– Я решу ее. Обязательно. Нужно лишь время. Это ребенок?
– Ребенок у мамы, Джон.
– Без лечения, Джон, галлюцинации завладеют вами целиком.
«Игры разума», режиссер Рон Хауэрд.
В этот день посмотрел лишь этот фильм, из которого выписал этот диалог, который мне понравился. Досматривать «Игры разума» сегодня не стал, оставил на потом. Фильм классный, смотришь на одном дыхании. Такие жизненные реалистичные фильмы – редкие жемчужины, как и фильмы ужасов, которые могут приковать твое внимание и не отпускать до самого конца. Может, завтра или как-нибудь потом досмотрю конец фильма. Мне это хочется прямо сейчас, но я стерплю.
Наверно, Фрэссеры тоже лишь плод моего больного, перевернутого сознания (Сегодня ты был по ту сторону этого кривого зеркала)? Не знаю. Они очень реальны. Но ведь и для Джона Нэша они были реальны?
Фрэссеры являются мне в разных и все более страшных обличьях, оставляют свои знаки. А последний порез на руке, не мог же я полоснуть себя сам и не помнить об этом? Я не был в хлам пьян, чтобы это вытерлось из моей памяти. И тем более этот шрам (чуть выше локтевого сгиба) отличается от двух других: он какой-то рваный по краям и неровный. Когда режешь себя ножом, то по краям шрамы получаются ровные. Значит, я не мог себя порезать сам. Чем меня порезали, это что-то вроде здорового острого ногтя… Кунер. Они настоящие. Они повсюду и умело скрываются. Фрэссеры не разговаривают со мной, как, к примеру, с Джоном в фильме, – они пытаются напугать меня, поглотить. И они не одинаковые (как Джон и понял, что они – иллюзия), они каждый раз новые. Интересно, кто-нибудь видит их еще? Я не могу спросить кого-нибудь об этом. Никто не поймет. Натали. Но я не готов. Я слишком боюсь.
Александр. Вероятно, они приходили к нему.
ФРЭССЕРЫ СУЩЕСТВУЮТ
10 апреля
Маялся в образовательной тюряге. Полная апатия и безразличие. Панического страха нет. Хочется лишь уйти куда-нибудь далеко, скрыться и не возвращаться, но куда я не знаю. Цифроед вызвал меня нарочно к доске (задача была как раз по той теме, на которой меня не было) и здорово прокатил. «Что же вы, Вересов, ничего не знаете. А ведь вам еще впереди ЕГЭ писать, или вы и здесь все продумали?» – Язвительно продрандычал этот урод.
Я стоял и молчал, глядя в сторону Нэт, но как бы и не в ее сторону, а вскользь нее. Все было мне безразлично. Меня точно накрыл медный (или водный) купол: ничего не волнует, чувствуешь полное спокойствие безразличия.
«Займите свое место, Версов. Что и следовало ожидать». – Довольно проворковал Цифроед. Ботаники на первых партах задрали башки на меня и тут же опустили. Я прошаркал на свое место к Рику.
«Ты чё, парень?» – Спросил Рик меня.
«Все так и задумано, поверь мне, – я даже постарался как-то ехидно залыбиться, но не думаю, что это у меня получилось, – потом я ему отплачу».
«Новая тактика: прикинься больной овечкой, а в другой раз, когда он того не ожидает, окуни в жидкий отстой».
«Верно». – Выдавил я из себя. Мне не охота была раскрывать рта, не хотелось даже выпить – внутренне я боялся, что мной может завладеть третья личность, и я совершу какой-нибудь дурной поступок. Эта третья скотская личность завладеет мной на короткое время, повеселится, сослужит службу Фрэссерам и свалит, а распутывать клубок дерьма придется мне.
Третья личность приходит на короткий период, подобный аффекту, и за это время может оставить большие сюрпризы, если она тебя уложит на лопатки (как она это сделала на футбольном поле со мной). И если бы не старина Лом, то сюрприз был бы огромен.
К сожалению, чувства страха перед гибелью, в которой я мог бы оказаться, весьма скоротечны, и вскоре забываешь о них и начинаешь вести себя как и прежде, пока не почувствуешь запах боязни, ужаса и холода снова или же пока третья личность (или Фрэссеры?) не добьется своего и не окунет тебя в темный омут, из которого почти никому не удастся вернуться прежним.
«Что с тобой, Дим?» – Спросила меня Натали на уроке истории (она села со мной на последней парте).
Мне захотелось зарыдать (и плевать, что тут двадцать с лишним человек), а потом рассказать Нэт все-все-все… дать ей ключ от моей ДУБОВОЙ ДВЕРИ.
– Плохо себя чувствую… я… устал. – Сказал я, опустив голову на руки.
