С точки зрения вечности. Sub specie aeternitatis

– Чтоб не приставал к тебе.

– А откуда ты знаешь, что он пристаёт? – удивилась Татьяна с самым простодушным видом. – Да и не пристаёт он вовсе, а так…

– Не надо, я наблюдал!

– Ишь ты какой… наблюдательный, – засмеялась Таня. – Чего это ты за мной наблюдаешь?

– А нравишься ты мне, – просто сказал Саша и, как ребёнка, погладил её по голове.

А в это время в лагере, сидя чуть в стороне у костра, Володя рассказывал Вите Хоричевскому о своей работе. Услышав, что Володя заговорил, к ним присоединялись то один, то другой, и постепенно здесь собрался целый кружок заинтересованных слушателей.

– У нас был интересный случай, – пустился в воспоминания Володя, – Мы наблюдали в нашей клинике одну талантливую девушку-художницу с шизоидным расстройством. Её лечили электросудорожными шоками. А у нас был свой интерес: мы изучали работу полушарий мозга. Когда ей давали правосторонний шок, поведением управляло левое полушарие, ну, и наоборот. Левое полушарие – это логика, речь, структура, а правое – творческое, но не только. Это так же бессознательное, образы, сны, цвет и, оказывается, депрессия. Вот это последнее очень интересно в связи с попытками суицида. Вот тебе сухие данные: покушения на самоубийство чаще случаются у женщин, но до конца доводят в основном мужчины. И основная причина – проблемы в отношении с близким человеком. Истоки любви и творчества также находятся в правом полушарии, а установка на осознанный секс – в левом. В норме оба полушария должны бы действовать гармонично. Болезнь можно трактовать как войну полушарий. И с этой точки зрения, самоубийство – это убийство правым полушарием левого… Сюда также относятся и все виды саморазрушительного поведения, такие как дуэли, повышенная склонность к риску… Кстати, сны и болезненные состояния тоже связаны между собой. Лёгкую депрессию лечат, например, депривацией сна в фазе РЕМ.

Витя Хоричевский, для которого и предназначалась, собственно, эта речь, слушал с полным пониманием, а остальные слушатели переглянулись, и Паша Разин, желая разрядить обстановку, воскликнул:

– Ребята, теперь я понял, почему они с Резниковым по ночам не спят! Это они от депрессии лечатся!

Вокруг поднялся невообразимый хохот, так что ребята, дружно и самозабвенно поющие у костра, вдруг замолчали и с изумлением уставились на эту кучку отшельников.

– Что там у них за массовое помешательство? – спросила Наташа Епифанова.

– Не волнуйтесь, девушки, всё под контролем, там у них аж сразу два доктора.

Пение возобновилось.

– Самое интересное для меня, – продолжал Володя, – изучать гениев, живых и умерших.

– А какой вид гениев для тебя предпочтительней? – не без иронии поинтересовался Коля Архипов.

– Живой, разумеется, интереснее. Но с ним и труднее. И опаснее.

– А они что, кусаются?!

И снова воздух потряс мощный мужской хохот. Володя тоже улыбнулся.

– До сих пор не кусались, но они очень чувствительны к разного рода воздействиям, и достоверные верифицируемые данные можно получить только в условиях естественного эксперимента. Словом, лучше всего, если они ни сном, ни духом не подозревают, что их изучают.

– Братва! Я всё понял! – опять вмешался Ослик, – Это вражеский лазутчик, и он нас тут всех изучает! И заносит в свой чёрный блокнот.

– А при чём здесь мы?

– Так у нас же здесь куда ни кинь, сплошные гении!

– Один мой друг, – невозмутимо продолжал Володя, – автор недавно вышедшей научной монографии, считает, что талант – это страсть. Я бы определил иначе: талант – это энергия, способная проявлять себя в создании чего-либо. Известный закон о сохранении и превращении энергии работает и здесь без всяких сбоев. Автор вкладывает свою энергию – создаёт произведение, а зритель, воспринимая созданное, получает эту энергию.

– Одному всё, а другому – фиглишь, ботик потопили, а на нём был старый патефон. Ну, почему так? Несправедливо! Я жажду справедливости! – воскликнул Лёня.

