С точки зрения вечности. Sub specie aeternitatis

– Я просто почему-то так устала, Володя, сама не понимаю. У меня такого ещё просто никогда в жизни не было. Мне надоела эта комната, надоела эта физика, надоели эти люди, которые так бесцеремонно приходят, когда им вздумается, и пытаются лезть к тебе в душу. Меня всё раздражает. Хочется побыть одной.

Володя слушал её с тем глубоким вниманием, на которое из всех её знакомых был способен только он. Рядом с ним, просто от одного его присутствия, ей стало легче.

– В жизни бывает всякие времена. Мы что-нибудь обязательно придумаем… а вообще это закономерно: когда человек поступает хорошо, по совести, он за это расплачивается.

– Почему? По-моему, должно быть наоборот.

Володя усмехнулся, легко коснувшись пальцем кончика её носа.

– Трудные вопросы задаёшь… Если б только по-нашему, то в жизни многое должно было бы быть по-другому. Но нравственные законы – такие же непреложные, как и законы физики, и установлены они не нами.

– Ладно, я уже хочу спать! Подумаю об этом на досуге. Пойдём, я тебя провожу.

Володю удалось пристроить на несколько ночей в мужском общежитии в комнате у Саши Макушева. Туда почти сразу же полным-полно набилось летних знакомых и прочего разношерстного народа, так что мальчишник продолжался далеко за полночь. Время от времени, не теряя нить разговора, Володя посматривал через стекло на тёмное окно соседнего общежития, и на душе у него становилось тепло и отрадно.

Глава пятая. Свадьба

Свадьбу справляли в Зеленограде, в ресторане «Берёзка», на втором этаже. Я неплохо помню, как проходила регистрация, как все суетились и радовались, поздравляя молодых, как, после небольшой прогулки, мы подъезжали к ресторану.

Василий был ласков со своей невестой и предельно предупредителен. Катя всё время улыбалась и не спускала с него глаз. Свадебный наряд шёл к ней необычайно, счастливые глаза на похудевшем лице сияли как две звезды. Поднимаясь по лестнице, молодые держались за руки, как дети. Следом за ними шли свидетели – Володя и Марина. Вид у обоих был безмятежный и довольный. Они тоже хорошо смотрелись вместе. На Маринке был атласный комбинезон в восточном стиле, ткань переливалась и струилась, сверкая всеми оттенками горящего пламени. Я, кажется, ещё не упоминал, что она сама была и модельером, и дизайнером, и сама же шила себе эти необычные одежды. Позже, уже в Питере, после первой выставки, у неё был совместный проект с домом моделей, для которого она разработала коллекцию одежды «Северное сияние». Ещё на свадьбе присутствовал высокий седой старик страшно интеллигентного вида, в котором знающие люди узнали профессора Резникова – личность довольно известную, но вот то, что этот самый профессор Резников был Васькиным дедом, стало для нас большим сюрпризом. Никому даже в голову такое не приходило. Поговаривали потом, что именно из-за него Василий и перевёлся из Питера в Москву, потому что не захотел быть внуком знаменитого профессора, а желал всего добиться сам.

В остальном – что ж, свадьба как свадьба – ели, пили, веселились, братья Пироговы играли на гитарах, а мы пели свои походные и просто любимые песни, а также любимые песни старшего поколения – родителей и дедов. Народ у нас трезвый, трезвый по убеждению, так что с этой стороны всё прошло гладко, только Ослик немного перебрал и пустился танцевать так, как мы до этого и вообразить о нём не могли. У парня просто талант открылся. Он вскочил в центр круга и выделывал такие коленца, что мы все падали от смеха и восхищения. Мало этого, он не желал танцевать в одиночестве, и весь вечер искал себе подходящую пару… Я далёк от мысли обвинять в чём-то Пашу, тем более, что он вряд ли мог предположить, какие последствия будет иметь его поступок, но в конечном счёте именно из-за него произошёл один неприятный инцидент.

Прежде надо ещё пояснить, что Марина была среди нас признанным талантом не только в рисовании – она прекрасно владела своим телом, что давало ей известные преимущества в спорте, особенно в скалолазании, и ещё она отлично танцевала и сама всегда подчёркивала, что в танце она – настоящая, что это есть наиболее подходящий для неё способ самовыражения. Если музыка ей нравилась, она не могла устоять на месте, где бы то ни было – на тренировке, в автобусе, просто на улице. А в этот раз, хотя музыка была подобрана прекрасная, она не танцевала. Впрочем, народу было много, все веселились и, наверное, никто не обратил бы особенного внимания на это обстоятельство, если бы не Паша.

