С точки зрения вечности. Sub specie aeternitatis

– Что я – проклятый?

Миша хитро подмигнул Василию и незаметно скосил глаза на Марину.

– … а с кем?

– Да вот хоть с Золотиловой.

– Привет, он у меня уже и так в печёнках си…

– Спокойно. Командовать парадом буду я, – в голосе Старшого прозвучал металл. – Это приказ, понятно? Силу воли вырабатывай!

С отбытием этой пары на стоянке воцарились мир и покой. Начались неторопливые приготовления к обеду. Кое-кто мирно посапывал в тенёчке.

Василий шёл впереди лёгкой пружинистой походкой, как будто и не было сегодня трудного многочасового перехода. Он улыбался без видимых причин и часто оглядывался на Марину, которая понуро брела сзади. Его протянутую в особо трудных местах руку она игнорировала. Тогда Василий, не очень-то слушая её возражения, защёлкнул карабин у неё на поясе. «Это чтобы ты вперёд не убежала», – пошутил он. На самом деле тропинка становилась всё уже и опасней, и вдруг, как и предсказывал Миша, круто оборвалась.

Василий подошёл к самому краю пропасти, остановился и небрежно присвистнул. Марина выглянула из-за его плеча и тут же отшатнулась – обвал был крутой и ненадёжный, сыпучий. Вдоль самой стены разрыв, правда, был небольшой, почти соединённый узкой, наклонной тропинкой, по которой можно было бы попробовать пройти по одному или, если бы не такой ненадёжный грунт, просто перепрыгнуть.

– По-моему, это карниз. Разве здесь можно пройти, да ещё с рюкзаками? – засомневалась Марина. – Или Мишка что-то напутал, или мы сами не туда пошли, а тропа проходит ниже. Надо вернуться.

Марина повернулась, собираясь уходить, но услышала:

– А вот мы сейчас проверим! Страхуй! – Василий бросил на неё какой-то совершенно шальной, необъяснимый взгляд и вышел на тропу.

Какое «страхуй» – ни времени не дал, ни снаряжения с собой нет, ведь они вышли с пустыми руками, как на прогулку. Всё это промелькнуло в голове, как вихрь, пока она, как завороженная следила за его движениями. Один неверный шаг… Он его сделал! Раздался шум, треск, визг, всё завертелось перед глазами, и они оба полетели в пропасть…

Когда раздался крик, на стоянке мгновенно сделался переполох.

– Без паники! – властно скомандовал Миша. – Епифанова, взять аптечку. Воскресенский – носилки, верёвку, Максим, Саша за мной! Остальные на месте. Олег, ты за старшего!

Миша сразу взял верный курс – он пошёл той дорогой, которая шла немного ниже. Двигались молча и очень быстро, так что через несколько минут вышли к месту, где был заметен след свежего обвала, и их глазам предстала следующая сцена: Василий лежал, распростершись на земле, видимо, без сознания, а Маринка, вся зарёванная, перепачканная, в ссадинах и царапинах, пыталась привести его в чувство: «Васенька, Васенька, очнись!» при этом она то лупила, то гладила его по щекам и испуганно подвывала. Помощь была уже в трёх шагах, когда Василий внезапно открыл глаза, крепко прижал к себе Марину, перевернулся и принялся целовать её, как безумный…

Немая сцена. Занавес.

Ох, и досталось же ему от Миши! Мы думали, он его разорвёт. И, наверное, если бы Резников уже и без того не был покалеченный, Мишка бы его покалечил. Я так понял, он особенно рассвирепел из-за того, что чувствовал себя виноватым: ведь это он отправил их вдвоём.

Глава седьмая. Всё резко меняется

Вернувшихся из похода героев – чумазых, усталых, загорелых, похудевших и обросших – лагерь встретил радостно.

– Как мы без вас скучали! – пожаловалась Парижанка. – Как вас всех вспоминали по сто раз в день. Особенно тебя, Миша… И тебя, охламона, – кивнула она Резникову и, запустив руку ему в шевелюру, потрепала, как болонку.

