Субъективный реализм

Или уехал – какая разница, как назвать?

Ехать дальше хотелось так нестерпимо, что ехать не было сил. Остановились в одной из многочисленных «зон отдыха»: там – стоянка, домик со всеми фундаментальными удобствами, столики в лесу.

Людей в зоне отдыха было немного, да и выглядели они иначе, совсем не как те, что чувствуют себя как дома… Наверно, потому, что не было ни пиццы, ни администраторши, ни общежитских комнат, не говоря уже о зелёных мухах. Просто ехали кто куда, встретились ненароком и снова разъехались – так же точно кто куда. Словно и не было их – а ведь были…

Ещё не высохшая после недавнего дождя дорожка – копия шоссе: так же петляет купюрным знаком, так же кажется бесконечной, так же приводит неизвестно куда, хотя вроде бы всё спланировал, заранее всё знаешь.

Но разве можно знать заранее?

Она ведёт тебя почти за руку, не прикасаясь к руке, будто приговаривая: «Вот погоди, сейчас увидишь, сейчас удивишься. Думал, тебе заранее известен исход твоего пути? Мне – разумеется, а откуда тебе-то знать? Даже если бы ты бывал там раньше, – всё равно ничто не повторяется, всё всегда разное. Тем более, что ты там не бывал никогда. Погоди, погоди, вот допетляю, довьюсь – тогда увидишь…»

Даня и не ожидал, что вдруг, откуда ни возьмись, откроется ему, выплеснется то ли из-за горизонта, то ли из-за деревьев – сказочно, баснословно огромное озеро.

8

Я здесь с тобой. Укрыться ты не волен.
К тебе на грудь я пряну через мрак.
Вот холодок ты чувствуешь: сквозняк
Из прошлого. Прощай же. Я доволен.

Не открывая глаз, Света улыбнулась ему – или этим стихам, которые прочитала ему впервые.

Даня выключил музыку, чтобы музыка не мешала Свете читать стихи.

Светин муж не пришёл на вокзал – она уезжала на каких-то пару дней.

– Наоборот: на пару со мной! – рассмеялся Даня, когда Света, накинув его любимую фиолетовую – или сиреневую? – шерстяную кофту, вошла в их купе на двоих. Он, как всегда, купил два билета в спальный вагон: обычное купе казалось им коммунальной квартирой, хотя в коммунальной квартире ни он, ни она никогда, к счастью, не жили.

– Мы с Саней в свадебное путешествие поехали в обычном купе, – сказала Света. – Нам было всё равно.

Даня положил на верхнюю полку её белую сумку в чёрных разводах, потом одежду.

– А мне даже здесь не всё равно…

Сегодня она, кажется, больше ничего не вспоминала. Ему так казалось до утра.

Рано утром Даниил приехал к ним, вернее, к их дому. Он не позвонил заранее: у Светы – ну да, да, у Светы с Сашей – не было телефона, а звонить соседям рано утром неудобно – сразу обо всём догадаются.

Света с Аней шли за руку в Анин садик. На Свете был его любимый серый плащ, на Ане – красный плащик, тоже его любимый.

– Привет, Анюта! – как можно веселее сказал Даня и, как обычно, подарил Свете розу на длинном черенке.

– Привет, дядя Даня! – ответила Анюта, и они пошли в садик втроём.

– Как жизнь молодая? Как живётся Анне на шее?

– Мы это ещё не проходили, – улыбнулась Света, нюхая цветок.

– Живётся не очень, – рассказала Аня. – Садик дурацкий.

Даня кивнул:

– Они все такие. Куда ни ткнись – окажешься в садике. Зато вечером домой в тысячу раз приятней идти, согласна? А без садика было бы ничего особенного, дом как дом. Как дела у папы?

– Папа на работе махнула рукой Аня – наверно, в сторону работы. – Он меня сегодня заберёт.

Впереди у них был целый день, они заранее взяли отгулы.

9

До В-р оставалось рукой подать, поэтому он оставался всё таким же далёким.

– Не скажи. Если наконец-то решился поехать, то это окажется недалеко, а если всё равно никак не решишься – будет на краю света.

Света, судя по всему, согласилась, просто промолчала. Она часто с ним соглашалась, почти всегда.

Не почти, просто часто.

Данина машина пролетала один городок за другим. За городком появлялось поле, за полем – городок, потом ещё одно поле, ещё городок. Он сбился со счёта. Люди, сколько и куда бы ни выходили из домов, чувствовали себя в этих городках как дома, это было очевидно. Да и в полях тоже, хотя в полях людей почти не было. Как всё созревает и скашивается, ему было непонятно. Впрочем, в сельском хозяйстве он разбирался намного хуже, чем в математике.

И снова пролетали городок за городком, и люди входили в дома и выходили, и чувствовали себя как дома, и это всё время чувствовалось…

– А ты? – спросил Даня у Светы.

Она промолчала – утвердительно или отрицательно, он не расслышал. Потом сказала ему, вместо ответа:

10

По дюнам бродит день сутулый,
Ныряя в золото песка.

Что может быть хуже, чем ехать в машине, когда разговаривать не о чем? Зато что может быть лучше, чем – когда есть?

Ехали и разговаривали. Вряд ли что-нибудь может быть лучше…

Говорилось и говорилось, и всё не вдосталь. Говорилось – бессловесными звуками, беззвучными словами, и слова эти витали в воздухе, словно невесомые снежинки или пушинки. Впрочем, почему же невесомые? Очень даже наоборот.

– С Вадиком у нас платонические отношения, – проговорила Света и, укрывшись пледом – холодало, – легла ему на плечо, совсем при этом не мешая управлять летящей в В-р машиной.

Вдали, в очередном бескрайнем поле, бежал олень, вернее, как оказалось, олени не бегают, а прыгают, словно кенгуру. Периодически на глаза попадались предупреждающие таблички: «Осторожно! Лоси». Или «Осторожно! Олени». Хотя что значит «осторожно», не объяснялось, да и как это объяснишь? А кто же будет осторожным без объяснений?

Рассмеяться не получилось.

Даниил усмехнулся:

– Он ни на что не претендует?

Света поджала ноги: шерстяной плед был коротковат, она когда-то зачем-то выстирала его. Даня дотянулся до выключателя ночника, но темно не стало, солнце забиралось в машину со Светиной улыбкой на привычно припекающем своём светло-жёлтом кругляше.