В глубине полутёмного зала белели изрядно опустошённые столы. Гремела музыка, и мелькали цветные огни. Все танцевали. В центре большого круга резвился счастливый пьяный Ослик, выкрикивая сам себе: «Асса! А ну, давай! А ну, ещё!» Рядом с ним в ребячьем восторге прыгала тоже пьяненькая Аллочка. Зина, которая стеснялась выйти в круг, махала Паше рукой и посылала воздушные поцелуи. Паша был в ударе. «Кто со мной на спор? Всех перетанцую! Э-эх, слабаки! И спорить-то не с кем!» – жаловался он, расхаживая внутри круга. Вдруг на раскрасневшемся лице его проступила какая-то особая мысль, и он, резко изменив направление, вышел из круга и направился туда, где возле одной из колонн стояли и мирно беседовали Володя, Миша, Марина и Олег Пирогов.

За Пашей – то ли из любопытства, то ли в предвкушении какой-нибудь выходки – увязались Аллочка и ещё несколько человек «добровольцев». Он же, сделав круг почёта вокруг колонны и говоривших, остановился перед Мариной, отвесил ей церемонный поклон и потянул за руку, мыча:

– Пойдём со мной! Пойдём! Ты – вот, кто нужен. Пошли, покажем класс этим салажатам, а то я один заболе-ю.

Вокруг засмеялись, а Марина смотрела на Пашу так, словно не понимала, чего от неё хотят.

– Пошили! Пошли ты скорее! – не отставал Паша.

Володя крепко взял его за плечо.

– Друг мой, ты пьян, – сказал он с тихой угрозой. – Оставь её.

– Пусти меня. Она бу-дет танцевать со мной! Она хочет со мной танцевать. А ты её не пускаешь. А она хочет, а ты…

Неизвестно, чем бы закончился для Паши этот разговор, но Марина вдруг со странным блеском в глазах освободила Пашу и пошла с ним туда, куда он её тянул. Тот радостно и умильно всхлипывая, ввёл её в круг. Марина отошла от него на несколько шагов… Тех, кто стоял с нею рядом, поразило её необычайно бледное с каким-то внутренним светом в глазах и в полуулыбке лицо. Володя тоже оказался поблизости и из-за голов танцующих внимательно следил за нею. Впрочем, он улыбался и отвечал на чьи-то шутки.

Марина всё ещё стояла неподвижно, точно впитывая в себя нечто, хотя Паша уже вьюном ходил вокруг неё, выделывая различные коленца. Внезапным быстрым движением Марина сдёрнула серебряную ленточку, стягивавшую её волосы. Она резко вскинула голову, отчего волосы рассыпались по плечам, и тут тело её вздрогнуло и ожило. Кто-то успел уже восторженно вскрикнуть, кто-то приглушил свет, добавив красного, а она жила, повинуясь законам одной лишь музыки, не помня и не замечая ничего вокруг. Музыка всегда действовала на неё неотразимо, но сейчас после пережитых волнений, выпитого вина, в поздний час, в необычной обстановке, под прицелом множества глаз, она позволила стихии увлечь себя полностью. Она металась, словно объятая пламенем. В блеске разноцветных лучей её раскованные и гибкие жесты были подобны взмахам крыльев какой-то волшебной птицы. Заведённые зрители начали кричать и хлопать. Про Пашу все забыли, и он сидел на полу, обхватив руками голову, и смотрел на танцующую Марину взглядом фанатика. Темп всё убыстрялся, тревожным шелестом звучали тамтамы, и теперь её танец походил на колдовство шамана – в ней жило и двигалось всё, и с каждым мигом танец её становился всё необычней, всё стремительней, ей уже не хватало места, и круг танцующих распался, давая ей дорогу. Они не переставали хлопать и кричать, хотя кое-кто уже и испуганно; некоторым казалось, что она вот-вот упадёт… Она уже не могла остановиться, всё кружилось, рушилось и ломалось у неё перед глазами, мелькали чьи-то лица – она не узнавала. В какой-то миг она видела испуганную Катю и рядом его, и ей показалось – смеётся. Тут прямо у неё на пути возник Володя, он что-то говорил, но она метнулась, обогнув его, как вода огибает утёс. Ей казалось: теперь уже всё равно. Ей казалось, теперь так и будет, но последняя нота оборвалась, она вдруг на миг зависла над пропастью и – полетела вниз… Кто-то закричал, ярко вспыхнул свет, что-то упало. Она почувствовала опору, вцепилась в неё и – точно прорвал плотину – из горла из глаз из всего её существа хлынули бурные рыдания. Они, как большие, тяжёлые валуны, поворачивались сначала с трудом, и было очень больно и тяжело дышать, но потом проторили себе путь и понеслись безудержно, производя страшный шум и грохот.

