Субъективный реализм

Потом добавил, уже не улыбаясь:

– С тобой всё непросто…

Света помолчала. Долго смотрела на ту стену, к которой так легко отвернуться, если нечего сказать. Или есть, но – всё равно что нечего. Легла на Данину руку.

– Он говорит, что ты меня всё равно бросишь.

Даня рассмеялся:

– Это он так себя успокаивает? Или тебя?

Света ответила не сразу.

– Я первой никогда никого не бросала. И положительная, и отрицательная инициативы исходили всегда от другой стороны… Это стало моей недоброй традицией.

Даня снова рассмеялся, на этот раз с трудом. Ответил не сразу, сразу ответить не получилось.

– Были похожие ситуации?

Света подтянула плед.

– На тебя никто не похож. Но если подходить формально, то была.

Даня разгладил плед на её плече.

– А как звали эту формальность?

– Ты же знаешь, у меня ничего не бывает формально. Всё – только фактически… Лёва.

Пролетело очередное предупреждение о лосях, иногда якобы выходящих в этом месте на трассу из леса. Что толку в вывесках? Можно подумать, что объявление спасёт от здоровенного рогатого психа, если тому вздумается вылететь на дорогу.

Попробовал отнестись к этому спокойно – тоже не получилось.

– Сколько это у тебя длилось?

Света ответила, как будто слегка махнула рукой:

– Три месяца.

Нет, ему показалось. Она не махнула.

В дверь постучали, звонка на Светиной двери не было.

Вскочили быстрее, чем звонок отзвучал. Света ринулась к двери, как-то сразу успев застегнуться на все или почти на все пуговицы.

Даня, как в глупом водевиле, оделся в ванной и вышел из неё навстречу Светиной маме, удивлённой избыточной весёлостью дочери и тем, что ванная, оказывается, не просто не свободна, а из неё вышел не Саша.

– В водевиле, тем более глупом, вместо ванной был бы балкон. Да и где ты видел умный?

– Что ты всё время обижаешься? Хорошо, не в водевиле, тем более не в глупом. Извини, пожалуйста, сравнение никогда ничего не решает.

– Зачем тогда сравнивать?

– До свидания, Софья Леонидовна! – сказал Даня, удивляясь собственной бодрости.

Софья Леонидовна кивнула ему и пошла, кажется, на кухню. Да, на кухню, не в комнату же. А он снова уехал. Нужно было спешить: В-р по-прежнему отказывался приближаться – но где-то был же.

14

На ту сторону ведёт мост. Не очень большой – бывают намного больше, – зато солидный, с изогнутыми и висячими металлическими конструкциями по бокам и двусторонним движением. Мост пытается соединить два далеко отстоящих один от другого берега реки. Но разве соединишь несоединимое? У каждого из берегов – своя жизнь, своё прошлое. На одном берегу стоишь и думаешь: а что – на том? Наверно, там всё не так, как здесь, не может же на том берегу быть так, как на этом… Вот бы побывать там когда-нибудь, разгадать загадку. И оттягиваешь это, оттягиваешь. Возможно, чтобы не разочароваться, не узнать, что оба берега – вполне похожи друг на друга, несмотря на всё отличие. А на достигнутом наконец-то другом берегу смотришь на тот, изначальный, и думаешь: там теперь, наверно, всё не так, как было прежде, надо бы посмотреть. И снова откладываешь, снова, наверно, опасаешься встречи…

Но ближе они от этого не становятся, и мост им сблизиться не поможет, разве что послушно и отстранённо, хотя и старательно, сыграет роль очередной иллюзии – красивой, с изогнутыми и висячими боками, с двусторонним движением.

Как соединить несоединимое? Мост пробует, и думает, что у него это получилось. Чтобы у него-то, такого эффектного и неповторимого, не получилось?

И ещё вот чего мост не умеет, и это – главное, наверно: на нём машина едет равнодушно, не постукивая, как вагонные колёса в детстве постукивали на рельсах, в такт каким-то неясным, невыразимым, так никогда и не понятым мыслям. Поезд постукивал, соединяя вроде бы несоединимое. У него получалось – соединить. Куда до него мосту!..

– Любопытно, что ты имеешь против мостов? Да и разве без них обойтись? Как, скажи на милость, жить без моста?

– Разве можно не быть против того, без чего не обойтись?

Проводница, отстранённая, как этот мост, положила их билеты в свою кожаную папку, – папкой, что ли, она у неё называется? – и пошла в следующее купе.

Вагон, как обычно, был спальный, каждое купе – на двоих, поезд ехал целую ночь, и можно было не бояться, что вдруг придёт мама, или что Саша, тоже вдруг, вернётся с работы.

Света приехала на вокзал первой, Саша проводил её до вагона. Конечно, она не сказала ему, что едет не одна.

– Даже более чем не одна, – проговорил Даня. – А как же твой принцип: говорить только правду, никогда не врать?

Света покачала головой:

– Промолчать – не значит обмануть!.. Выключи свет, пожалуйста, я переоденусь.

Глубокой ночью поезд постукивал почти так же, как тысячу лет назад, в детстве. Только в окно не смотрелось, и в большой город, куда они ехали на несколько дней, приехать не хотелось.

Даня лежал на своей верхней полке и пытался понять то, что – ну как понять? Пытался, словно пытая себя, спрашивал себя, словно допрашивая. Но ответ не находился, юркнул куда-то, затерялся, словно и не было его, – а может, и вправду не было?

Лежал один и слушал постукивание колёс, и не было ответа. Затерялся – один небанальный – среди бесчисленных банальных, хотя, возможно, чем-то похожих, кто их знает.

Но отличных – в главном. Непонятно только, в чём…

Когда они всё-таки приехали, снег уже присыпал асфальт на тротуарах, как солью или, лучше, сахаром присыпают чёрный хлеб… Нет, уже не присыпают, это было давно и ушло вместе со стуком колёс на стыках рельсов.

А мост – чего от него ожидать? Он этого никогда не умел. И сколько людей, чувствующих себя вон там, за мостом, дома, даже не догадываются, как это: постукивать на рельсах и посыпать чёрный хлеб солью. Лучше – сахаром.

Начиналось утро. Ответа Даня так и не нашёл – слишком много было похожих, в них легко затеряться.

– Поедем обратно, – сказал он Свете.