– Конечно, – отозвался тот, – как начальство, так Миша, а меня можно и охламоном, и вообще, как угодно…

– Не обижайся, Вась, я ж любя!

– Вася, а вы что – в индейцев с Золотиловой играли? – это Витя. – Чой-то вы все разрисованные жёлтым да зелёным?

Вася собрался было что-то поведать, но Миша взглянул на него так внушительно, что бедный Резников аж закашлялся и моментально скрылся из виду без объяснений.

Дежурной Татьяне сразу прибавилось хлопот. Но какие уж тут кастрюли. Ей просто не сиделось на месте, ведь все остальные гурьбой отправились на море – купаться-отмываться. Ах, как хочется и ей сейчас быть на берегу, а тут эта каша и макароны! Таня чуть не плакала с досады и даже, кажется, положила в кашу вместо сахара большую ложку соли, а макароны посахарила… Нет, не шла у неё сегодня кулинария! Она вытянулась во весь рост и даже встала на цыпочки, но кроме сверкающей на солнце водяной дорожки ничего не увидела. И голоса долетали откуда-то издали. Видно, пошли к бухте.

И вдруг Таня заметила Марину – та вышла из палатки с бумагой под мышкой и карандашом в зубах. На ней была короткая вязанная оранжевая майка и шорты. За время похода она заметно загорела и похудела, и то, и другое шло ей необычайно. Ещё у неё на руках виднелись несколько ссадин, замазанных где зелёнкой, где йодом, что придавало ей вид забавный и задорно-мальчишеский. «Везёт же ей! Ничем её не испортишь!» – подумала Татьяна, с трудом подавляя зависть и что-то другое, неосознанное, но тоже нехорошее. Впрочем, ей некогда было сейчас разбираться в своих ощущениях.

– Марин! Марин! – закричала она. – Присмотри три минутки за кашей и тут ещё… Только три минутки! Я сейчас! Я мигом!

И, не дожидаясь ответа, она стремглав понеслась вниз.

Марина присела на пенёк, серьёзно посмотрела на часы и о чем-то крепко задумалась.

Примерно четверть часа спустя вернулись первые купальщицы – мокрые и довольные.

– Чем это так противно пахнет? – спросила Наташа.

– Не знаю, – Лена беззаботно пожала плечами, распустив по ним свои роскошные густые волосы, с кончиков которых капала морская вода. Но в следующую минуту на лице её промелькнуло озабоченное выражение:

– В самом деле… Как будто что-то горит.

– Как будто! Что-то! Вот кулёмы! – завопил Ослик. – Это же наш обед! Макароны!!!

На его крик сбежались остальные.

– Были когда-то, – трагическим голосом произнёс Коля Архипов.

– Ничего, ребятки, сядем на диету, как говорит барон Мюнхгаузен.

– Конечно, вы тут каждый день вдоволь лопали, а мы…

– Та-ак! Что за бардак! Кто дежурный? – рявкнул Миша. – Распустились тут! Никакой дисциплины. Кто дежурный, я вас спрашиваю? А?

Все смотрели друг на друга и хлопали глазами. Кое-кто знал, да помалкивал.

На время нашего похода в лагере был только один дежурный.

В это время послышался беззаботный Танин смех и бодрый голос Резникова:

– Что за шум, а драки нет? Я инспектор, что случилось? Внесите пострадавшего!

– Да там уже вносить нечего – одни угольки…

Василий пробрался в середину. Из-за его плеча показалось смеющееся лицо Татьяны, но в следующую секунду улыбка исчезла с губ, и она беспомощно пробормотала:

– Вот это да… а я не виновата, – она обернулась к Лене, ища поддержки и защиты, – я только хотела ложку помыть, а там – вот это, – она обернулась к Василию и ложкой, которая действительно блеснула у неё в руке, стукнула его по лбу. Послышались смешки.

– Бедный Васенька, – пожалела Света, – то его уронили, теперь лупят по чём зря.

– Вот-вот, и макароны ещё на меня повесьте!

– Было б что вешать.