– Если б в мире царила справедливость, жить было бы невыносимо скучно! В жизни должно быть место подвигу и жертве, всеобщая справедливость достигается не революционным путём, хотя мне лично очень симпатичен, как человек, например, Че Гевара, а путём личных усилий и взаимопомощи: умный помогает глупому, богатый бедному, здоровый больному. А пресловутое равенство – утопия. Человек по своей природе тотально творческое существо, но для примера возьмём художника. Так вот настоящий художник никогда не сделает двух одинаковых копий, потому что сам акт творчества уже предполагает уникальность, единичность. Мы проводили эксперимент: студенты художественной академии делали копии известных картин, но им при этом была дана полная свобода творчества. Одновременно проводилось тестирование для выявления уровня креативности, а также мы собрали мнение преподавателей, где попросили оценить степень одарённости каждого из этих студентов по десятибалльной шкале. Так вот, чем ярче и одарённее был студент, тем разительнее его копия отличалась от оригинала. Точной копии не было ни одной. Меня лично особенно поразила копия картины «Демон» Врубеля. Художник с поразительной точностью скопировал фигуру демона, позу, взгляд, но – на фоне кроваво-красного заката. Впечатление мятежности и мощи, исходящее от этой картины, не передать. Врубелевский Демон – это демон Лермонтова: «он был похож на вечер ясный, манил и звал он – но куда?» А этот – этот был настоящий… Так что любой экземпляр, даже не самый удачный, – Володя покосился на Василия, ни миг задержал на нём взгляд и улыбнулся, – имеет право на существование. Любой из нас неповторим и уникален.

– А с чего это ты заговорил о копиях? – поинтересовался Василий подозрительно. Все вокруг снова рассмеялись.

Володя любил рассуждать на публике, но за ходом его мысли не так-то легко было проследить, потому что часть аргументации он проговаривал про себя. Он мог начать в уме, мог уйти в себя в середине разговора и сообщить затем только выводы, или ничего не сообщить, предоставив нам самим выводить заключения. Но, несмотря на все эти сложности, его почему-то очень любили слушать. Он находился рядом с нами, жил в тех же условиях, что и мы, ел ту же самую пищу, и каким-то непостижимым образом воспринимал всё вокруг на порядок глубже, чем мы. Этого невозможно было не заметить. Ослик любил повторять, слушая его, точно в каком-то трансе: «Ох, и умный ты мужик». Мы посмеивались над Пашей, но в тайне каждый из нас невольно повторял про себя то же самое.

Марина, которая тоже встретилась с Наташей и Олегом и узнала от них, что теперь недалеко, уверенно шла на голос. Ей уже казалось, что она различает в темноте две фигуры, как вдруг услышала чей-то шёпот.

– Кто здесь?

Из кустов выбралась Лена.

– Это я. Туда нельзя.

– Почему это нельзя?

– Там ваш Саша нашей Танечке в любви объясняется. Пошли обратно. Они как-нибудь без нас разберутся.

Марина охотно согласилась и только удивлялась: «Сашка! Смешно даже. Никогда не думала, что он смыслит в этом хоть что-нибудь». А Лена посмеивалась приятным своим грудным смехом и возражала:

– Так бывает. Вы все уже привыкли смотреть на него под одним углом и по-другому вам его даже трудно представить. А мне он сразу показался… В нём что-то очень русское. Танька в первый день даже сказала, что он похож на Иван – царевича из сказки.

– Ну, у Татьяны сегодня сплошные приключения… Да, знаешь, а тебя там Сергей искал.

– Сергей?

– Да, когда я уходила, он подошёл ко мне и спрашивает: «Где Лена?». Я говорю: ушла гулять, а зачем она тебе? «Очень нужна!» И ушёл такой насупленный.

После этого сообщения Лена притихла и что-то обдумывала про себя до самого лагеря.

