Субъективный реализм

Деревень здесь нет. Есть поля, есть силосные – наверно, силосные, какие же ещё? – силосные башни. Сараи, от которых остались одни дыры в деревянных стенах, как от старой заеложенной марки – один только штемпель. А деревень нет. И народу в поле нет, сколько бы ни говорили в старом анекдоте, что народ, мол, в поле. Нет такого, чтобы – дом, хозяйство, скотина какая-никакая, люди, в конце концов… Люди вообще-то ни к чему, просто к слову пришлось. Да и есть они, и чувствуют себя как дома.

Дома они, вот и чувствуют себя соответственно.

Даня переехал по мосту через ручей шириной и характером с приличную речку. Нет, характером – с неприличную. Хорошо, что мост не дырявый, не то что сараи, время от времени мелькающие за обоими машинными окнами. До чего же примелькались уже за эту бесконечную поездку. И там мелькали, и здесь продолжают…

Музыка дала о себе знать. Закрыла сарайные дыры, утихомирила речку, заставила машину затаить непереведенное дыхание.

Она, эта музыка, была красноречива, как ребёнок, ещё не умеющий разговаривать, ещё не знающий условностей падежей и частностей частей речи. Но зато более красноречивый, чем любой гордый и умудрённый красноречием взрослый.

Тот, ребёнок, бежит, летит, несётся к своему родному взрослому, переполненный звуками, ещё не скованный общепринятым порядком слов, обще-благопристойными правилами их согласования, надеясь, что взрослый поймёт, разделит его восторг, её жалобу, поймёт всё, что накопилось в её, его огромной крохотной душе за сегодня, за битый час, за только что…

Он, она говорит так, как взрослому никогда не сказать и не понять. Не сорвать с себя спеленавших его, взрослого, спряжений и склонений, не перестать быть заложником залогов и парадигм. И чтобы не выдать своего непонимания, взрослый отделывается ничего не значащими умильными восклицаниями, одобрительным похохатыванием, самовлюблёнными поцелуями, – а музыка звучит и звучит всеми фибрами своих скрипок, флейт, виолончелей, не уставая, не переставая, не теряя надежды…

… пока слушающий не устанет от непонимания и не выключит радио, магнитолу, проигрыватель – что ещё он там выключит? – потому что темнеет и машина подъехала к гостинице – нет, конечно, к мотелю, где дерут столько шкур, что у тебя и нет вроде бы так много, но спать же где-то надо, ночь на дворе.

– Они это называют двором?

– Ладно, не придирайся к фразеологизмам, ехать в кромешной темноте на голодный желудок – всё равно ведь хуже.

Света улыбнулась и тихо ответила:

5

Думалось: будут легки
Дни – и бестрепетна смежность
Рук. – Взмахом руки,
Друг, остановим нежность.

Немного иначе, но – совсем немного.

Гостиничный номер стоил недорого. Получалось – да и разве могло не получиться? – заплатить за два, чтобы жить в одном. В один их не пустили бы, даже если бы Света была не замужем.

– Ты бы не была не замужем, – сказал Даня, дослушав стихи.

Она улыбнулась, отпивая кофе, или причёсываясь. Или надевая сандаловые бусы и глядя на него из зеркала.

– Ты бы на мне женился?…

Даня поправил на ней бусы, внимательно посмотрел в её зеркальное отражение и обнял её в стотысячный раз.

Бусы всё так же пахли сандаловым деревом, как два года назад, когда он впервые обнял её.

Света посмотрела себе под ноги, что ли… И ответила так тихо, что у него заболели барабанные перепонки:

– Я была бы согласна… если бы не была замужем…

Мотель – это общежитие. Тут все чувствуют себя как дома, разве что нет пиццы, а потому и мух. А может – нет мух, потому и пиццы. Распорядительница, которая, к счастью, забыла тебя, ещё не увидев, и которую так же точно забудешь ты. Улыбается тебе улыбкой забывшего тебя человека, и ты отвечаешь ей взаимностью… Или взаимностью отвечает тебе она… Тебе нужен от неё только номер комнаты, и ей нужно, чтобы тебе было нужно только это. И чем радушнее улыбаешься ей и соседям по мотелю-общежитию, тем сильнее хочется спрятаться от них в той самой комнате с тем самым номером, и им, соседям, хочется того же для себя. Вот что значит – чувствовать себя как дома, верно? Спорь, пожалуйста, я не возражаю.

– Переезжай ко мне вместе с Анечкой. Твой муж… бывший твой муж – ничего не потеряет.

Света снова улыбнулась, сняла шубу и сапоги:

– Кроме меня…

Даня рассмеялся:

– Невелика потеря!

И обнял её в двухсоттысячный раз, готовый повторить за нею – или вместе с нею:

6

И всё-таки бреду домой с покупкой,
И всё-таки живу.
Как прочно всё! Нет, он совсем не хрупкий,
Сон наяву…

Откуда ни возьмись бросились в глаза расцветшие за ночь райские яблони, то ли кокетливо приблизившись, то ли изысканно удаляясь и приближаясь вновь, и всё так же кокетливо-изысканно. В полный голос сумасшествовали всеми своими бесконечными ярко-розовыми виолончелями, поднимая неповторимый тенор на заоблачную высоту, пусть на небе ни облачка не было, и швыряя драгоценную мелодию прямо ему под ноги, под колёса не смеющей сдвинуться с места машины.

И непонятно было – да и зачем понимать, – музыка ли розовеет райскими яблонями, яблони ли звучат розовыми звуками струнного хора.

Даниил хотел было возразить, но возражать – моя прерогатива, тем более что тут и возразить-то нечего: виолончели не позволят нарушить мелодию, они не терпят ни нарушающих музыку вопросов, ни звучащих диссонансом ответов.

Он тихо тронул машину, открыл окно.

Из окна беззвучным будильником зазвенел, забрезжил утренний свет. Света, как всегда, проснулась раньше, потормошила Даню. Он вскочил тихо, чтобы не разбудить Анюту, шмыгнул в ванную одеваться. Светина квартира была однокомнатной. Аня спала на диванчике, в нескольких шагах от них, у противоположной стены, и в темноте ей ничего не было видно, даже если бы она вдруг проснулась среди ночи. Но вставать ему всё равно приходилось совсем рано, иначе – что будет, если ребёнок увидит на папином месте не папу, а какого-то дядю Даню? В любое другое время он не был каким-то, но не вместо же папы…

– Светка, переезжайте ко мне, – уже по инерции сказал он, уходя.

Или он сказал «Светик». Нет, кажется, «Светлячок» всё-таки.

– Да нет, вряд ли так приторно.

– Света, переезжайте ко мне, – сказал он, уходя.

Даня приходил к Свете днём – когда её муж был на работе или в командировке на конференции, Аня в садике, а у них со Светой была работа и дома, не только на работе. Нет, настоящая работа, конечно, непонятно, о чём ты думаешь, – рассмеялся Даня, видя мою улыбку, почему-то показавшуюся ему ухмылкой.

Света не ответила. Сегодня, ближе к обеду, муж возвращался с конференции. Нужно было подготовиться, встретить его. Ей это было нужно.

Нет, ответила, просто на другой вопрос.

На этот – ответа у неё снова не было.

7

Он надеялся, что Света не хочет, чтобы он ушёл…

Ушёл.