Натали провела рукой по моим волосам. Когда она это сделала, то я не ощутил тоже ничего – ни наслаждения; ни приятного холодка, который пробегает по спине у меня, когда она ко мне прикасается; ни радости. Я словно задеревенел и внутри, и снаружи.
Я поднял голову (перед глазами заплясали звездочки). Взял руку Нэт (мне далось это с большим трудом, меня окутывал свинцовый туман, который сковывал любое мое движение) и положил между моими холодными руками. Посмотрел в ее добрые зеленые глаза. Мне показалось, что она поняла, что у меня творилось в тот момент на сердце, поняла по моим глазам, в которых прочитала такие чувства как: апатия, безразличие, тоску, грусть и какую-то обреченность. А, возможна, что ничего она этого и не заметила – увидела лишь, что мои глаза покрыты водяной дымкой, предшествующей слезам, а это сразу о многом говорит.
Не помню, от кого я слышал, слова: « Глаза – это зеркало души», но мне понравились эти слова. Поэтому и запомнил. Действительно, по глазам можно многое сказать о внутреннем состоянии человека: грустен ли он, радостен, или что-то между, устал, ему скучно, а может, ему чертовски хреново и у него полнейшая апатия ко всему.
11 апреля
В уродскую образовательную тюрягу не поперся. Как мне не хотелось тратить мой отмаз (листок, который накатал мне ДУБЛИКАТ матери), я все-таки решил им пожертвовать – полное нежелание тащиться в школу и париться там.
Купил в книжном магазинчике книгу Мэри Шелли «Франкенштейн» в мягкой обложке всего за двадцать рублей. Мне понравился рисунок скалящегося скелета с черным балахоном на черепе на заднем форзаце, да и вообще я решил почитать действительно что-то интересное, а не ту хрень, которой нас пичкает Бочонок. Про Франкенштейна было достаточно фильмов, и слышал я не мало, но так и не удосужился почитать. Вернувшись домой, тут же отправился к себе в каком-то радостном предвкушении (на это время тоска, лень и апатия исчезли – я точно загорелся). ДУБЛИКАТ матери в это время обнимался с унитазом.
Книга увлекла меня почти на два часа. Она меня так захватила, наверно, еще потому, что я нашел в ней много мест, которые описывали мое внутреннее состояние. Как, например, во втором письме Роберта Уолтона, отправившегося в экспедицию, к своей сестре Маргарет:
«Тем не менее, одного мне не достает, у меня никогда и прежде не было возможности восполнить этот пробел, но сейчас я ощущаю это отсутствие как большое зло. У меня нет друга, Маргарет: когда меня распирает радостная уверенность в успешном исходе дела, то не с кем поделиться ею, когда мрачные мысли и одолевают меня и вгоняют в уныние, то некому поддержать мой дух в эту минуту. Да, верно, я могу поверять свои мысли бумаге, но это неважный посредник для передачи чувств. Я жажду общества человека, который разделил бы со мной мои чувства, глаза которого встречались бы с моими глазами. Возможно, ты сочтешь меня романтиком, дорогая сестра, но я с горестью ощущаю отсутствие такого друга. Возле меня нет никого с душою нежной и вместе с тем мужественной, с умом развитым и разносторонним, чьи устремления совпадали бы с моими, кто бы мог одобрить мои планы или внести в них правки. Как много мог бы подобный друг сделать для исправления недостатков твоего бедного друга! Я слишком поспешен в действиях и слишком нетерпелив перед лицом препятствий».
Когда я читал это место, то увидел в нем себя и свои черные поганые мысли, которые давят на меня день ото дня. Разумеется, у меня в отличие от Уолтона есть друг… Нэт, но общения между нами, как он описывает, нет. Очень редко я ощущаю что-то подобное, но это быстро забывается и кажется иллюзорным – словно и не было этого вовсе.
Я ТОЖЕ ЖАЖДУ НАЙТИ ТАКОГО ДРУГА, КАК ОПИСАЛ УОЛТОН, В ЛИЦЕ НАТАЛИ!!!!!
Естественно, чтобы иметь такого друга, нужно трудиться и прилагать большие усилия – в этом мире пинок под задницу не получаешь даром, а что уж говорить о друге! Но временами я начинаю верить, что такого друга найти нельзя, и чтоб заглушить сжирающие меня мыли разочарования и тоски, я начинаю вести себя озлобленно, напиваюсь и выделываю черные шуточки, чтобы подавить в себе эти вонючие мысли, навеянные непонятно каким дерьмом.
«Впрочем, эти жалобы бесполезны; мне уж точно не найти друга на океанских просторах, ни даже здесь, в Архангельске, среди купцов и моряков».
Из романа я наконец-то понял, что Франкенштейн – это не монстр, а творец этого монстра, которого он собрал по частичкам, – Виктор Франкенштейн, происходящий из знатной элитной семьи. Хотя раньше, смотря фильмы ужасов о Франкенштейне, я полагал, что монстр с болтом в башке и сморщенной кожей и есть Франкенштейн. Как это поганое кино любит все искажать!