Повеяло свежим воздухом, её куда-то влекли, потом вели, потом несли по лестнице, а она не хотела и упиралась, но быстро устала, махнула на всё рукой, и отдалась окружившему её теплу и тишине. И ещё был какой-то запах, мучительно знакомый и давно позабытый. Кто-то крепко держал её и уговаривал не плакать. Не плакать она не могла, но постепенно ей стало намного легче и свежее, и слух и зрение потихоньку уже возвращались к ней. И тогда она поняла, что рядом с ней Володя, который обнимает её, глядит по волосам и целует в макушку. Тогда она успокоилась и попросила: «Зажги свет». Он что-то ответил очень тихое, очень ласковое, но светлее не стало. Тогда она подумала, что, наверное, что-то случилось с электричеством, и спросила: «А где мы, а?». А он сказал…

Все мы, как до, так и после этого случая, старались делать вид, что ничего не произошло, но, думаю, не я один был сильно озадачен. На наших глазах происходила история, в которой все всё видели и никто, честно говоря, ничего не понимал. Для многих как было, так и осталось загадкой, почему Резников, полгода пробегав за Маринкой, вдруг в одночасье решил жениться на её подруге. Другие злые языки (не из нашей секции) наоборот поговаривали, что у него с Катей дело зашло слишком далеко. Третьих шокировало появление Володи на свадьбе, да ещё и в роли свидетеля. Словом, вопросы не обсуждались, но они были. А теперь появился ещё один повод для недоумения: что такое случилось с Золотиловой? Надо отдать должное Володе: действовал он быстро и решительно.

Помню, когда Марина вошла в круг, мы оказались с ним рядом. Он, глядя на неё, спросил у меня: «Зачем это?» как раз в тот момент, когда она сдёрнула с головы ленточку. Я же подумал, что он спрашивает, зачем она вообще пошла танцевать, и очень довольный собой, начал объяснять Володе, как много он ещё не знает и не понимает, если не видел, как она танцует solo. Не скрою, мне было приятно наступить ему на пятки хоть в одном вопросе, и поэтому я пропустил начало. Только увидел, как лицо Володи напряглось, и он, оставаясь по-прежнему рядом со мной, вдруг весь подался вперёд, как будто собирался броситься на кого-то. От Маринки нас отделяли танцующие. В этот момент уже начали раздаваться первые испуганные возгласы. Я взглянул на неё, и мне тоже стало не по себе: так она никогда не танцевала, и дело тут не в том – хорошо или не хорошо, – но передо мной был явно человек в экстазе, который не замечал никого и ничего вокруг. И всё-таки это было чудесно, хотя и за гранью нормального. А может, именно потому, что за гранью… Никто не решался её остановить, она же неслась прямо на людей. Круг распался. И в это время музыка оборвалась. Она (одна в пустой половине зала) вдруг задышала так, как будто ей не хватало воздуха, схватилась ладонью за лоб и начала падать. Не знаю, на самом ли деле всё происходило так медленно или это мне только показалось. Во всяком случае, упасть ей не дали – рядом тут же оказались Миша и Юрка, но, растолкав всех, к ней подлетел Володя, подхватил и вывел в коридор. Все, было, рванулись за ними (кто-то уже успел включить в зале полный свет, отчего всем в первую минуту пришлось зажмуриться), но Миша встал у дверей и что-то рявкнул в том смысле, что «Маэстро, музыку!» и «Танцы продолжаются!»

Всё же мне в числе некоторых удалось просочиться в коридор. Маринка истерически рыдала и, захлёбываясь, кричала о том, как она счастлива, как всё теперь хорошо. Володя с трудом удерживал её в руках, и во взгляде его, мимолётно брошенном в нашу сторону, промелькнула растерянность и страдание. Для меня всё было дико и мучительно и казалось, я вижу плохой сон. За моей спиной шептались девчонки, а Васина мама – маленькая, вполне ещё привлекательная женщина, предлагала вызвать скорую. Впрочем, их всех быстро куда-то убрали, но тут возник Олег Пирогов, подошёл к Володе и протянул ему ключи.

