Субъективный реализм

И окно тотчас затворит
Чернобровая вдова;
Только слышатся в светлице
Поцелуи да слова.

– Откуда ты узнал название моего города?

– Я до сих пор полностью его не знаю… И потом: ты не оставляешь мне права на пустяковый секрет?

– Ты всё оставил себе сам, помнишь? И секрет не был пустяковым. Впрочем, пусть остаётся ещё один.

Саша был в командировке, на математической конференции. Сегодня он должен был вернуться, поэтому Света снова довела их с Сашей однокомнатную квартиру до блеска. Но, несмотря на привычку, Даня выразил восторг. Убирая постель, Света благосклонно приняла похвалу и сказала почти серьёзно:

– Иначе светлица превратится в темницу.

Ответа у него уже не было, поэтому он промолчал. Или – ещё… Вместо ответа спросил:

– Ты не поедешь на вокзал?

– Командир, – почти несерьёзно ответила Света, – должен оставаться на лихом коне, то есть дома.

– Прими благодарность от рядового! – обнял её Даня. – Попробую соответствовать своему почётному званию, особенно – при наличии прочих рядовых.

– Как прекрасно, когда ты меня ревнуешь!.. – успела проговорить Света.

Саша приехал часа через два или три, как всегда, неожиданно и ожидаемо.

– Хорошо, пусть будет и на этот раз ожидаемо, только не спорь, не мешай рассказывать. Почему, когда о ком-то рассказываешь, этому человеку кажется, что рассказчик – он?

– Значит, хорошо рассказываешь.

– А вот за то спасибо. Итак, ожидаемо.

Когда Саша открыл дверь, они сидели на разных диванах: Даня – на их любимом, Света – на Анином. Аню бабушка должна была вечером забрать из садика и привести к родителям. С нею, как всегда, было бы о чём поговорить, но папы не было целых сколько там дней… Так что сегодня вряд ли было бы.

Когда он уже выходил, Света проговорила, открывая перед ним дверь:

– Ну кто мне поверит, если я скажу, что люблю всех присутствующих?…

Солнце садилось неспешно и осторожно, словно присаживаясь ненадолго: в гостях засиживаться не принято, тем более в становящееся неурочным время. Даня ехал в своём троллейбусе, смотрел в окно, держась за вертикальный поручень. За троллейбусным окном, с какой стороны ни посмотри в него, было пусто от нескончаемой толпы людей.

– А ты говорил, что одиноко – только вдвоём…

Он всё спрашивал себя, надеясь и опасаясь, что ответ всё же найдётся. Если только не потерялся, пока он шёл к троллейбусной остановке от их – Сашиного и Светиного – дома. Или не завалился за одно из протёртых троллейбусных сидений.

Или не закатился куда-то под их – его и Светин – диван.

– Опять ты споришь. Ну ладно, Сашин и Светин.

18

Света и Даня вышли из гостиницы, пошли к мосту через речку: их ожидали на деловую встречу часа через полтора.

Света сняла тёплую кофту, отдала её Дане. Накануне вечером показалось, что с утра будет холодно, под утро они даже укрылись вторым одеялом.

– Не кури, пожалуйста, – попросила Света. – И не прячь от меня сигареты… Люда разрешала тебе курить?

Даня усмехнулся – или всё-таки улыбнулся:

– Ей нечего было мне запрещать, я тогда не курил.

– А почему же сейчас? – Света взяла его под руку, в которой он нёс её фиолетово-белую кофту.

– А сейчас, – он поцеловал её, – хочется, чтобы ты, как и полагается командиру на лихом коне, наставляла меня на истинный путь. Чем больше поступит наставлений, тем лучше. Что бы мне ещё придумать такого, от чего ты меня отучишь?

Он бросил пачку с сигаретами в урну, они не спеша двинулись по мосту, нависшему над шумно сумасшествующей речкой.

«Ты хочешь сказать, что этому беснующемуся чудищу подходит уменьшительно название? Что этот бесконечный грязно-жёлтый, ревущий, как вредный избалованный ребёнок, поток пенистой воды вперемешку с ветками непонятно каких деревьев и обломками невесть чего, – это всего-навсего речка?»

Света улыбалась, поэтому ему хотелось продолжать.

– Кто знает, откуда и что это за обломки? Не напоминают ли они тебе куски баркаса, фелюги или даже – а вдруг? – клиппера?

«Ах да, как же я мог забыть: поскольку рассказ – о тебе, то и рассказчик – ты. Ну что ж, рассказывай. Будь первым – самым первым – лицом. Хочешь?»

«Нашёл чем испугать… Прекрасно знаешь, что не захочу, вот и шантажируешь. Сам ведь сделал так, чтобы я не захотел. Кстати, ты же сам сказал, что будет не рассказ, а повесть».

«Совсем даже не кстати. Но я не спорю: повесть, конечно же повесть».

Бушующее море – вообще всё, что бушует, – опасно и бесполезно стискивать берегами, загонять в границы, очерчивать для него рамки.

– Черти, не черти – ни черта не очертишь, – заметил Даня и снова обнял Свету, потому что мост под ними качался от каждого шага идущих впереди и сзади людей.

Но те, идущие, шли из дома или домой, поэтому бояться им было нечего, и чем бесноватее, тем привычнее для них была река.

А Дане казалось, что это сама река, само загнанное в рамки море, рыча, раскачивает хлипкий, робкий подвесной мост.

– Не смотри на воду, – собирая капли бодрости воедино, посоветовал он Свете, то ли прижимая её к себе, то ли прижимаясь к ней. – Когда вода в таком состоянии, она только и ждёт, чтобы на неё посмотрели. Вот доберёмся до того берега, тогда посмеёмся над ней и над её бессильным рёвом.

Хотелось, чтобы Света сказала что-нибудь приятное своей банальностью, мол, «с тобой мне ничего не страшно». Но ей, кажется, было так страшно, что ничего банального и приятного она выговорить не могла.

Конечно, обратно в гостиницу они поехали на такси, в объезд.

Перед этим, выйдя из последнего на сегодня кабинета, ходили по бесчисленным магазинам, купили колбасы и Свете в подарок кофту, похожую на её фиолетовую, только сиреневую.

Потом она позвонила с главпочтамта Саше. Они стояли в телефонной кабине, и Света говорила ему, что заканчивает свои дела и скоро приедет. Потом Даня позвонил Людиной маме – Люда была на работе – сказал, что заканчивает все свои дела и везёт Дане подарок. Вернее – подарки: он накупил много подарков, один – солдатики – был от Светы. Конечно, он не скажет, что от Светы, тем более – не скажет Людиной маме.

Он стоял в телефонной кабине, и был там не один. Это было ещё летом, и снег тогда ещё не присыпал асфальт.