С точки зрения вечности. Sub specie aeternitatis

– Фу, сударь, какие рифмы у вас вульгарные!

Они сбегали к морю, подальше от лагеря, чтобы не тревожить спящих ребят, фырча и кувыркаясь, как моржи, искупались в парной воде и, успокоенные, вернулись к своей палатке.

Глава пятая. Проводы в поход

Я уже упоминал наш поход, надо объяснить. У нашей секции была своя программа проведения сборов, в конце которой мы должны были идти в тренировочный поход с полной нагрузкой и очень серьёзной выкладкой. Вскоре после похода должно было закончиться наше пребывание в Крыму. Наши партнёры по лагерю оставались на месте, никого из них Миша в поход брать не собирался. Я ужасно боялся, что вдруг, когда мы вернёмся из похода, Лены уже не будет. Вот почему мне был необходим последний вечер и серьёзный разговор.

Насколько я помню, в лагере мы с Мариной как-то незаметно отдалились друг от друга. Она жила в палатке с девчонками, свободное время также проводила с ними, мы с ней вплотную встречались только на тренировках, да и то тогда, когда надо было отрабатывать какой-либо новый приём в связке. Для меня это оказалось новостью, но Юрка, оказывается, играл для нас роль связующего звена. Без него в наших отношениях на тот момент тоже что-то изменилось, хотя тогда я и не придал этому особого значения. А вот с Пашей, кажется, они дружили по-прежнему.

Не найду, куда вставить, но мне вспомнилась вдруг одна смешная сцена. Я проходил по своим делам по почти пустому лагерю (это было свободное время), когда заметил Пашку, который на четвереньках ползал вокруг одной из палаток. Я уже собрался, было, подойти, как вдруг услышал Маринкин голос:

– Паш, ты что-то потерял?

– Не потерял, а нашёл.

– И что ты нашёл?

– Не что, а кого!

– Ну, кого? – она вошла в зону видимости и присела с ним рядом.

– Кузнечика!.. Представляешь, Марин, – он перевернулся, снял очки и начал старательно тереть запотевшие стёкла, – он смотрит на мир совсем по-другому и видит его совершено иным!.. Я бы тоже хотел увидеть мир таким, каким видит его этот кузнечик…

Марина серьёзно посмотрела на примятую Пашкой траву, села рядом, и оба они глубокомысленно молчали.

Я, зажав рот рукой, со всех ног бросился подальше от лагеря, и только достигнув берега, дал волю своему смеху. Остальной народ смотрел на меня, как на сумасшедшего, и тоже смеялся – надо мной.

К началу нашего похода симпатию Василия к Золотиловой заметили уже все, и прониклись сочувствием к Резникову. Все, в том числе я и Миша, играли на его стороне, и всё время устраивали так, что они были вместе – в связке, на ночевке, на дежурстве, на переправе… И сколько же сил надо было Маринке, чтобы одной, против всех, исполнять свою партию! Мало сказать, против всех, ещё и против себя самой. Теперь для меня очевидно, как ей трудно было выстоять одной – ей нужен был помощник.

В течение последних дней вокруг только и было слышно: «Поход! Поход!» Москвичи-экстремалы задумали поход ещё дома. Шла группа самых сильных и еще парочка значков, которые хотя и не были сильными, но ни за что не хотели оставаться дома. Настроение было возбуждённо-радостным и немного грустным, потому что успевшим уже образоваться парочкам грозило испытание разлукой.

Учитывая таковое настроение народных масс, Миша решил сделать маленькую поблажку – послеобеденные занятия были заменены сборами и приготовлениями, а вечером почти весь лагерь, кроме дежурных, собирался идти в посёлок на танцы на берегу моря – вкусить немного пляжной романтики и нежно распрощаться аж на целые… четыре дня.

Однако, когда пришёл вечер, выяснилось, что некоторые так утомлены «ослабленным» режимом, что никуда идти не собираются. Паша сразу и без всяких разговоров отправился спать, заявив, что из-за постоянных ночных разговоров Володи и Василия он хронически не высыпается.

– А ты бы не подслушивал, – добродушно съязвил Василий, который заметно сблизился с Пашей за время пребывания в лагере. Паша, постоянно погружённый в свои гениальные идеи, иногда советовался с Василием, а тот не отмахивался от него, как другие, а глубоко вникал в проблему и давал дельные советы. Иногда, в свободную минуту, их можно было застать, ползающими по земле, передвигающими камушки и веточки, и оживлённо обсуждающими что-то заоблачное, совершенно непонятное для других.

Но вот танцевать Паша в те дни не умел (позже его этой премудрости научила Зиночка), и возможно, поэтому был не в духе. «Вы – дилетанты, – бросил он своим товарищам по палатке, – вот то-то я посмеюсь завтра утром. И не вздумайте меня будить!» С этими словами Ослик забрался в палатку, а снаружи послышался смех. Это Лёня сказал: «Фантомас разбушевался!»

В то время как девушки на «заднем дворе» (так называлось место между палатками и кухней) орудовали косметикой, Марина сидела на корточках и печально вертела в руках свои штаны.

– Марин, идёшь? – спросила её Парижанка, несколько уязвлённая тем, что Золотилова не красится.

– Не знаю… В таком виде что-то неохота…

– Тогда одолжи мне твои кроссовочки, будь ласка. У тебя такие маленькие.

– Бери.

– «Бери»! – передразнила Таня, – а сама в чём пойдёшь? Босиком?

Марина понуро побрела в палатку за кроссовками. Танцевать она очень любила, но цивилизованные танцы на береговой эстраде со светомузыкой! Кто ж думает о таком, отправляясь на сборы. Остальные-то девчонки приехали как на курорт, а Парижанка свои запасные шикарные штаны отдала скромной миниатюрной Аллочке.

Вылезая из палатки с кроссовками в руках, она столкнулась лбом с Резниковым.

– А ты идёшь? – спросил он.

– Еду!

– Я серьёзно!

– Ну, а в чём я пойду, когда у меня только штаны и шорты?

– А ты ни в чём иди – все в обморок попадают!

Марина только махнула рукой на этого безнадёжного и отправилась на задний двор.

– А что? Он не так уж не прав, – вмешалась Лена, которая слышала весь разговор, – тебе идут шорты, а мы, в конце концов, будет танцевать на пляже, а не в большом зале консерватории.

Парижанка громко рассмеялась и пробурчала сквозь зубы:

– Мне бы такие ножки, я бы с ними и в консерваторию пошла.

Юноши (среди них тоже добрая половина была в шортах) уже давно и в полной готовности поджидали своих дам, не было только Пижона, который, очевидно, забыл накрахмалить бантик на правой туфельке, как пошутил кто-то, ну, и тех, кто оставался в лагере добровольно. Среди последних к немалому удивлению всей компании оказался и Резников.

– Ты чего? – удивился Володя. – Семь пятниц на неделе.

– Что-то настроения нет, – ответил Резников, лучезарно улыбаясь.

– Ну, я так сразу и понял по твоей сияющей физиономии, что у тебя настроения нет. А ну выкладывай, в чём дело!

– Отстань!

– Выкладывай, тебе говорят! – ещё немного и они схватились бы и по своей обычной привычке покатились бы по траве, но в этот момент раздался громкий возглас единодушного восхищения – это появились дамы.

– Наши девчонки побьют там все рекорды!

– А аборигены побьют нас!

– Что они делают: они же совершенно затмят местных красавиц и навеки лишат их сна и покоя!

– Сеанс столичной моды будущего века!

– А Золотилова!

Все разом взглянули на Марину. Женя прищёлкнул языком.

– Ты что – идёшь? – удивился Резников.