«Я провел ужасную ночь.
Иногда пульс мой бился столь часто и сильно, что биение отдавалось в каждой артерии; порой я почти валился на землю от усталости и слабости.
К моему ужасу примешивалась горечь разочарования; мечты, что так долго питали и приятно тешили меня, обернулись ныне адом, перемена совершилась так быстро, погибель была столь полной».
Понравилось описание чувств Виктора Франкенштейна, когда он создал свое творение, своего урода.
«Приезжай, Виктор, но не с мыслями о возмездии убийце, а с миром и кротостью в душе, которые залечат, а не растравят, наши души. Войди в дом скорби, друг мой, но с добром и любовью к тем, кто любит тебя, а не ненавистью к своим врагам».
Я выписал и это место из книги в свой дневник, который у меня теперь коричневого цвета и побольше. Зеленый закончился еще тогда, когда я таскался в больницу (его спрятал его под гору всяких бумаг и иного хлама в моем ящике). Я почувствовал в словах отца Виктора Альфонса правильный настрой и исходящую от него жизненную мудрость, несмотря на ту боль и утрату, которую он ощущал, потеряв своего сына Уильяма, которого убил монстр Виктора Франкенштейна.
«Я покидаю жестокий и безрадостный мир, и если вы будете вспоминать и думать обо мне, как о невинно осуждено, я примирюсь со своей участью». – Слова Жюстины, которая помогала в доме отца Виктора по хозяйству и которую обвинили в убийстве Уильяма, а она, как полная дурочка, созналась в том, чего не совершала. В день убийства Уильяма она захварала, а потом в платье у нее нашли портрет матери, который был в день убийства у Уильяма – значит виновна. Тогда как портрет ей подбросил демон, созданный Виктором Франкенштейном, после того как укокошил паренька и увидел спящую в сарае Жюстину (непонятно, почему она там спала. Наверно, в дом не пускали).
После прочтения сотни страниц я сделал передышку. Вымыл гору засратой посуды, за которую ДУБЛИКАТ папочки вмочил меня подзатрещину. Глаза у меня малость отдохнули. Интерес книге у меня пропал, но я должен был дочитать ее до конца, потому что ненавижу оставлять что-то, что начал, незаконченным. Дальше было что-то вроде сказки, на типа той, которыми нас потчует Раиска-эволюционистка: Виктор Франкенштейн и его творение-демон мирно беседующие точно дипломаты; демон, научившийся говорит, читать, узнавший о формах собственности, чинах и т.д. – прямо вундеркинд (должно быть, Франкенштейн пересадил ему какие-нибудь суперкрутые мозги, поэтому он так и схватывал все на лету, лишь слушая и запоминая); чувства вины урода Франкенштейна после убийства Уильяма (какой чувствительный убийца! Странно, что не пошел с повинной!). Если так подумать: какие у мертвяка, сшитого из останков от мертвых тел, могут быть чувства, эмоции, способность к обучению? Жалко, что когда жила Мэри Шелли, не было еще Джорджа Ромеро – она бы посмотрела его фильмы и сразу поняла, какие на самом деле должны быть мертвяки.
В конце книги творение Франкенштейна переубивало всех, кто был дорог Виктору, и выпрыгнуло из каюты Уолтона, которому Виктор Франкенштейн и рассказывал историю своей жизни (от начала и до того момента, когда его монстр замочил всех, кого он любил, и он отправился преследовать его, сделав это целью своей жизни). Демон скрылся во тьме на ледяном плоту после того, как произнес патетическую красочную речь над трупом своего хозяина и, попрощавшись с ним и Уолтоном.
По завершении чтения во мне снова появилось чувство тоски, неудовлетворенности и пустоты. Я потратил время в пустую. Начало книги было интересное, но потом пошла сказка и полная ахинея – это и испортило все впечатление. Но зато теперь я могу смело сказать, что прочел эту крутую книжку как «Франкенштейн» и знаю, что Франкенштейн – это не сам монстр, а его создатель (ХА!). Еще я подчеркнул пару мест, хорошо описывающих внутренние чувства и чувства страха. Надо будет выписать их как-нибудь в свой дневник, но не сегодня: я и так много страниц исписал. Рука ноет и вся потная.
17:21
12 апреля
Возвращаясь вместе с Риком из тюряги (с последнего урока литры мы свалили, канал его на этого Бочонка да и Рика тоже), встретили Илью Нойгирова, этого наглого самодовольного ублюдка. Я хотел пройти быстро, но этот кусок дерьма остановил нас.
«Что из школы, детки?» – осведомился он таким нахальным тоном.
«А откуда же, еще». – Ответил я. Мы с Риком переглянулись бегло.