– Бери её и веди ко мне, тут совсем рядом.

– К тебе?

– Ну, а куда же? Тут ей оставаться не надо, в общежитие далеко, да сейчас уже и не попадёшь. Давай, парень, не мешкай.

– Я не знаю адреса.

Олег спустился с ним в гардероб, всё растолковал и показал дом (его можно было увидеть из окна ресторана), и они ушли.

Когда я вернулся в зал, там всё было по-прежнему, только музыка играла тихая и спокойная, все танцевали парами. Никакого волнения, никакого намёка на «происшествие», только перед дверью на стуле сидел Ослик и пускал пьяные слёзы.

– Где мы? – спросила Марина и, подняв голову, огляделась.

– У одного доброго малого, – отозвался Володя.

– А-а… а где добрый малый?

Её вопрос заставил Володю улыбнуться. Марина посмотрела на него и тоже улыбнулась. У неё как будто камень сняли с души. Точно какая-то застарелая ноша давила её, гнула к земле, застилала солнце и вот – нет ничего, всё развеялось, как дым, она снова чувствует себя лёгкой – прежней, но всё равно пока какой-то иной – ещё не настоящей. Она попыталась встать, и ей это удалось.

– Куда ты? – тут же спросил Володя и добавил: – Мы одни.

Марина наконец-то сообразила, где они находятся.

– Мы у Олежки, – сказала она удовлетворённо, словно именно сюда и рассчитывала попасть сегодня вечером. – Тогда я пойду умоюсь.

Некоторое время спустя они уже сидели в противоположных углах дивана и, перекидываясь подушкой, в шутку «выясняли отношения», вспоминая прошедшее лето и начало своего многообещающего знакомства.

– А ты меня терпеть не мог и всё время смеялся надо мною! Тоже мне рыцарь, смеяться над бедной беззащитной девушкой! А потом: здравствуйте, я ваш спаситель! Свалился! Как-то я до сих пор не понимаю, когда ты успел перекраситься?

Она подозрительно покосилась на Володю, но тот быстро опустил глаза. Марина явно была не в себе. Она говорила и вела себя, как пьяная, хотя не была пьяна. Она поминутно переходила от слёз к смеху, глаза её лихорадочно блестели. Хорошо было бы как-то успокоить её, но Володе тоже было не по себе, и он впервые ощутил со всей очевидностью, как на самом деле тяжело бывает мужчине справиться с собой. Он взглянул на часы. Три часа ночи. Сколько ещё времени ему придётся провести с ней наедине в этой чужой пустой квартире – и не наделать глупостей!?

– А если я скажу, что всё это неправда?

– Как это неправда? Меня там тоже было!

Володя улыбнулся:

– Да, твоя там была, но твоя моя не понимай!.. А что, если я скажу тебе, что я полюбил тебя с первой минуты, но не тогда, когда увидел, а даже раньше, когда я только узнал, что есть на свете такая девушка Марина, которая жи…

– Которая только сидит и ждёт, чтобы ей навешали полные уши лапши?! Ну, уж нет!

И тут – Володя сам не понял, как это произошло, – но он на миг вдруг перестал быть собою и стал Мариной – он вдруг почувствовал её состояние, и понял, почему она так странно себя ведёт. Она боится – его. Он склонился вперёд и закрыл лицо руками. Как удивительно устроен человек! Он ни словом, ни делом, ни, кажется, взглядом, не выдал своего желания, а она уже почувствовала исходящую от него угрозу. Нет-нет, не так, так у нас не будет! Он весело взглянул на неё через плечо. Она сидела, вжавшись в угол дивана, и насторожено следила за ним своими огромными, загадочно мерцавшими в темноте глазами. Нарочито медленно и спокойно Володя взял подушку, положил ей на колени, пристроил сверху свою голову и закрыл глаза. Как только он переключился с себя на заботу о Марине, ему самому стало значительно легче и комфортнее. Он лежал, не двигаясь, и внимательно прислушивался к её дыханию. Некоторое время спустя оно стало заметно ровнее и глубже, как и его собственное. Тогда он открыл глаза, весело подмигнул ей и спросил:

– Ещё вопросы?