С точки зрения вечности. Sub specie aeternitatis

– А что тут рассказывать, Василий? Да и вообще, я не любитель обсуждать такие вещи, это всё равно, что подсматривать в замочную скважину.

– Ну, скажи хоть, кто она, какая?

– А ты и не понял, мистер Шерлок Холмс? – усмехнулся Володя.

– Так она что – здесь?! Стой-стой, попробую… Алиева?

Володя отвернулся. Василий задумался, что-то взвешивая и прикидывая в уме, потом подытожил:

– Нет, я б с такой не связался. С такой свяжешься – потом не развяжешься. Охотница. Это только дурачки вроде Витьки, попадаются. И ты… попался?

– Это был мне урок.

– Ты меня разочаровываешь, Гриня! Уроки в школе, а секс – это удовольствие.

– Нет! Я отношусь к этому иначе, я тебе уже говорил. Чем больше у тебя партнёров, тем, на самом деле, меньше удовольствия. Если хочешь пережить незабываемые моменты, надо уметь выбирать… и ждать. Ждать долго, очень долго, Василий!

– Сколько «долго»? Пока зубы не выпадут? – поинтересовался тот, отшвыривая с досадой носком кроссовки подвернувшийся под ноги камень.

Разгулявшийся народ решил, что ещё недостаточно поздно, так что посиделки у костра не отменили. Наоборот, изрядно проголодавшиеся танцоры выпили горячего, заваренного на травах по Мишиному рецепту, чая с печеньем, тут же появилась и пошла по рукам гитара. Всем хотелось музыки и продолжения праздника. Время от времени публика начинала скандировать: Ва-си-лий! Ва-си-лий! Но Резников, признанный лидер застольных шуточных песен, наотрез отказывался петь.

Кое-где по местам велись негромкие разговоры.

Холмик, сидя рядом с Мариной, грустно жаловался ей:

– Э, меня девушки не любят.

– Почему ты, Жень, так решил?

– Кто их знает, женщинам разве угодишь? То – зачем такой худой, говорит, то – вай, какой усатый, а третьей рост не нравится. А для настоящего мужчины рост – это не главное.

– Хочешь совет? – вмешался Володя.

– Ну?

– Найди такую, в которой бы тебя самого всё устраивало, и ни о чём не спрашивай.

– Чтобы всё устраивало? Чтобы меня всё устраивало? Шутишь, дорогой! Где такую возьмёшь? То слишком высокая, то слишком неповоротливая или вот ещё – волосы крашенные (при этом Холмик с неодобрением посмотрел в сторону Парижанки), не люблю я крашеных волос. Э, дорогой, хорошая девушка на дороге не валяется.

– А у меня? – захлёбываясь от смеха, спросила Марина. – У меня какие недостатки?

– У тебя? Э, Марина-джан… – Женя посмотрел на неё долго, прищурив глаза и точно лаская этим взглядом, потом отвернулся и проговорил: – У тебя три недостатка: слишком красивая – уведут, слишком умная – умнее мужчины, это не хорошо, женщина «должен быть немножко глупый», и слишком смелая – своей смертью не умрёшь.

– Зато у неё есть одно большое достоинство, – снова вмешался Володя. – Она прекрасно знает об этих своих недостатках и очень старается их исправить. При желании – нет ничего невозможного!

– У тебя, видно, большой опыт по этой части, поделился бы!

Володя, кажется, готов был поделиться, но Марина переменила место (подальше от него) и там заговорила с Максимом Рудюковым о московских знакомых и институтских делах, к которым Володя не имел ни малейшего отношения.

В это время у костра началась самая любимая девчонками и новичками часть посиделок – страшные истории. После непродолжительных уговоров Лёня согласился рассказать легенду о Чёрном Альпинисте. Откашлявшись, как полагается, рассказчик начал так:

– Эту легенду рассказывают по-разному, но я расскажу, как сам слышал. Значит так, не так давно жили-были два друга, самых лучших и близких друга, у них были близкие взгляды, да и характеры похожи. Оба они были молоды, красивы, и ничего на свете не было сильнее их дружбы. Но однажды они встретили девушку, и случилось, что оба её полюбили. Они не признавались девушке в своём чувстве, но и скрыть от неё свою любовь тоже не могли. А девушка тоже испытывала чувство к тому и другому, и никак не решалась выбрать одного, да и боялась разрушить их дружбу. Так они и дружили втроём. Но однажды друзья отправились на восхождение на вершину Ушба по очень сложному маршруту. Шли они в связке, и тут один из друзей сорвался и повис на страховке другого. Второй друг пытался помочь товарищу, но через какое-то время силы его были уже на исходе. Ещё немного – и они вдвоём погибнут. Второй стал просить: «Отпусти меня!» И тогда первый друг… – Лёня сделал эффектную паузу и чиркнул рукой по воздуху, – первый перерезал верёвку. Он остался жив, но рассказывают, что и второй друг не погиб окончательно – он только весь почернел от горя, и теперь бродит по горам и ищет предателя-друга и свою любимую девушку. Он превратился в Чёрного Альпиниста, который заглядывает по ночам в палатки. Вот почему люди в горах спят лицом к выходу из палатки. Ночью Чёрный Альпинист приходит и ощупывает руками их лица. А если лежишь ногами к входу, то он может вытащить тебя наружу, и тогда уж держишь.

– А что он сделает?

