Ведь её поступок – вероломство без тени стыда или раскаяния. Нет, я далеко не моралист и будь на месте Маринки любая другая, я бы даже не заметил – да на здоровье! О, какое мне дело до других? А на неё я, сам того не ведая, возлагал такие надежды! Может быть, это и наивно, но для меня, как выяснилось, Маринка была идеалом. И вдруг мой идол пал. Словом, после коротенького Пашкиного сообщения я проворочался всю ночь, мучимый какими-то дикими головоломками. Вы знаете, ведь ночные мысли удивительно отличаются от утренних. Поэтому, проснувшись утром, я решил, что видел кошмарный сон, в напоминание о котором мне остались головная боль и дурное настроение. Ну, а главный мой вопрос – как теперь быть с Маринкой – я, естественно, так и не решил.

Глава вторая. Болезнь

Каким чудесным образом распространяются новости? Марина только-только успела вернуться, а уже все «заинтересованные лица» откуда-то знали, что она здесь.

В середине второй пары кто-то несмело постучался в дверь аудитории. Лектор выглянул на минутку, а потом, отыскав глазами Марину, сообщил: «Марина, это к вам».

Заинтригованная, Марина вышла в коридор. Там, у окна, стояла какая-то женщина. И только поздоровавшись, Марина узнала её – это была Валентина Сергеевна, Катина мама. Марина не видела её всего лишь несколько месяцев, но как она постарела за это время – как будто прошли годы!

– Извини, Мариночка, что отрываю тебя от занятий…

– Ничего-ничего, я ведь только вчера вернулась и сегодня хотела поехать к Кате… Как она?

– А я тебя, Мариночка, хотела спросить. Может, ты что-нибудь знаешь? Она матери не доверяет, а тебе, я знаю, доверяет. Ты ничего не знаешь?

Марина пожала плечами и отрицательно качнула головой. У неё горло сжималось, когда она встречалась взглядом с добрыми и какими-то точно всё знающими и всё извиняющими глазами Валентины Сергеевны. Эта встреча была слишком неожиданной, Марина не знала, что сказать, как себя вести, она чувствовала себя без вины виноватой и злилась, сама не зная на кого.

– Я бы, конечно, не обратилась к врачу, – продолжала Валентина Сергеевна, – разве придёт такое в голову… у нас в семье – все нормальные… а дядя Серёжа, который её смотрел, он мой друг ещё с детств и всегда в курсе дел нашей семьи. Я ещё раньше ему сказала, что с Катей что-то не так. Он посидел у нас вечер, понаблюдал и постарался меня успокоить, что сейчас все молодые такие. Я, наверное, сбивчиво рассказываю, но как ты уехала, Катя всё одна и одна. У неё ведь подруг, кроме тебя, больше нет. Она тебя очень … как бы это сказать… Ты для неё очень много значишь… И вот она всё сидела одна и одна, такая грустная. И взгляд у неё… одним словом, я-то знаю свою дочь, и я видела, что-то с ней не так. А про мальчика этого я сначала даже не подумала, он и был-то у нас всего раз или два, и я не знала, что Катя с ним встречается, она говорила просто: «Однокурсник», но тогда она была такая весёлая… Так вот, дядя Серёжа посмотрел и говорит, что это ничего. «Они сейчас все такие», – говорит. А потом её ночью сильно тошнило, всю ночь бегала, нам с отцом спать не давала. Я уже тогда подумала: не может быть, чтоб от котлет так рвало. Она нам сказала, что котлет поела. А на другой день я нашла пустой пакет от таблеток. Я спросила, и она сразу призналась: да, съела, а сколько штук – не помнит.

– Какой ужас! И что – так вот ни с того, ни с сего?

Валентина Сергеевна виновато улыбнулась.

– Я думала, ты, Марин, знаешь… а ты не знаешь ничего?

– Во всяком случае, ничего такого, из-за чего надо было бы травиться! – уверенно и возмущённо выпалила Марина и вдруг замолкла. Катя встречалась с Василием… а что она, Марина, знает об этом, кроме той, единственной фразы, сказанной на перроне? Володя кое-что рассказал ей о Василии… Но Катя… Нет, не может быть! А что, если она просто узнала о…