Солитариус. Книга первая

Актёр сидел в кресле возле настежь открытого окна. Руки его покоились на подлокотниках, а голова безвольно свисала на левую сторону. Он спал. Я переступил порог и окликнул его. ДиКаприо вздрогнул и резко замотал головой, явно ничего не соображая.

– Что? Где? – охрипшим от сна голосом пробормотал он и тут наткнулся взглядом на меня. – Ох! Это вы… Простите, я задремал. Мне сейчас снилось что-то необыкновенно прекрасное… Отец, и вы здесь… Что же мне снилось… Уж не царство ли небесное? Кажется, я видел бога… Есенин, верите вы в бога?

– Верю, что вы могли его видеть, ибо человеческая фантазия способна и не на такое, – насмешливо сказал я. – Но о боге мы с вами потом поговорим. Сегодня вы сказали, что видели, как художник душил Сократа. Сократ же утверждает, что ничего подобного не было. Будьте добры, объяснитесь.

ДиКаприо переводил взгляд с меня на Сократа так, будто не понимал, чего от него требуют.

– Так что же? – растерянно сказал он и уставился на старика. – Отец, как же это? Что значит ничего подобного не было? Да я своими собственными глазами видел, как Ван Гог…

– Зачем вы врёте? – рассерженно перебил его Сократ. – Как вы могли видеть то, чего не было? Однако от вас я никак не ожидал…

– Но зачем же мне врать? – повернулся актёр ко мне и скрестил руки на груди. – Сами подумайте: ну разве стал бы я врать, прекрасно зная, что враньё раскроется через пару часов, а то и раньше?

Говорил он убедительно, но я ни на мгновение не выпускал из головы того, что он актёр, и пытался разгадать его игру, если, конечно, это была игра, в чём у меня не было абсолютной уверенности. Сократ хмурился и безостановочно поглаживал бороду. Я решил не вмешиваться в их разговор.

– Послушайте, Смоктуновский, – немного спокойнее прежнего сказал старик. – Я не знаю, зачем вы соврали, в конце концов, у каждого – свои странности, но теперь, будьте добры, признайтесь! Хватит водить нас за нос! Наверное, вам просто стало скучно, и вы решили таким путём немного развлечься? Так сказать, вжиться в роль наглого лжеца?

– Я бы попросил вас, отец, следить за словами! – повысил голос ДиКаприо. – Я не лжец, тем более не наглый. Не приписывайте мне своих качеств!

– О, да как вы смеете! Вы… обвинять меня… Когда это я лгал?! А вот вы сейчас лжёте, к тому же сама специализация ваша имеет прямое отношение ко лжи!

Я внимательно наблюдал за ними, надеясь за что-нибудь зацепиться, но ни в том, ни в другом фальши не разглядел. Оба рассердились абсолютно натурально, оба были уверены в том, что говорят правду. «Так ведь и подерутся, – злобно усмехнулся я про себя. – Да и чёрт с ними!»

– Моя специализация? Да что вы о ней можете знать? А ваши книжки разве не ложь? Эдак всё имеет прямое отношение ко лжи!

ДиКаприо встал с кресла и начал расхаживать по комнате, размахивая руками. Сократ посмотрел на меня – явно в надежде на мою поддержку, но я только пожал плечами.

– Вы обвиняете меня во лжи, потому что я – актёр. Это всё равно что обвинить поэта в неумении выражаться обыденно и ясно! Если вы будете так относиться к людям, у вас не останется друзей! Если…

– Однако позвольте! – разгневанно крикнул старик. Было видно, что он окончательно вышел из себя. – Вы перевернули мои слова с ног на голову! Вы совсем заврались, подлец!

– Я…

– Заткнитесь уже вы оба, – я сказал это тихо и очень спокойно, но они услышали и растерянно уставились на меня. – Впрочем, если желаете, можете продолжать. Счастливо оставаться!