– Не знаю! Но были случаи, что делали в штаны от одних только его шагов, а уж если просунет в палатку свою чёрную руку…

– А! – раздалось вдруг пронзительно, и все повскакивали с мест: это Лёня рукой в перчатке притронулся к лицу Парижанки.

Я слышал эту душещипательную историю уже раз двадцать, поэтому сидел себе в стороне и, полуприкрыв глаза, думал о Лене. Она сразу ушла от нас, сославшись на головную боль. Позже она призналась мне, что это была первая семейная сцена: почему-де я не сказал ей всего сразу, а заставил мучиться, ждать и страдать. Вот те на! А я-то откуда знал, что она страдает? Она улыбалась так безмятежно! Перепалка между Мариной и Володей вывела меня из состояния задумчивости, но не привела в себя. Я вяло возмутился и подумал о Володе: «Какой-то он сегодня кислый, совсем не в духе». Вот вам пример того, как человек воспринимает происходящее через призму собственного настроения. Из-за такого моего состояния я не очень хорошо понимал, что происходит вокруг. Я даже не помню, как и по какому случаю, Володя оказался рядом со мной. Когда я сообразил, что сижу в его обществе, мы уже несколько минут о чём-то разговаривали, и я машинально отвечал на его вопросы. Помнится, много позже я даже спросил его, не применял ли он иногда гипноз – ко мне или другим людям. Он уверял меня, что нет, но обмолвился, что владеет в совершенстве некоторыми другими техниками, которым не учат в медицинских институтах. Помню, меня вдруг удивил его вопрос (меня вообще удивило, чего это он под меня копает, но этот вопрос удивил особо):

– Серёга, – начал он, – тебе когда-нибудь приходилось выбирать между собственной необходимостью и чьим-то удовольствием?

– Не припоминаю, – промямлил я, на самом деле и не стараясь припомнить, а только на все лады повторяя его вопрос, пока у меня не получилось примерно следующее: «мелкая частная выгода и всеобщий возвышенный интерес», но этого я вслух, конечно, не сказал. Потом я ещё подумал о Лене – где она и что сейчас делает, а потом задал, как мне казалось, вполне резонный вопрос:

– А что ты подразумеваешь под этой необходимостью? Может она и не такая уж необходимая необходимость?.. А вдруг то удовольствие не просто прихоть, а что-нибудь нужное и всем полезное?

Володя улыбнулся – наверное, моей галиматье, и заговорил опять:

– Конечно, выгода и удовольствие – категории относительные, и всё зависит от точки зрения. Для тебя – хорошо, для меня – плохо, хотя речь идёт об одном и том же, гм, объекте… или свойстве, а если развивать эту мысль далее, то даже в глазах одного и того же человека хорошо и плохо об одном и том же может быть одновременно или попеременно.

– Ну, этого я вообще не понимаю. Раздвоение личности, что ли? Тогда этого субъекта – объекта – индивидуума надо показать врачу… хорош гусь!

– Гусь хорош, но ты слаб в диалектике. Привожу самый избитый пример из врачебной области. Я – врач и имеется больной, этот больной – враг, но я врач, и должен его лечить, я давал клятву. Но я спасаю жизнь врагу, который, будучи здоров, направит свою силу против меня и дорогих мне людей, и это плохо. Я не буду его лечить. Не буду лечить врага. Это хорошо. Но он – больной, а я – врач, и не лечу беднягу. Это уже плохо. Как видишь, всё относительно, тем более… не скажи мне кто-нибудь об этих правилах, которые я слышу с детства, я бы рассудил по уму и не мучился бы напрасно. Так?

Я подумал и сказал:

– Но тогда все творили бы, что хотели?

Володя обрадовался, словно поймал меня в ловушку.

– Следовательно, ты считаешь, что все – каждый в отдельности – по своей природе так безнравственны? Значит, всех нас сдерживают только внешние правила и мешают естественному, природой установленному развитию?

И тут совершенно неожиданно в наш разговор вступила Марина.

– Но ведь те правила, о которых вы говорите, тоже возникли естественным путём, и никаким иным. Просто накоплен был коллективный опыт, накоплен и обобщён всё тот же здравый смысл. Над этими правилами потрудилось всё предыдущее человечество, а ты до всего решил додуматься сам? Неплохо! Но почему такая странная избирательность? Не открыть ли тебе заново и все остальные законы, а не только законы человеческих отношений?

Она обернулась и посмотрела на Володю. Он отвечал ей таким серьёзным взглядом, что я почувствовал себя круглым дураком: наверное, эти двое прекрасно знают, о чём они сейчас говорят. Но я ошибся.

– Вопрос состоит в том, имеет ли человек право пойти против общих правил и поступить так, как обычно не поступают, если он внутренне убеждён в своей правоте. При этом он знает, что будут пострадавшие. Но – для него это вопрос жизни, а для пострадавших – лишь временный дискомфорт.

Марина выглядела озадаченной, потом вдруг выпалила:

– Имей мужество решать сам! Что ты пристаёшь с этим к Серёге и тем более ко мне, когда ты сам говорил: «Молчи, женщина, у тебя поступки опережают…»

– Беру свои слова обратно.

Марина гневно хмыкнула, восприняв это как очередное подвох, и хотела отвечать, но в это время послышался оглушительный смех Резникова – давненько же он молчал! А теперь его как будто порвало: он схватил две железные кружки и, постукивая ими друг о друга, пропищал одним из наиболее неприятных своих голосов: