Субъективный реализм

Она грустно посмотрела на него.

Он не ответил ей взглядом. Словами – тем более.

15

– Ты с ними видишься? – спросила Света.

Даня кивнул. Ответ, в отличие от того, затерявшегося, был очевиден, да и вопрос – риторический.

– Как твой Даня? Он уже всё понимает?

– Ему проще, – усмехнулся Даня. – В его возрасте ещё нет вопросов. Зато в моём – уже нет ответов…

Он устал, решил отдохнуть, тем более что как раз подъехал к очередной площадке для отдыха. По пути их было много, через каждые 100 километров, что ли.

– Странное слов – «наступила», – поделился он со Светой. – Разве могла осень наступить на горло собственной своей песне?

– Могла, наверно, – ответила Света. – От её безропотности и не такого можно ожидать.

Даня кивнул.

– Вот почему она такая тихая, почти безголосая, – разве что утки дружно крякают, улетая неизвестно куда.

Площадка была, как обычно, на опушке леса. И весь её традиционный набор – стоянка, домик, столики с навесами от дождя и скамейками. На клёнах мирно уживались зелёное «Ещё» и красное «Уже».

– Скамейки здесь неудобные, – сказала Света, садясь за столик, смахнула с него острые сосновые иголки. И быстро повесила трубку их рабочего телефона, поспешно и тихо проговорив:

– Я сейчас не могу разговаривать.

– Ты никогда не передаёшь от меня привет своему Вадику, – заметил Даниил. – Говоря точнее, нашему.

Света улыбнулась, достала из белой сумки с чёрными разводами термос, овощи, открыла баночку с супом.

– Обожаю, когда ты меня ревнуешь!..

Не дала ему возразить, налила суп в маленькие пластмассовые тарелочки.

– Попробуй, я не пересолила?

Всё ещё горячий суп охладил, но не расхолодил. Он выпил супа из ярко-красной пластмассовой ложки, съел клёцку, посмотрел, как Света зачерпывает суп своей ложкой, такой же ярко-красной, и улыбнулся ей:

– Эти скамейки ещё терпимые. А вот здешние кафе, проще говоря – забегаловки, почему-то называются ресторанами, как будто они и впрямь кому-то напоминают рестораны. В них диванчики ничуть не лучше вот этих скамеек, а стулья – твёрдые, пластмассовые, как будто из большой тарелки сделали сидение.

– И кофе горчит даже сильнее, чем положено кофе в кафе. Но мы с тобой сахар в кофе никогда не клали. Не положим и теперь, я думаю…

Ох уж эти местоимения…

Здешние места, где растёт два дерева, не говоря уже о трёх, называются парками, словно они и впрямь – парки. Скамейки в них ещё неудобнее, чем диванчики в ресторанах-забегаловках. На них отсидишь себе всё, что не отсиделось в забегаловках и на площадках отдыха.

– Мы с тобой сидели совсем на других, и не уходили.

– Как хорошо, что никто не подсаживался. Может, просто скамеек хватало на всех… Впрочем, разве может хватить скамеек?

– Не уйдём и сейчас, я надеюсь.

Ох уж эти местоимения…

– А здешние поезда – без купе. Вернее, банальные электрички здесь возвышенно называют поездами, – можно подумать, они и впрямь – поезда. Не много ли чести?

– Мы с тобой ездили в настоящих…

– И там было не одиноко. И на скамейках было, и в кафе…

– И сегодня, наверно, будет.

– Я надеюсь.

Ох уж эти местоимения…

– Значит, не было?

16

А это был – настоящий парк. Собственно говоря, обычным парком была только первая часть, от центрального входа и чуть дальше, если идти по центральной аллее. Там было и чёртово колесо, и ещё несколько разных каруселей, – но всё это хорошо, если прийти втроём – Света с Сашей и Аней. Или когда – когда-то – Даня приходил с Людой и Даней. Тогда парк имел смысл, и люди не только не мешали, а даже, если вдуматься, наоборот.

Но вдвоём они ближнюю часть парка не любили, им она напоминала проходной двор – хотя проходных дворов давно уже не было. Ну, или плацкартный вагон. Вдвоём они уходили в дальнюю часть парка, где был уже не парк, а, скорее, лес. В настоящем лесу они никогда не бывали, поэтому могли только догадываться, да и чем этот – не настоящий?

Зимой в их лесу было неуютно и одиноко, сколько ни гуляй в обнимку по хрустящим дорожкам, и хочется обратно домой, там ведь любимый диван и такой же любимы плед.

А вот летом трава всегда была чуть прохладной, густой, даже запутанной, как задача, не имеющая решения. И кусты: если лечь под ними, покажется, что верхушками они щекочут ярко-голубое небо. И домой можно не спешить, растягивая удовольствие: того, что обязательно скоро наступит, или боишься сильнее, чем дождя в этом лесу, или ждёшь, как того дня, когда, наконец, можно будет, ничего не опасаясь, приехать сюда, где трава чуть прохладная и кусты, если посмотреть вверх, не ниже деревьев и щекочут небо.

Но вот что досадно и необъяснимо: когда вокруг никого, кусты кажутся густыми и даже непроницаемыми, поэтому за ними так надёжно и уютно. А если там кто-то есть, то ни с этой, ни с той стороны непроницаемости нет и в помине. Даня увидел, что вроде бы пробежали двое, но они сразу исчезли, так что он и подумать не успел ни о чём постороннем. Света и вовсе не заметила никого, она и не могла заметить. Но вдруг эти двое появились: сосредоточенные и недовольные, словно, как сказал бы он сейчас, объелись пиццей с мухами. Они чувствовали себя в лесу как дома, поэтому заговорили по-хозяйски, не перебивая, а дополняя один другого:

– Нехорошо. Тут родители с детьми, а вы что им подаёте такой пример.

– Пройдёте с нами или заплатите штраф?

Света вскочила на ноги, как только те двое вышли из-за оказавшегося прозрачным куста. Даня был не в состоянии отвечать, но всё-таки сказал что-то, кажется, в таком же водевильном духе, как появление двоих блюстителей. Наверно, что они со Светой – муж и жена.

– Значит, пройдёте с нами? – настойчиво уточнил один.

– Или заплатите как полагается? – настырно повторил другой.

– Ничего не плати им!.. – сказала Света.

Даня подумал – или наоборот, не подумал, – вытащил из своего «дипломата» две купюры, по одной на каждого, отдал им и даже хлопнул одного из них по плечу. Блюстители кивнули и ушли, больше не заботясь о порядке и примере, подаваемом детям. Да и не было в лесу никаких детей.

17