И я, даже немного наслаждаясь жалким выражением их лиц, решительно вышел из комнаты.

Возвратившись к себе, я хотел запереться, но с удивлением обнаружил, что ни на двери, ни на ручке нет никакой защёлки: закрыться было нельзя. «Чёрт знает что! – выругался я вслух. – Так-то они предоставляют свободу… Какая же тут свобода, когда даже уединиться нельзя!» Бормоча проклятья в их адрес, я снял обувь и улёгся с книгой Сократа на кровать. Размышлять о том, кто из этих двоих соврал, мне не хотелось – в конце концов, какая разница? Это ведь не жизненно важный вопрос. Будь он жизненно важным, я бы любой ценой выбил из них правду, даже если пришлось бы прибегнуть к пыткам…

Пару часов читал «Мёртвый лес». Роман, в общем, был захватывающим, хоть и немного напыщенным. В нём рассказывалось о жизни необычного – я бы даже сказал: странного – молодого человека. Необычность его заключалась в том, что он отрицал все общественные законы и традиции и в отношении всего имел собственное мнение. К примеру, когда его спрашивали, почему он не ищет работу, он отвечал: «Я не скотина, чтобы на кого-то работать». Откуда-то у него были деньги, но автор умалчивал об их происхождении. Ещё необычнее было поведение героя на похоронах друга, погибшего в автокатастрофе. Когда гроб опустили в могильную яму, он подошёл к священнику и во всеуслышанье объявил: «Он там, потому что ты здесь. Но настанет время, когда паразитов начнут истреблять». Странным же он мне показался потому, что в глубине души ненавидел себя за своё поведение – не потому, что боялся общественного осуждения, но скорее потому, что понимал всю тщетность того, что делал.

Как и вчера, я решил обойтись без ужина. К тому же немного разболелась голова – то ли от чтения, то ли от размышлений о Солитариусе, которые не прояснили абсолютно ничего. И я посчитал, что лучше всего – лечь спать.

На следующий день с самого утра зарядил ливень и, судя по беспросветному небу, зарядил надолго. Я проснулся около семи, умылся и пошёл на кухню, где застал Сократа, стоявшего возле плиты, и Архимеда, сидящего за столом у окна.

– Доброе утро, Есенин! – воскликнул Сократ. Учёный же просто кивнул. – Вы как раз вовремя, кофе почти готов. Если, конечно, желаете.

– Да, благодарю вас.

Я присел напротив Архимеда. Он выглядел довольно мрачно. Видимо, не выспался, судя по мешкам под глазами.

– Я хотел бы извиниться, друг мой, за своё вчерашнее поведение. Не сдержался… – виновато произнёс Сократ и тут же начал оправдываться: – Однако как сдержаться, когда слышишь такую наглую ложь! Только вы вчера ушли, как этот выдумщик рассмеялся мне прямо в лицо. Понимаете? При вас он притворялся растерянным и даже оскорблённым, но наедине со мной он сразу показал своё истинное лицо!

– Сократ, прошу вас, избавьте меня от этого! – с нескрываемым раздражением сказал я. – Давайте забудем. Я не намерен заниматься такой ерундой, тем более с утра. Вы мне лучше скажите, как нам быть с завтраком. Зонта у себя в шкафу я не обнаружил.

– О, завтрак не проблема! Его доставят помощники, если ливень не прекратится. То же и с обедом. В крайнем случае, сами что-нибудь приготовим – у нас есть кое-какие продукты.

– Доставят помощники? В такую погоду? – усомнился я.

– О да! Здешнему аэромобилю любая погода нипочём! Он, так сказать, из класса внедорожников, нет, внепогодников, – хмыкнул старик и кивнул на Архимеда: – Вот спросите у Да Винчи, он вам всё объяснит.