Это очень просто объяснить, почему я её искал: до похода оставалось всего два вечера, а у меня уже не было сомнений в том, что я влюблён. Надо было что-то делать. Но когда я представлял себе её спокойное красивое лицо, всю её фигуру, испоенную достоинства и женственности, у меня просто начинала кружиться голова. Разве в такой обстановке возможно принимать какие-либо решения? Я даже хотел прибегнуть к Маринкиной помощи. Мне казалось, что Лена абсолютно ничего не подозревает и, чего доброго, примет меня за сумасшедшего или какого-нибудь скороспелку-донжуана. Опыта в подобных делах у меня не было, можно сказать, никакого. Я привык относиться к девушкам по-товарищески и немного свысока, кроме, разве, Маринки, но из дружбы с ней выходили не правила, а сплошные исключения из правил. А Лена… какое уж тут «свысока», если, разговаривая с ней, я даже не мог контролировать свой собственный голос, который предательски дрожал от чрезмерного моего уважения и преклонения, и мысли, разбегавшиеся в разные стороны при её появлении. Не зря же Володя окрестил её мадонной, было ведь за что. Она не была для меня обыкновенной земной женщиной. Что же мне было делать? А тут наши сообщили новость: в посёлке на пристани прямо над морем каждый вечер устаиваются танцы, и наши загорелись. Танцевать я особо никогда не любил, но возможности оценил сразу. Вот поэтому я и кинулся разыскивать Елену, но когда они с Маринкой появились на горизонте, все желающие уже давным-давно ушли. Марина даже не подошла к костру, сразу отправилась спать, а Лена недолго посидела с нами, и я был счастлив, потому что мне удалось получить её согласие на завтрашний вечер – последний вечер перед походом. Хочешь не хочешь, а придётся быть решительным.

Лагерь спал. И только в стоящей на отшибе палатке Резникова – Григорьева велись привычные полуночные разговоры.

– Вот посмотри, – говорил Володя, – как символика цвета приоткрывает и смысл. Например, свадьба. На востоке свадебные одежды женщины яркие, в некоторых странах – красные. Красный цвет самый тёплый, цвет страсти, цвет крови. А у нас – белый. У многих народов белый – цвет скорби, да и у русских – белый саван, погребальный. А у нас невеста в белом.

– Ну, белый – это ведь символ непорочности и чистоты!

– Да, мы воспринимаем как символ чистоты. Но если взять этот смысл – смерть – он тоже работает. В браке человек умирает, как отдельное существо, и рождается пара. Супруги – это единый организм – и физически, и психически. Поэтому, Васятко, какие могут быть измены? Ты же втыкаешь нож в свою собственную спину! Хлещет кровь, микробы всякие… А потом ты приходишь ко мне и говоришь: доктор, хочу быть здоровым! И хочешь здоровых детей и красивых отношений. Нонсенс!

– Ну, я ж не в браке, – беззаботно подмигнул ему Василий. Его глаза и зубы поблёскивали в темноте. – Можно порезвиться.

– Привычка – вторая натура. Посеешь привычку – пожнёшь характер, посеешь характер – пожнёшь судьбу. Это первое. А второе – если судить по существу, то каждая связь – это уже союз. Такова мистическая природа секса. И ты каждый раз рвёшь себя и лепишь к новому куску плоти, рвёшь и лепишь, рвёшь и лепишь… И что в конечном счёте от тебя останется? Подумай об этом на досуге.

– Подумать-то я могу. И я даже могу с тобой согласиться. Только, видишь ли, дело в том, профессор, что думать и чувствовать – вещи разные. Если ты, конечно, хоть что-нибудь в этом понимаешь! У меня прямо сердце кровью обливается, как на тебя девчонки смотрят, а тебе – хоть бы что. И что это за врачи пошли такие – какие-то бессердечные, право-о, ой, ОЙ, ОЙ!

– Не ори, неженка, всю округу перебудишь!

Судя по тому, как ходуном ходили стены палатки, там опять разразилась нешуточная баталия. Они боролись с упоением. Володя был на вид крепче, но Василий жилистее, увёртливее и настырнее, и поскольку бой всё-таки был ненастоящий, Володя предпочёл сдаться на милость победителя, бурча: «Да ну тебя, Василий, колючий, как ёж! Одни рёбра! Лопать больше надо!»

– Лопай, лопай, будешь толстож…