Я бросил взгляд на учёного, который так и не притронулся к кружке с кофе, стоявшей перед ним. Казалось, он и не слышал, что сказал Сократ, но вдруг поймал мой взгляд и пробормотал, приподнимаясь со стула:

– Простите, Есенин, давайте я как-нибудь после объясню. Мне только что пришла в голову одна идея, поэтому вынужден вас покинуть.

Я только кивнул, а Сократ крикнул ему вслед:

– Берегите себя, дружище! Нельзя так много думать!

Он занял освободившийся стул.

– Читал вашу книгу, – сказал я, чувствуя, как вместе с горячим кофе в меня проникает жажда жизни. – Весьма примечательно. Безымянный – интереснейший персонаж. Если я правильно понял вашу мысль, ему пока не хватает непосредственности, невинности в поступках, вот он себя и терзает размышлениями об их ценности. Он ещё не научился просто быть собой и делать то, что считает нужным, не задумываясь о том, нужно это кому-то или нет. Влияние окружения всё ещё слишком велико – ему бы уединиться и очиститься от оставшегося хлама в мозгах, и тогда он, вне всяких сомнений, станет человеком, способным перевернуть мир или по меньшей мере общество, в котором находится. К сожалению, такие люди долго не живут. Быть может, я рано делаю выводы и заблуждаюсь, я ещё и до середины не дочитал, но что-то мне подсказывает, что он именно таков, каким я его вижу.

– О, друг мой! Вы – единственный, кто понял Безымянного абсолютно правильно! Да Винчи, например, заявил, что мой герой просто выпендривается, представляете? А Ван Гог – на что уж не глупый человек! – тот назвал Безымянного бесполезным дураком, который боится жизни! Ха-ха-ха! Это ж надо было такое сморозить! Однако что же это я? В книгах мы любим только самих себя, и если в какой-то книге мы себя не видим, то она нам не нравится. Хотя некоторые, не обнаружив в героях или в главной идее себя, бессовестно вносят туда себя. О да! Некоторые обожают притягивать к себе за уши даже враждебные им мысли! Этот самообман и духовная недобросовестность в итоге превращаются в привычку лгать себе и другим в отношении себя и не только себя, но и вообще лгать. По сути, это актёры, не подозревающие о своём постоянном актёрстве.

– И много таких вам доводилось встречать? – усмехнулся я.

Сократ в ответ улыбнулся и развёл руками.

– Понимаю ваш скептицизм. Конечно, я помню только два последних месяца из жизни, однако уверен, что моё подсознание или, точнее, надсознание сохранило весь жизненный опыт, все переживания, все мысли и взгляды на жизнь, в том числе и такое понимание людей. Вероятно, я не раз встречался с такими актёрами, иначе не объяснить, откуда я всё это знаю.

– Возможно. А почему надсознание, а не под?

– Сами рассудите: приставка под- означает подчинённость, а над- – наоборот.

– Значит, вы считаете, что сознание подчинено надсознанию?

– Именно так.

– И это самое надсознание хранит всё прошлое?

– Думаю, да, но прошлое не как историю жизни, а как результаты жизни, самое важное. Надсознание по отношению к жизни делает то же, что золотоискатель с песком: просеивает и забирает золото. Что касается истории жизни, то память о ней тоже должна где-то храниться. Полагаю, связь между этим хранилищем и сознанием нарушена, вследствие чего мы не помним историю своей жизни. Вопросов здесь невероятно много, друг мой, и без научных исследований говорить об этом бесполезно.

– Пожалуй. Но ваше надсознание подозрительно похоже на душу.

– Да, только я не отрываю надсознание от тела – это часть мозга, которая контролирует тело и направляет его: образно говоря, тело – это автомобиль, сознание – это водитель, а надсознание – это невидимый пассажир, который говорит сознанию, куда, как и когда ехать, именно он настоящий владелец этого автомобиля, хотя сознание думает иначе. Моё надсознание – это объяснение религиозного понятия «душа» с точки зрения физиологии, если угодно.

– Угодно. А к религиям вы как относитесь?